51 рассказ - Страница 2

«Дорогу нам», сказал Северный Ветер, спускаясь к морю по поручению старой Зимы.

И он увидел перед собой серый тихий туман, лежавший у берегов.

«Дорогу нам», повторил Северный Ветер, «о ничтожный туман. Ибо я иду в авангарде Зимы в ее вечной войне с кораблями. Я сокрушаю их внезапно всей моей силой или двигаю на них огромные морские айсберги. Я пересекаю океан, пока ты проползаешь милю. На земле носят траур, когда я встречаю корабли. Я веду их прямо на камни и кормлю море. Где бы я ни появился, они склоняются перед нашей владычицей Зимой».

На его высокомерное хвастовство туман ничего не ответил. Он только медленно приподнялся, отошел от моря и, заползая в обширные долины, укрылся среди холмов; и ночь настала, и все затихло, и туман начал бормотать в тишине. Я слышал, как он сам себе рассказывал историю собственных ужасных деяний. «Сто пятнадцать галеонов старой Испании, несколько кораблей из Тира, восемь рыбацких флотов и девяносто линейных кораблей, двенадцать военных парусных судов с их артиллерией, триста восемьдесят семь речных кораблей, сорок два купца, перевозивших специи, тридцать яхт, двадцать один современный линейный корабль, девять тысяч адмиралов….»

Он бормотал и хихикал, пока я наконец не вскочил и не спасся бегством от этого жуткого соседства.

Все мы, пишущие слова на бумаге, походим на моряков, торопливо делающих плоты на обреченных судах.

Когда мы разбиваемся под тяжестью лет и опускаемся в вечность со всем, что принадлежит нам, наши мысли, подобно маленьким потерянным плотам, некоторое время плавают по морю Забвения. Они немного несут по морским течениям – только наши имена, фразу-другую и что-нибудь еще.

Те, для которых литература подобна торговле, удовлетворяющей насущные нужды, похожи на моряков, которые работают над плотами только для того, чтобы согреть руки и отвлечь мысли от предстоящей гибели; их плоты распадаются на части прежде, чем судно разбивается.

Смотри – вот Забвение мерцает вокруг нас, его совершенное спокойствие смертоноснее бури. Как мало тревожат его все наши кили! Время в его глубинах плавает как чудовищный кит; и, подобно киту, кормится самыми мелкими вещами – слабыми звуками и ничтожными песенками старых, золотых вечеров – и скоро превращается в настоящего кита, способного уничтожать целые суда.

Смотри – вот потерпел крушение Вавилон, праздно скользивший по водам, а вот там некогда была Ниневия; и уже их короли и королевы находятся в глубинах среди бледных остатков древних столетий, которые скрывают большую часть затонувшего Тира и окружают тьмой Персеполис.

Еще я смутно вижу очертания затонувших судов на дне океана, усыпанном коронами.

Все наши суда были не приспособлены для морского плавания – начиная с самого первого.

Там идет плот, который Гомер создал для Елены.

Я видел, как рабочий упал со своего настила прямо с верхнего этажа одного огромного отеля. И когда он летел вниз, я увидел, что рабочий держит нож и пытается вырезать свое имя на настиле.

У него было время, чтобы попробовать и это, поскольку ему предстояло пролететь почти три сотни футов. И я мог думать только о его безумии, проявившемся в исполнении этой бесполезной задачи. Ведь не только сам этот человек неизбежно будет мертв через три секунды, но и доски, на которых он пытается выцарапать слова, через некоторое время будут отправлены на дрова.

Потом я пошел домой, поскольку предстояла важная работа. И весь этот вечер я думал о безумии человека, пока эти мысли не стали серьезной помехой делу.

И позднее той ночью, когда я еще трудился, призрак рабочего прошел сквозь мою стену и встал передо мной, смеясь.

Я не слышал ни звука, пока не заговорил с ним; но я мог видеть серую прозрачную фигуру, стоящую передо мной и содрогавшуюся от смеха.

Я заговорил наконец и спросил, над чем он смеется, и тогда призрак ответил. Он сказал: «Я смеюсь над тобой, сидящим и работающим здесь».

