8 марта, зараза! (СИ) - Страница 34

— Что узнаю? — спрашивает Руслан, и атмосфера во круг нас стремительно холодеет.

— То, что он изнасиловал меня, — говорю, глядя ему прямо в глаза. Знаю, Рус — чуткий. Он поймёт, что я не вру.

Ржавый меняется в лице, сжимает кулаки.

— Когда? — произносит он, и будто роняет камень в мутную воду прошлого. Она вздымается волной, накрывает меня, унося в болезненные воспоминания.

Всхлипываю, обнимаю себя за плечи.

— В брачную ночь.

Они тогда с Миланой поздравили нас и улетели в Париж, будто у них, а не у нас, начинался медовый месяц. А у нас начался ад.

Дрожу, обнимаю себя за плечи.

А Руслан почти рычит:

— Два года, Алла. Ты молчала два года! Почему? Он запугивал тебя? Угрожал?

— Нет, — мотаю головой. — Просто… я… я…думала он сам тебе скажет. Как женщине говорить такое? Признаваться в таком?

Реву.

Рус обнимает меня, прижимает к себе.

— Успокойся, ну, не надо мокроты, — ласково уговаривает он. Вытягивает у меня из пальцев приглашение и рвёт его в клочья. — А я ещё это дерьмо малодушное братом считал. Правильно ты сделала, что с ним развелась. Только раньше надо было.

Потом он достаёт свой телефон и начинает что-то стремительно удалять.

— Что ты делаешь? — холодею я, когда начинает доходить, каким будет ответ.

— Где-то в чёрный список бросаю, где-то — удаляю контакт. Знать больше его не желаю.

И тут меня накрывает пониманием: сейчас Гектор лишиться лучшего друга! Единственного по-настоящему родному ему человека. Я даже задыхаюсь от этого сознания.

— Рус, — прошу со слезами, — не делай этого. Не вычёркивай его из своей жизни. Ты очень дорог ему, — у меня даже пальцы немеют от страха: дура! кто за язык тянул?! — Для него это станет ударом.

— Вот пусть учится держать удар и отвечать за то, что сделал!

— Рус! Это всего один эпизод, больше не повторялось!

— Ещё бы повторялись! — злится Руслан. — Прекрати меня упрашивать. Если ты готова покрывать насильника. Я — нет. Не могу допустить, чтобы он приходил в мою семью, где будет моя беременная жена. Руку ему пожимать! — Ржавого передёргивает. — Не вини себя. Ты всё правильно сделала.

Он улыбается мне.

— С тобой мы продолжим дружить. Милана тебя обожает.

А у меня внутри всё дрожит, как будто я совершила сейчас предательство. Чувствую себя такой же грязной и гадкой, как тогда, в брачную ночь.

Машина, тем временем, останавливается возле моего дома, я спешно прощаюсь с Русланом и бегу к себе.

Какое свидание… Чушь всё это!

И раз уж такая смелая — давай, скажи Гектору сама. Скажи, что ты сейчас только что сделала?

Меня трясёт, когда я набираю его номер.

— Гектор, — лепечу, едва он снимает трубку, — я… я… — душат рыдания.

— Алла! — с неподдельной тревогой спрашивает он. — Что случилось? Почему ты плачешь?

— Я… Я…

— Мне приехать?

Мотаю головой и шепчу сквозь слёзы:

— Нет, не надо… Просто… Ржавый…

— Руслан? Он что-то сделал тебе? — мне кажется, я слышу, как Гектор с хрустом сжимает телефон.

— Нет, — тороплюсь, — не он. Я… тебе… я рассказала ему… у них свадьба с Миланой… там было приглашение… на нас двоих… тебя и меня… Руслан начал тебя защищать… А я… я рассказала про нашу брачную ночь…

— Почему ты плачешь? — голос звучит глухо.

— Потому что он удалил твои контакты, — хнычу я, — и сказал, что не будет общаться с тобой.

— А ты тут причём?

— Ну, это же из-за меня! Я не должна была говорить!

— Должна была, Алла, — с горечью произносит он. — Правильно, что сказала. Я струсил в своё время. Знал, как Рус отреагирует. Сам бы отреагировал так же. Ты молодец, что сказала. Это — справедливое возмездие мне. Так что не плачь, Алла. Каждый получает то, что заслужил…

На этом он обрывает звонок…

А я сама едва ли могу дышать.

Какое свиданье? Не хочу! Не хочу никаких отношений! Не хочу боли — не чувствовать, не причинять.

