8-е Признание - Страница 43

— Но если мое дело такой «верняк», почему ты вообще со мной говоришь?

— Потому что прокуратура хочет предложить тебе сделку.

— О, как круто. Словно я никогда не видела подобных уловок в сериале «Закон и порядок».

— Один полезный совет, Норма. У нас есть еще кое-что для смертного приговора. Потому слушай. Главный судмедэксперт подняла отчет по вскрытию твоего бывшего приятеля и сказала, что там нет теста на запах.

— Оливер Маккензи? Он умер от передозировки.

— Анализ его крови имел пограничное значение по дозировке наркотиков. Но в остальном он был здоровым тридцатилетним мужчиной. Просто медэксперт, производивший вскрытие, не стал разбираться. Но теперь другая ситуация, Норма. Мы думаем, ты убила его, потому что он тебя бросил. Его гроб сейчас извлекают. И на этот раз медэксперт поищет на его теле следы укуса.

Джонсон посмотрела на визитку, которую ей дала Джинни Фридман, потом на мой телефон и на меня.

— Какая сделка?

— Рассказываешь об убийствах, всех, включая то, что ты сделала с Оливером Маккензи, и мы позволяем тебе избежать унижения в суде, а также заменяем смертный приговор на пожизненное. Это предложение теряет силу, едва я покину комнату.

Последовала долгая пауза, длившаяся не менее двух минут.

— Сделка недостаточно хороша, — наконец сказала Норма Джонсон.

— Больше нам нечего тебе предложить.

Я собрала свои бумаги, застегнула пиджак и отодвинулась от стола.

— Вы скинете мне срок, если я скажу вам, кто убил тех богачей в восемьдесят втором? — неожиданно спросила Любимица.

Я скрыла свое удивление… и свой восторг.

Я взглянула на зеркальное стекло, а через секунду Джейкоби открыл дверь в допросную.

— Подожди, — сказал он мне. — Я говорю с Паризи по телефону.

Комната для допросов показалась страшно маленькой, когда к нам присоединились Джейкоби и Рыжий Пес, весящие вместе больше двухсот килограммов.

Рост Паризи превышал метр восемьдесят пять. Жесткие рыжие волосы, лицо с оспинами, хриплый голос заядлого курильщика и пятьдесят шестой размер одежды. Он бывал забавным, но если хотел, то мог собственную маму напугать до сердечного приступа.

Джейкоби представлял собой еще один устрашающий экземпляр, если его не знать и не любить, как я. Его непроницаемые серые глаза буравили насквозь. А огромные руки никогда не лежали спокойно, словно он искал повода пустить их в дело и нанести удар.

Когда эти двое массивных мужчин вытащили для себя стулья, я увидела дерзкий взгляд Любимицы.

— Теперь я думаю, что мне нужен адвокат, — проговорила она.

— Ваше право, — прорычал Паризи. А мне сказал: — Боксер, отведи ее обратно в камеру.

Стоило мне подняться, как Норма Джонсон закричала:

— Подождите!

— Я здесь не ради развлечений, — предупредил ее Паризи. — Поэтому не тратьте мое время.

Он открыл папку и веером разложил на столе снимки из морга.

— Вы убили этих людей? — спросил он Любимицу.

Взгляд Джонсон медленно перемещался по фотографиям слева направо, а потом обратно. Я поняла, что она никогда прежде не видела своих жертв мертвыми.

Сожалела ли она?

Или была довольна собой?

Не отрывая глаз от снимков, Джонсон спросила Паризи, обещает ли он не требовать смертного приговора, если она расскажет о своей роли в убийстве Оливера Маккензи, и когда тот согласился, сделала глубокий вдох.

— Я убила их всех, — сказала она, и ее голос дрожал. Она была преисполнена жалости к себе, несколько слезинок скатилось по щекам. — Но даже в смерти я причинила им меньше боли, чем они причиняли мне каждый день моей жизни.

Разве Любимица не знала, что в слезах нет необходимости? Что нас заботит только ее признание? Что нам нужны только слова?

Вытерев слезы тыльной стороной ладони, она спросила, ведется ли видеозапись. Я сказала ей, что ведется, и она обрадовалась.

— Я хочу, чтобы была запись моего заявления, — произнесла Норма. — Я хочу, чтобы люди поняли мои мотивы.