«И почему», спросил я, «ты потешаешься над серьезным трудом?»

«Ну, эта цветущая жизнь пронесется как ветер», он сказал, «и как ветер, снесет всю эту глупую цивилизацию. Вы исчезнете через несколько столетий».

Тогда он снова согнулся от смеха, на сей раз ясно слышимого; и, еще смеясь, шагнул назад сквозь стену – в вечность, из которой появился.

В восемь вечера в Лондоне молодой человек вошел в роскошный ресторан.

Он был один, однако два прибора стояли за столиком, который он заказал. Он заказывал обед очень тщательно, письменно за неделю вперед.

Официант спросил его о другом госте.

«Вы вероятно не увидите его, пока не принесут кофе», сказал молодой человек; так что он обедал в одиночестве.

За смежными столами могли заметить молодого человека, непрерывно обращающегося к пустому стулу и продолжающего монолог на протяжении всего долгого обеда.

«Я думаю, Вы знавали моего отца», сказал он за супом.

«Я послал за Вами этим вечером», продолжил он, «потому что хочу, чтобы Вы оказали мне услугу; фактически я должен настаивать на этом». В этом человеке не было бы ничего эксцентричного, если б не его привычка адресоваться к пустому стулу; конечно, он ел самый роскошный обед, какого любой нормальный человек мог бы пожелать.

После того, как подали Бургундское, он стал более разговорчив, но не из-за того, что испортил вкус вина чрезмерным употреблением.

«У нас несколько общих знакомых», сказал он. «Я встретил Короля Сети год назад в Фивах. Я думаю, что он изменился очень мало с тех пор, когда Вы знали его. Я думаю, его лоб немного низок для короля. Хеопс оставил дом, который он построил для вашего приема, он, должно быть, готовился к этому в течение долгих лет. Я предполагаю, Вас редко развлекали таким образом. Я заказал этот обед больше недели назад. Я думал тогда, что леди могла бы пойти со мной, но поскольку она не пошла, я пригласил Вас. К тому же она не может быть столь же прекрасной, как Елена Троянская. Елена была прекрасна? Не тогда, когда Вы познакомились с ней, возможно. Вам повезло с Клеопатрой, Вы, должно быть, встретились, когда она была в зените».

«Вы никогда не знали ни русалок, ни фей, ни прекрасных богинь древности, вот где самое лучшее». Он умолкал, когда официанты приближались к его столу, но легко возвращался к разговору, как только они уходили, по-прежнему обращаясь к пустому стулу.

«Вы знаете, я видел Вас здесь в Лондоне на днях. Вы были в моторном автобусе, спускающемся с Ладгейт-хилл. Автобус шел слишком быстро. Лондон – хорошее место. Но я буду рад оставить его. Именно в Лондоне я встретил леди, о которой вам говорил. Если бы не Лондон, я, вероятно, не смог бы ее встретить, и если бы не Лондон, у нее, вероятно, не было бы так много развлечений помимо меня. Он разделяет наши пути». Он сделал паузу, чтобы заказать кофе, пристально взглянул на официанта и положил соверен ему на ладонь. «Не нужно цикория», сказал он.

Официант принес кофе, и молодой человек опустил какую-то таблетку в свою чашку.

«Я не думаю, что Вы приходите сюда очень часто», продолжал он.

«Ну, Вы, вероятно, хотите идти. Я не отвлеку Вас надолго от вашего пути, ведь у вас множество дел в Лондоне».

Затем, выпив кофе, он упал на пол возле пустого стула, и доктор, обедавший в этом месте, склонился над ним и возвестил взволнованному управляющему о видимом присутствии гостя молодого человека.

В суде олимпийцев Любовь смеялась над Смертью, потому что смерть была неприглядна, и потому что любовь не могла помочь смерти, и потому что смерть никогда не делала ничего стоящего, и потому что любовь делала.

И Смерть возненавидела этот смех и изводила себя мыслями о своих ошибках и о том, что она могла сделать, чтобы покончить с этой невыносимой пыткой.