8 марта, зараза! (СИ) - Страница 39

Он взбегает по ступенькам подъездного крыльца и отрывает входную дверь. Домофонов у нас нет — народ живёт не той категории. У всех каждая копейка на счету. Мы входим в подъезд, и кое-кто морщит свой классический нос.

— Ну и вонь! Как вы здесь живёте?

Гектор — патологический чистюля. В те моменты, когда он не на задании, конечно. Одежда всегда с иголочки, на ней ни пылинки, ни соринки. В кабинете, насколько помню, стерильный порядок. У меня ещё сохранились воспоминания, как он распекал клининговую компанию, приходившую в нашу квартиру, — девчонки плакали. Он не выносит грязь, беспорядок, дурные запахи. Поэтому сейчас в его глазах почти ужас от вида ободранных и помалёванных панелей, облупившейся штукатурки и паутинных занавесей на окнах лестничной площадки.

— Алла, — он поднимается со мной на руках на первый этаж — из подъезда сюда ведёт лестница в двадцать ступеней, — так не пойдёт. Нельзя в таких условиях растить ребёнка.

Я закатываю глаза — о том, какой он зануда, я тоже успела забыть. И что мир делится на обычных людей и…Гектора.

— У нас в доме пять мамаш с грудными детьми. Растят же как-то.

— Мне плевать на других мамаш, они — не моя зона ответственности.

— А я — твоя?

— Да, ты — моя, — и это «моя» из его уст звучит так собственнически, что я на время даже теряюсь. Но потом всё же решаюсь спросить:

— Почему?

— Потому что, Алла, я — твой первый мужчина. Твой отец вручил тебя мне чистую и невинную. Мужчина ответствен за свою женщину.

…и невыносим! Где он только нахватался этого махрового домостроя?

— Ты уже не мой мужчина, а я — достаточно большая девочка, чтобы самой отвечать за себя.

Гектор только презрительно хмыкает:

— Я вижу, как ты сама отвечаешь: беременная таскаешь сумки, живёшь в трущобе, одета слишком легко для нынешней погоды. Зашибись, ответственность. О чём только твой муженёк думает?

— Он не знает, что я беременна.

— А что так? — интересуется Гектор, и я чувствую, как он напрягается: должно быть, разговоры о моей беременности задевают его.

— Положила ему под нос тест, а он не понял, что это такое, — признаюсь честно.

— Чушь, Алла! В наше время не существует мужчин, которые не знают, как выглядит тест на беременность и что означают две полоски на нём, — припечатывает этот всезнайка. — Точно так же как нет девственниц, которые бы не были сведущи в теории секса. Для этого нужно жить в полном информационном вакууме.

Вот же гад — сейчас своей уверенностью и чётко построенными фразами он сеет во мне сомнения в Коле. Ведь муж просил повременить. Может быть, поэтому и проигнорировал тест? Не готов пока говорить об этом? А придётся, потому что отступать уже некуда. Медвежонок, конечно, поворчит, но в конечном итоге будет рад. Он любит меня, а значит, и нашего малыша полюбит.

Мы уже на площадке второго этажа, наша с Колей квартира на четвёртом. Гектор, конечно же, это знает, поэтому не собирается останавливаться.

…его запах, его сила, его уверенность они… будоражат. Они уводят в неправильные, грешные и порочные мысли: о его руках, его губах на моей коже. О том, как сладостно выгибаться под ним. Как приятно щекочет кожу мех красных наручников… И совсем уже плохие — о том, что с Колей у нас за три года ни разу не было такого улётного секса, как с Гектором. И вообще — медвежонок не склонен к экспериментам в постели, как некоторые…Раньше мне этого хватало. Потому что не очень хороший секс с лихвой окупался нежностью и теплотой, которыми окружал меня муж.

Но стоило явиться гостю из прошлого, и всё готово полететь к чертям. Так не пойдёт. Это нечестно по отношению к Коле.

И я пытаюсь отстоять себе хоть немного самостоятельности.

— Ты до четвёртого этажа меня тащить собираешься?

— Да, — отвечает Гектор, у него лишь немного сбилось дыханье, а в остальном незаметно и капли усталости. — Есть возражения?

— Конечно, есть! Теперь все соседи будут говорить, что незнакомый мужчина носит меня на руках по лестнице.

— И?

— Ты не понимаешь?