Более часа Норма Джонсон разъясняла причины, детально описывала жизнь жертв, как помешанный вуайерист, рисовала их «невероятно оскорбительное поведение» по отношению к ней, которого она не заслуживала. И она рассказала нам, как безболезненно убила свои жертвы.

Она описала, как подкараулила Оливера Маккензи, затащила его в кровать на прощальный секс и упокоила с помощью укуса крайта. Теперь у Паризи было все, что нужно.

Он прервал ее напыщенную, полную самолюбования речь, сказав:

— Я должен быть в суде, мисс Джонсон. Расскажите мне об убийствах тысяча девятьсот восемьдесят второго года, если хотите, чтобы мы уменьшили срок вашего заключения.

— Что вы можете мне предложить?

— Сейчас вам светит шесть пожизненных сроков без возможности досрочного освобождения, — пояснил он. — Выдайте нам имя того убийцы, и через некоторое время вы сможете сказать комиссии по досрочному освобождению, как сожалеете.

— Это все?

— Это надежда. Шанс, что, возможно, вам удастся выйти на свободу еще при жизни.

Джонсон замолчала. Она думала долго и напряженно, тишина давила на уши. Я даже предположить не могла, что Норма сделает.

Паризи взглянул на часы и отодвинулся от стола. Ножки стула проскрежетали, как тормоза на колесах грузовиков.

— С меня достаточно, лейтенант, — сказал Паризи Джейкоби. — Закругляемся.

— Мой отец, — тихо произнесла Норма.

— Кристофер Росс был одной из жертв, — заметила я. — Он знал убийцу?

— Он был убийцей, — ответила Любимица. — Папа сам говорил мне. Он всех их убил.

Любимица только что сдала своего отца как убийцу богачей в 1982-м. Если ее слова — правда, то ее папочка был серийным убийцей.

И она последовала его примеру, став такой же.

Было ли это правдой?

Или только шаг отчаяния, выдумка, чтобы помочь себе?

Я хотела, чтобы она повторила сказанное, и она повторила.

— Он рассказывал мне, кого убил и почему. Папа ненавидел этих лицемеров, которые подлизывались к нему из-за его богатства. Он любил мою мать, потому что она была настоящей.

Любимица дотронулась до воротника блузки, вытянула из-под нее медальон, трясущимися руками открыла его и протянула Паризи, показывая фотографию Кристофера Росса внутри.

Паризи не отводил глаз. Он просто впиявился в Джонсон своим страшным «вырву-глотку» взглядом и сказал:

— Ваше голословное утверждение ничего не значит. Хотите сделку? Мне нужны доказательства.

Любимица повернулась ко мне, впервые с тех пор как в допросную вошли Джейкоби и Паризи.

— В моей сумочке есть ключи, — сказала она. — Красная сумочка из страусиной кожи. Думаю, я оставила ее на столике в коридоре.

Я кивнула:

— Красная сумка, я найду.

— Там есть медный ключ с округлой головкой, он подходит к замку от моего отделения в хранилище. Хранилище в Бэй, номер камеры — двадцать два. Я там держу все бумаги моего отца. Внутри одной коробки находится папка с надписью «Натараджа».

— Коробка пронумерована? Подписана?

— Должна быть в самом начале. Думаю, во втором или третьем ряду с правой стороны…

Я уже размышляла, как помчусь наверх, чтобы получить ордер на обыск квартиры Джонсон, когда мой мобильник зазвонил. Бренда, наша помощница, прокричала в микрофон:

— Линдси, двое старых знакомых…

Дверь комнаты для допроса распахнулась, и внутрь ворвались два джентльмена.

Билл Табокс, в голубом летнем костюме из индийского льна и бело-красном, в горошек, галстуке, выглядел так, словно забыл свою шляпу в «роллс-ройсе». Фенн имел такую ровную стрижку, что вы могли бы обрезаться об его бакенбарды.

Фенн оглядел комнату, увидел свою клиентку и сказал:

— Норма, замолчите. Мы — ваши адвокаты, а этот допрос закончен.

Я сидела у Конклина в частной палате госпиталя с видом на парковку. Он был бледен, влажные волосы прилипли ко лбу, но заразительная улыбка и выдаваемые напарником шутки стали для меня хорошим знаком.