69 этюдов о русских писателях - Страница 30

В 1861 году вышел первый выпуск «Толкового словаря живого великорусского языка». Над ним Даль работал около полувека, работал упорно, натужно, «иногда до обмороков». В нем он собрал и объяснил значение 200 тысяч слов, из них 80 тысяч вообще были впервые зарегистрированы. Допуская иноземные речения, Даль всё же предлагал заменить иностранные слова русскими, к примеру, вместо «адрес» употреблять слово «насыл», вместо «горизонт» – «глазоём» и т.д. Даль говорил, что надо прислушиваться к народному языку, «изобиходить и обусловить его, не ломая, не искажая, только тогда он будет хорош».

За свой титанический труд Даль получил ряд премий и был избран почетным академиком Академии наук (1868).

Словарь Владимира Даля – это, по существу, энциклопедия народной жизни и святая купель русской души. Словарь Даля всё время переиздается, но пользуемся ли мы им? Вот в чем вопрос. К сожалению, общество больше тяготеет к словарю людоедки Эллочки, к усредненному набору банальных слов, без цвета и запаха. И еще к тюремно-воровскому жаргону. И не яблоки мочим в кадушке к зиме, а исключительно врагов и преступников в сортире. И, легко скрипя, крутится изо дня в день вся эта «карусель-марусель» исковерканного русского языка. И уже по одному из популярных радиоканалов ведущий радостно сообщает всем слушателям, что его подружка любит «зырить киношку». И даже гамлетовский вопрос осовременили сленгом: «Жужжать или не жужжать? Вот в чем заморочка. Не в падлу ль быть отбуцканным судьбою? Иль все же стоит дать ей оборотку?» Что тут скажешь? Можно только развести руками...

О пристрастии нынешнего поколения к ненормативной лексике, то бишь, к мату, и вовсе молчу, появились даже писатели-матюгальники, все тексты которых вьются вокруг слова на букву «х».

Еще одна напасть: «Языковое чужебесие». Русский язык отступает под натиском английского. Сплошные киллеры, провайдеры и транши. Клипмейкеры строят контроллинги, их охраняют секъюрити, все они втянуты в дискурс, а в итоге выходит сплошной экшн. Владимир Иванович, между прочим, предупреждал: чужое взять – свое потерять. Но кто слушает Даля? Словарь побоку и придумываются новые «русизмы»: впендюрить, поколбасить... «Ты на кого, питекантроп, батон крошишь?!» Или в школе: «И так настроение кавалькадное... а тут еще и задачки эти стёбные по алгебре... Вот непруха-то!» Могучий русский язык!..

Но что школьники! Есть надежда, что научатся или переучатся. А вот с чиновниками и государственными мужами – настоящая беда. Под сводами многих государственных учреждений звучит не живое слово, а какое-то туманно-обманное. Как не вспомнить Даля: «На словах, что на гуслях; а на деле, что на балалайке». И обещают, и обманывают, да еще на плохом русском языке, да и за нос водят. А всё язык да русский характер, о котором Даль говорил: «Смышленостью и находчивостью неоспоримо может похвалиться народ наш... он крайне понятлив и переимчив, если дело пойдет по промышленной и ремесленной части; но здесь четыре сваи, на которых стоит русский человек – авось, небось, ничего и как-нибудь». Короче, тяп-ляп.

«За далью – Даль». Красивый заголовок. Но лучше, чтобы Владимир Даль был рядом. С нами. С народом. А пока – много говорено, да мало сделано.

Перед смертью (он умер 22 сентября (4 октября) 1872 года) Владимир Иванович подозвал дочь и попросил: «Запиши словечко...»

Давно нет Даля: он скрылся вдали. А мы в сегодняшней жизни, к горькому сожалению, забыли два главных русских слова: стыд и совесть. Если бы они были, то мы давно бы жили в нормальной, цивилизованной стране, без нищих, бездомных и сирот.

«Одна только гласность может исцелить нас от гнусных пороков лжи, обмана и взяточничества и от обычая зажимать обиженному рот и доносить, что всё благополучно», – писал Даль в письме к издателю Кошелеву.