— Нет, — честно признаётся он. — Никогда не понимал, почему людям есть дело до сплетен. Сплетники, как правило, идиоты. Мне неинтересно мнение идиотов. Тебе советую относиться к этому так же.

— И всё-таки отпусти меня, — почти умоляю я.

Мне слишком хорошо в твоих объятиях.

— Только при условии, что ты отдаёшь мне пакеты?

Приходится подчиниться.

Меня осторожно опускают на ступеньки. Так, что наши глаза оказываются на одном уровне. И в его взгляде такая любовь и такая тоска, что у меня сердце пропускает удары. Почему он так смотрит на меня? Ведь я ушла из того кафе на озере, оставив его коленопреклоненным. Разве он не должен ненавидеть меня? Хотеть уничтожить? Причинить боль?

Почему… почему он смотрит так, будто готов опять рухнуть на колени и просить быть с ним?

Поспешно отвожу взгляд и бегу вперёд по лестнице. У двери квартиры останавливаюсь:

— Спасибо, — говорю искренне, — что помог с пакетами. Я вправду не знаю, как бы сама волокла их на четвёртый этаж. Но теперь тебе пора.

— Нет, — да боже мой! у него в лексиконе есть другие слова? — я занесу сумки и помогу тебе разложить продукты, а заодно посмотрю, как ты живёшь. Я должен знать, в каких условиях оставляю тебя.

Препираться бесполезно, уговаривать и объяснять — то же.

Вздыхаю, открываю дверь, Гектор проходит за мной и уверенно идёт на кухню, сгружая пакеты на стол. Крохотная кухня мгновенно становится ещё меньше.

Я семеню следом.

— Откуда ты знаешь, где в моей квартире кухня? — жду ещё откровений о слежке и взломе какого-нибудь сайта со сведениями о недвижимости. Но ответ оказывается куда банальнее:

— Здесь типовая планировка, а я слишком давно в строительном бизнесе.

Он помогает мне разложить продукты (хорошо, ещё не смотрит срок годности и состав на каждой упаковке) и начинает инспекцию квартиры. Я сейчас густо краснею, что у нас недоделан ремонт и не везде идеально чисто.

Завершив обход, Гектор выносит суровый вердикт:

— Вам срочно нужно покупать новую квартиру. В этой — невозможно жить, тем более, с ребёнком. Представь, сколько на тебя всего свалится. Одной стирки только. А у вас стиралка из прошлого века.

— Гектор, мы разберёмся. Нам пока что не потянуть больший кредит.

— Тебе не нужен кредит. Ты уже можешь погасить этот и купить приличное жильё.

Густо краснею, мотаю головой:

— Извини, но деньги, которые на карточке, я планирую пустить на ребёнка. Предстоят большие расходы.

Гектор почти рычит:

— Алла! Денег на ребёнка я тебе и так дам!

— Ты обещал исчезнуть из моей жизни навсегда, — напоминаю я и пячусь к креслу, падаю в него, вжимаюсь в спинку, потому что Гектор движется следом. Опускается рядом на колени, обнимает меня за талию, прижимает к себе, дышит судорожно и рвано:

— Алла! Аллочка! — шепчет горячечно. — Единственная… Ненаглядная… Я умираю без тебя каждый день. Но если ты просишь — я уйду, исчезну навсегда. Тем более, что ты теперь принадлежишь другому, ждёшь от него ребёнка, — он прикрывает глаза, пряча от меня слишком сильную боль, которая — я чувствую — просто ломает его сейчас. — Ты не представляешь, что значит для мужчины ребёнок от любимой женщины. Высший дар. Высшее счастье. Высшее доверие. Я вот его не заслужил.

— Но ты ведь сам не хотел детей, — напоминаю я.

— Нет, Алла, это ты не хотела детей от меня. А разве я мог настаивать? Решение родить ребёнка принимает женщина. Мужчина лишь поддерживает, но заставить невозможно. Да и потом — дети должны рождаться в любви. Плоды насилия способны только разрушать и убивать. А дарить жизнь и счастье им не дано.

От него хлещут такая вина, такая ненависть к себе, такое отчаяние, что мне становится страшно. Как он живёт с этим каждый день? Как носит в себе? Ведь тёмные чувства разъедают, как ржавчина. Я знаю, я испытывала их. Ровно до той поры, пока он не перетянул их на себя, лишь бы я улыбалась.