8000 рыбацких советов от знатока - Страница 99

Мы еще поговорили, и мужик ушел.

«Стоп, пристань», – подумал я и тут вспомнил, что все когда-либо пойманные мною крупные ерши попадались возле каких-то гидротехнических сооружений или затонувших судов. Например, на Большой Волге у дамбы, на Химкинском водохранилище – у бортов старой, накренившейся баржи, на Оке – у свай моста. Возможно, у пристани и окунек будет брать. Он тоже любит такие места. Здесь среди обрастаний всегда есть какая-то пожива. Еще я подумал, что крутой обрывистый берег – это почти всегда выход глинисто-каменистых обнажений, а стало быть, на дне мало ила, что в условиях, когда количество кислорода в воде уменьшается, всегда хорошо».

Я вернулся к Александру.

– Такая тоска, – пожаловался он. – Ни одной стоящей поклевки.

– Пойду вон туда, к дальнему берегу.

– Да, ну иди, – посмотрел он на меня с удивлением и сказал: – Для бешеной собаки семь верст не крюк.

– Ладно, не язви. Ты же знаешь, как потопаешь, так и полопаешь.

Когда я прошел еще только треть пути по глубокому снегу и взмок в теплой одежде, я уже сожалел, что пустился в эту авантюру, но отступать назад – это что ж, в себя не верить? Кое-как дошел и устало просверлил лунку возле ближней сваи пристани. Глубина – 5 м. Почти сразу кивок завибрировал и согнулся, и вот королевский ерш оказался на снегу. За ним попался другой и даже покрупнее. И пошел клев, пока с одной лунки я не вытянул с пяток достаточно хороших трофеев. Потом наступило полное затишье, и я просверлил в толстом льду новую лунку у другой сваи. И здесь повторилось почти то же самое: штук семь хороших ершей – и тишина. И что бы вы думали? И у третьей сваи была почти та же история. Только здесь я напал на стайку средних окуней. И вот, облавливая сваю за сваей, я наловил рыбы на добрую уху. Клевало так, что я даже не успел проверить более глубокие места в стороне под обрывом.

Когда почти в сумерках я добрался до Александра, сил хватило поменять живца только на пяти жерлицах. Утром мы сняли с них двух налимов-увальней, соблазнившихся крупной наживкой. Нам здорово повезло, ведь мы же налимьих троп не знали и ставили жерлицы по приблизительным ориентирам.

А в тот вечер, когда мы, усталые, вернулись в уютную избу, хозяйка, как и обещала, приготовила нам вкуснейшую уху из ершей! Какая она была наваристая и как пахла печным ароматом!

В феврале часто вьюжит, в этот глухой период ехать куда-то далеко большого смысла нет. Сергеич пригласил меня на Строгинский затон прогуляться налегке. Взяли по паре удочек в пакеты, немного оставшейся с прошлой рыбалки насадки, кое-чего перекусить, один ледобур и отправились на метро на станцию «Щукинская». От метро пять минут на трамвае – и вот мы на водоеме.

Стали рыбачить у левого берега, постепенно продвигаясь в сторону Москвы-реки. Вскоре Сергеич устал ходить, да и клюет в час по чайной ложке – до полудня на двоих поймали пяток ершей и четыре окушка. Тут я как раз нашел пластиковый ящик из-под бутылок и предложил его Сергеичу.

– Спасибо, – говорит он. – Ты мне просверли вон там, на глубине пару лунок, я их подкормлю и буду ждать. Может, подлещик или плотва подойдет. У меня немного «Тимфайтера» осталось. А сам иди, побегай, ты молодой.

Так и порешили. Дед выставил свои самодельные поплавочные удочки, а я отправился дальше искать рыбу.

Через пару часов возвращаюсь без улова и вижу, дед дремлет, склонившись над лунками – ну, стало быть, и у него не клюет.

– Давай, – говорю, – ближе к дому двигать.

– А как же без рыбы-то мы? Бабка ругать будет.

– А я тебе отдам своих окуней – вот вам и уха.

– Ну, хорошо, пошли. Собрал дед удочки, идем прямо посередине затона. Через метров триста набрели на прорубь размером полметра на метр. Дед остановился передохнуть и говорит:

– Что это за прорубь такая? Моржи, что ль, купались? Да вроде дырка маловата. Может, кто мотыля мыл, но здесь больно глубоко.

Так мы и не поняли, что это за прорубь.

