50 знаменитых любовниц - Страница 5

В конце 1903 г. Мария Федоровна стала гражданской женой Горького. Он расстался с Екатериной Пешковой, законной супругой и матерью его двоих любимых детей, но сохранил с ней добрые отношения до конца жизни. Однако то, что общество могло простить пролетарскому писателю, оно не простило Андреевой. Ее адюльтер осуждали, критиковали, порицали, особенно после того как она, переложив опеку над своими детьми Юрой и Катей на свою сестру, стала жить только проблемами любовника. Мария Федоровна посмеивалась: «Вот оно, возмездие за дурное поведение! О-о-о! И как мне было весело и смешно. Весело, что я ушла от этих скучных и никому не нужных людей и условностей. И если бы я была совершенно одна в будущем, если я перестану быть актрисой, – я буду жить так, чтобы быть совершенно свободной! Только теперь я чувствую, как я всю жизнь крепко была связана и как мне было тесно…»

Наверное, это и впрямь была настоящая любовь. Андреева не прислушивалась ни к злобным нападкам, ни к голосам друзей. Для нее теперь существовали только «его голубые глаза из-под длинных ресниц и обаятельная детская улыбка». Трудно представить рядом двух столь несхожих людей. При всей страстности натуры Мария Федоровна внешне всегда была невозмутимо хладнокровна и сдержанна в эмоциях, одевалась изысканно у самых дорогих модисток и не только имела вид рафинированной светской дамы – она ею была. А «буревестник революции» был на удивление слезлив и излишне непосредствен в выражении чувств. Костюм носил «собственного изобретения» и, как вспоминал Ю. Аненков, «всегда был одет во все черное. Он носил косоворотку тонкого сукна, подпоясанную узким кожаным ремешком, суконные шаровары, высокие сапоги и романтическую широкополую шляпу, прикрывающую длинные волосы, спадавшие на уши». Даже внешне у них было мало точек соприкосновения. Образованная потомственная дворянка и писатель-самоучка…

Андреева произвела на Горького неизгладимое впечатление, увлекла революционными идеями и прониклась его устремлениями. Она пожертвовала во имя любви к нему всем: своей артистической карьерой, возможностью блистать в обществе и быть рядом с детьми, благополучным бытом. Теперь ее беспокоил его кашель, аппетит, покой и комфорт. Это стало единственной целью в жизни, и она щедро отдавала себя заботам о любимом. Правда, первое время Андреева еще довольно часто выступала в любительских труппах и всегда имела огромный успех. Но во время очередного спектакля в Риге в 1905 г. Мария Федоровна сильно расшиблась, упав в открытый люк. Спасти ребенка, которого она ждала от Горького, врачам не удалось, да и сама она еле выжила после перитонита. В бреду Андреева постоянно звала Алешу, но рядом с ней неотлучно находился преданный Морозов. Горького арестовали в Риге при попытке навестить ее, и он мучился неизвестностью в застенках Алексеевскою равелина.

Андреева, не успев как следует оправиться после болезни, использовала все связи, чтобы вытащить Горького из тюрьмы. На нее саму в охранке было заведено не одно дело за участие в революционных событиях 1905 г. Ведь даже в московской квартире, где она проживала с Горьким, Красин изготавливал самодельные бомбы, а дом охраняли дружинники Камо. Оставаться в России было чрезвычайно опасно, и Ленин поручил Алексею Максимовичу поездку в США для сбора средств в фонд революции. Горький согласился ехать только в сопровождении «друга и товарища Маруси». Для большевиков это была двойная удача – пролетарский писатель и «товарищ Феномен» (эту подпольную кличку Андреева получила лично от Ленина), член РСДРП с 1904 г., были ударной силой. Партия очень нуждалась в деньгах. Морозовские миллионы были потеряны. Савва Тимофеевич перенес тяжелую депрессию из-за разрыва с любимой, а тут еще и забастовки на его фабриках. Несмотря на помощь революционерам, для рабочих он оставался угнетателем. Властная мать и жена объявили его душевнобольным и увезли лечиться за границу. Состояние здоровья Морозова улучшилось, но вдруг пришла трагическая весть: Савва застрелился. По всей видимости, он все же был убит, ведь свидетели видели, как после выстрела в окно выскочил рыжеволосый мужчина (по одной из версий, им был Красин). Но даже смерть Саввы Тимофеевича принесла большевикам дивиденды: свой страховой 100-тысячный полис Морозов оформил на Андрееву, она спустя год выиграла судебное дело у родственников и после уплаты всех процентов 60 тысяч рублей передала партии.