Прислушаемся к его словам.

Федор Тютчев

«Нам не дано предугадать...» Это слова истинного поэта земли Русской Федора Тютчева, может быть, и есть ключ к его жизни и поэзии.

Всем известно крылатое выражение Тютчева о том, что «умом Россию не понять...». А можно ли понять сердце поэта, особенно тютчевское? Никаким прибором нельзя увидеть и измерить все тончайшие движения и колебания его души и чувств. Трудно понять порою его поступки. Не всегда доступен ход мыслей. «Там наверху, в тютчевских Альпах...» – говорил Осип Мандельштам. Действительно, в этих Альпах протекала удивительная, зачастую недоступная пониманию жизнь.

О Тютчеве-поэте написано много. Многое известно и о его частной жизни, особенно про последний роман стареющего поэта с юной Еленой Денисьевой.

Однако следует вспомнить и другую женщину, его первую жену – Элеонору.

Сделаем извлечение из книги К. Пигарева:

«5 марта 1826 года Тютчев женился на вдове Элеоноре Петерсон, урожденной графине Ботмер. Род Ботмеров принадлежал к наиболее старинным аристократическим родам Баварии. Первый муж Э. Ботмер Александр Петерсон был русским дипломатом, занимающим пост поверенного в делах в Веймаре...

Чем была для Тютчева его жена, можно судить по его собственному признанию в одном из позднейших писем к родителям: «...я хочу, чтобы вы знали, что никогда человек не был столь любим другим человеком, сколь я любим ею. Я могу сказать, удостоверившись в этом на опыте, что в течение одиннадцати лет не было ни одного дня в ее жизни, когда, дабы упрочить мое счастье, она не согласилась бы, не колеблясь ни мгновенья, умереть за меня. Это нечто весьма возвышенное и весьма редкое, когда оно не фраза...»

Невольно приходят на ум строки Тютчева того периода:

Любопытно узнать мнение со стороны. 1 апреля 1828 года Генрих Гейне пишет в письме к Франгагену фон Энзе: «...знаете ли вы дочерей графа Ботмера?.. Одна уже не очень молодая, но бесконечно очаровательная, состоящая в тайном браке с молодым русским дипломатом и моим лучшим другом Тютчевым и ее очень юная красавица сестра – вот две дамы, с которыми я нахожусь в самых приятных и лучших отношениях. Они обе, мой друг Тютчев и я – мы часто обедаем... а по вечерам... я болтаю сколько душе угодно, особенно про истории с привидениями. Да, в великой пустыне жизни я повсюду умею найти какой-нибудь прекрасный оазис».

Из дневника Долли Фикельмон: «18 июля 1830... я познакомилась с очаровательной женщиной, госпожой Тютчевой, урожденной Ботмер из Мюнхена... Она еще молода, но так бледна, так хрупка и имеет такой томный вид, что можно принять ее за очаровательное привидение... Муж ее – человек в очках, очень некрасивый, но блестящий говорун».

Итак, две красавицы сестры – Элеонора и Клотильда. На первой (старшей) женился Федор Иванович Тютчев, другой, Клотильдой, увлекся великий немецкий поэт Генрих Гейне.

Первые годы совместной жизни Тютчева и Элеоноры были довольно счастливыми и омрачались только материальными затруднениями (отсутствие денег – бич всех русских поэтов!). Но со временем этот брак стал мучительным для обоих супругов. Увы, русский гений плохо был приспособлен для ровной и спокойной семейной жизни (в следующем веке эти качества антисемейной жизни ярко проявит Сергей Есенин). Тютчев отличался нерешительностью, безволием, был абсолютно непрактичен, к тому же он вечно предавался меланхолии и, что весьма существенно, был весьма влюбчив. Так, не успев жениться и любя свою жену, Тютчев влюбился в Эрнестину Дернберг. Не влюбляться Тютчев не мог. «Его болезненное воображение, – жаловалась Элеонора брату Тютчева Николаю, – сделало из моей жизни припадок горячки».