Отдаленно в стороне сидела группа рыболовов.

– Лех, сходи, посмотри, что у них там, есть ли рыба, они ведь на леща сидят. А я пока в эту прорубь заброшу. Рано еще домой идти.

Я отправился к рыболовам. А подойдя, увидел, что возле одного из них лежит подлещик, другие вроде как пустые. Рядом было много насверленных лунок. Судя по следам на снегу, кто-то отсюда недавно снял палатку. Значит, лунки кормленые.

– Можно попробовать здесь половить? – спросил я разрешения у рыбачков.

– Да это не наши лунки, лови, – ответил парень в большой лохматой шапке.

Я опустил мормышку, но не клевало, перешел на другую, третью лунку – ни малейшего шевеления сторожка. И в это время слышу, где-то что-то хрипит. Ощущение, будто морские волны двигают на берегу мелкие камешки. Оглядываюсь: так и есть, Сергеич зовет. Это голос у него такой хрипящий, прокуренный. Руками он какие-то непонятные движения делает, будто дирижирует.

Догадался я, что он подцепил на снасть что-то солидное. Побежал к нему. Метров за пять увидел, как из проруби показались вытянутые огромные губы. Сразу и не понял, что за рыба. А Сергеич, недолго думая, потащил за леску, и огромный лещ перевалился на лед. И в этот самый момент оснастка со свистом рассекла воздух и упала на снег. Лещ тут же подпрыгнул и уже было собирался соскользнуть в прорубь, но старик с невесть откуда взявшейся проворностью накрыл его своим телом, брякнувшись с ящика.

– Леха, Леха, помоги мне, чтобы он не ушел в прорубь, – захрипел Сергеич, боясь пошевелиться.

Я просунул руку и схватил леща за жабры.

Когда лещ уже был в безопасном месте, мы стали разглядывать снасть Сергеича. Оказывается, крючок № 12 разогнулся и оттого выскочил изо рта рыбы.

– Сергеич, – пожурил я товарища, – кто же так делает? Зачем надо было буром тащить?

– Ой, Лех, испугался я, боялся уйдет. Как увидел сквозь воду такую морду, что-то со мной сделалось. А знаешь, на что его взял? На навозника. У меня в холодильнике в земельке жило пяток червей, вот я и прихватил их на рыбалку. А он, вишь, и польстился.

Сергеич, успокаиваясь, поглаживал толстый бок леща.

– А хорошо мы с тобой сегодня порыбачили, – сказал он. – Вот бабка будет рада.

Когда мы заходили в метро, люди оборачивались на большой рыбий хвост, торчащий из пакета Сергеича.

А один прохожий даже спросил:

– И далеко за таким ездили?

– Да нет, тут недалеко от метро поймали, – хитро прищурился Сергеич.

Дома он взвесил леща. Тот потянул на два шестьсот.

Мне тот берег с коряжинами, торчащими из-подо льда, очень приглянулся. Но до него было далеко, а последний лед ненадежен. Остались ловить возле базы, в небольшом заливчике. Апрельское солнце припекало, пробуждало жизнь насекомых, растапливало снег, отчего по пригретым склонам бежали ручейки талой водицы. В сосновом лесу над желтым глинистым обрывом весело постукивали сразу несколько дятлов.

Синицы, перепархивающие по льду в поисках крошек с рыбацкого стола, перекликались:

– Ци-ци-ци.

Мои десять жерлиц с самого утра стояли в бездействии. Так же грустно склонились и давно не выпрямлялись флажки на жерлицах у моих товарищей – Романа и Димы. Но неразлучные друзья уже совсем редко поглядывали на них, а торопились до захода солнца поймать хотя бы чего-нибудь с помощью мормышки. Вскоре они напали на стайку окуней возле поваленной в воду толстой березы и бойко выдергивали их на лед.

Недоумевая, почему крупная рыба не берет в столь долгожданный период последнего ледостава, я направился к троим рыболовам, которые расставили свои жерлицы в полукилометре от нас возле самого берега. Один из них, высокий, одетый в комбинезон цвета хаки, оказался разговорчивым и долго сетовал, что они, сменив несколько мест, два дня просидели почти впустую.

– На Рузе такое бывает, – заключил он. – То нет, нет, а то как попрет, только успевай таскать. Хорошо бы попробовать на глубине. Возле того берега русло проходит и коряжины близко, там всегда крупная рыба держится. Да как туда добраться – сплошные промоины кругом.