Надо и Данилу сказать, что не приду.

Набираю его раз за разом — номер всё время занят.

Нужно всё-таки пойти и сказать в глаза. Так будет честно.

Быстро собираюсь, выбегаю, как раз успеваю на ближайший автобус, у которого остановка на озере.

Светловолосого Данила вижу издалека, спешу к нему. Он стоит ко мне спиной. Говорит по телефону. Видимо, разговор важный. Потому что парень весь напряжён и едва ли не на цыпочках стоит.

Когда подхожу ближе — слышу обрывки фраз, которые заставляют меня шокировано замереть в шаге от Данила.

— Да, товарищ майор, — чеканит парень. — Так точно. Будет сделано. Нет, объект наблюдения на место ещё не прибыл…

— Разве?! — решаюсь подать голос.

Данил испугано оборачивается, голубые глаза распахиваются, он приглушённо бормочет:

— Мне капец!

И роняет телефон.

Ты даже не представляешь КАКОЙ капец, парень! Потому я упираю руки в бока и, наступая на него, говорю обманчиво-ласково:

— Ничего не хочешь мне объяснить? Что ещё за «товарищ майор» и какой-такой «объект наблюдения»?

Данил испуганно оглядывается, сглатывает и кивает:

— Хорошо, Алка, расскажу, но не здесь, — поднимает телефон, прячет его в карман и тянет меня к городскому парку. Зелёные насаждения спускаются к самому озеру. Среди деревьев разбросаны немногочисленные аттракционы и уютные беседки. Их обычно облюбовывают парочки. Заглянешь в такую, увидишь влюблённых, идёшь дальше. Все относятся с пониманием. Беседки стоят достаточно далеко друг от друга, если говорить тихо — никто не услышит.

— Садись рядом, — просит Данил, — и склони мне голову на плечо. Чтобы я мог прямо в ухо шептать.

Выполняю, он переплетает наши пальцы — теперь издалека мы парочка, которая нежно воркует.

Данил начинает, взвивая дыханием волосы у меня на лбу:

— Вообще у нас контора серьёзная, и мы обычно такой фигнёй не занимается, ты не подумай. И майор у нас мужик суровый, ледяной и непробиваемый. Его за это Айсбергом кличут. Только последнее время психованный стал. Двинулся на тебе.

— На мне? — удивляюсь я, хлопая глазами и судорожно припоминая, когда экскурсии военных приходили к нам в музей. А вот на двадцать третье же и приходили! Аж три. Откуда? Кабы знать — я ни рода войск, ни звания не различаю. Может, среди них и был тот самый майор?

Когда мероприятие веду — стараюсь зал не рассматривать, блуждаю взглядом поверх голов, чтобы не сбиться. Зато сама прекрасно обозреваюсь со всех сторон.

— Так вот, — продолжает Данька, явно нервничая, — он сказал: убьёшь, Луценко, — я, то есть, — двух зайцев: и за нужным объектом присмотришь, и поучишься работать под прикрытием и с легендой.

— И это у вас там, ну, в конторе вашей, легально? — интересуюсь, удобнее устраиваясь у него на плече.

— В том-то и дело, что нет. И если вскроется — влетит и ему и мне. Боюсь, даже звёзды на погонах могут пересчитать.

— Зачем же так рисковать? — удивляюсь. В подобных «конторах» же умные люди работают.

— Говорю же — двинулся он на тебе. После каждой нашей встречи с тобой мне подробный допрос устраивал. Вот буквально каждое слово, какое ты сказала и какое я сказал, заставлял в рапорт писать.

— Поэтому ты ко мне и не приставал? — грустно усмехаюсь.

— Ага, — хмыкает Данька, — ну его нафиг. Он орать никогда не орёт. Но лучше бы орал, ей богу. А то говорит вроде негромко, а так, что чуть ли не ссаться начинаешь. Ппц, просто! И взгляд — таким, наверное, гвозди заколачивать можно, настолько тяжёлый. Вот каждый раз, когда мне тебя поцеловать хотелось — а мне хотелось, я ж нежелезный, а ты сладенькая — вспоминал его этот взгляд, и яйца зудеть начинали — чувствовал, прям, как он мне их отрывает.

— А что у вас за контора? — решаюсь спросить то, с чего надо было начать.

— ОБЭП, — говорит аббревиатуру, натыкается на мой недоуменный взгляд и расшифровывает: — отдел по борьбе с экономическими преступлениями.

— Оу! — присвистываю я. — Так вы — крутые парни.