В феврале 1906 г. Горький и Андреева выехали в Америку. Мария Федоровна последний раз вышла на сцену еще в октябре 1905 г., чтобы сыграть роль Лизы – самый сложный женский образ в горьковской пьесе «Дети солнца». Теперь на многие годы ей предстояло забыть о театре. Но Андреева верила, что она – то нужное «колесико», без которого дело революции остановится, да и жизнь свою без Алексея Максимовича не представляла. Сердце болело только за детьми. Она писала сестре: «Как я плачу тяжелыми горькими слезами, когда пишу. Потому что мне мучительно, до крика хочется быть дома, с детьми, с тобой, со всеми вами! Я хочу быть с вами, хочу, хочу, хочу, хочу! И так все чуждо и нелепо мне, среди чего я живу…»

Америка встретила их восторженно. Горький и Андреева везде представлялись супружеской парой. В их честь устраивались банкеты, пресса пестрела статьями. Но и царское правительство не дремало: через газеты пуританам-американцам сообщили, что брак этой пары не освящен церковью. Горький и Андреева оказались серьезно скомпрометированы: он – анархист и двоеженец, она – падшая женщина. Их начали травить на улицах, выселять из гостиниц: «Здесь вам не Европа». Мария Федоровна не ожидала такого позора, но после категоричного заявления Горького журналистам: «Она моя жена. И никакой закон, когда-либо изобретенный человеком, не мог бы сделать ее более законной женой. Никогда еще не было более святого и нравственного союза между мужчиной и женщиной, чем наш», – успокоилась. Шумиха постепенно утихла. Горький выступал на митингах, писал статьи в газеты, работал над романом «Мать». Мария Федоровна во всем ему помогала. Денег удалось собрать немного – всего 10 тысяч, но они блестяще справились с другой партийной задачей: им удалось дискредитировать царское правительство, и Штаты отказали России в займе в полмиллиарда долларов.

Возврата на родину теперь для них не было. Влюбленные уехали на Капри. Алексей Максимович очень нуждался в лечении, и Андреева стала для него не только секретарем, переводчиком, другом, любовницей, но и заботливой сиделкой. Многочисленных друзей и почитателей, гостивших у них, до глубины души трогало, с какой любовью эта блистательная, талантливая женщина относилась к Горькому. Саша Черный в «Почтительной акварели» заметил:

Гостей бывало изрядно, и всех надо было принять, устроить, накормить. Несколько раз приезжал Ленин. Жили влюбленные не роскошно, но достойно. Большая часть значительных писательских гонораров перекочевывала в партийную кассу. Мария Федоровна, привыкшая жить на широкую ногу, часто нуждалась в деньгах. Она серьезно занялась переводами произведений мужа на французский, немецкий, итальянский, которые знала в совершенстве, и с этих языков на русский («Тридцатилетняя женщина» Бальзака). Андреева собрала и перевела на русский итальянские сказки, текст которых затем отшлифовал Горький и они стали одной из его знаменитых книг. Самой большой радостью для нее были непродолжительные встречи с повзрослевшими детьми. О своих отношениях с Горьким она написала своему старому другу Николаю Буренину: «Были периоды, и очень длительные, огромного счастья, близости, полного слияния, но эти периоды всегда были бурными и сменялись столь же бурными периодами непонимания, горечи и обид». Самыми тяжелыми моментами в личной жизни Марии Федоровны были встречи с Екатериной Пешковой. Законная жена не признавала ее существования. «Меня он любил горячо, но прошлое тянуло его в сторону, а я не понимала этих возвратов. Е. П. – что! Маленькая женщина, недобрая, и мне думается, никогда не любившая Алексея Максимовича. Если бы не Е. П., вся бы жизнь Макса [сын Горького], Алексея Максимовича и моя сложилась бы по-другому». Мария Федоровна была убеждена, что только Пешкова была виновата во всех сложностях их взаимоотношений с Горьким. Своей вины она не допускала. Но, видимо, недаром она очень плотно заполняла работой каждый день, «чтобы к вечеру устать и уснуть, и не видеть снов, потому что хороших снов я не вижу…»