47-й самурай - Страница 15

— Да, поэтому формально это не антикварный предмет, повествующий о нашем наследии и отражающий мастерство наших оружейников. Это просто оружие. И мы должны отнестись к нему так, как отнеслись бы к пистолету. Вам известно, что в Японии нет огнестрельного оружия.

— Именно поэтому я оставил свою базуку дома.

— Замечательное решение. Так или иначе, меч гендайто и пистолет с точки зрения японских законов ничем не отличаются.

— Как скажете.

— Но я все понимаю и с уважением отношусь к вашему поступку. Судя по всему, человек, приезжавший к вам, не задумывался над этой проблемой. И в МЭТП тоже над ней не задумывались, там беспокоились только насчет необходимых документов на ввоз, насчет сложностей с таможней.

— Извините, что доставил вам столько хлопот. Понимаете, я хотел сделать сюрприз. Тот человек, которому я собирался подарить этот меч, — он не знает, что я здесь. Я лишь отправил ему телеграмму, сказал, что, кажется, у меня для него есть кое-какие хорошие новости. Поступил я так потому, что и он, приехав ко мне, сделал это без предварительной договоренности. Мистер Яно не хотел, чтобы я из чувства гостеприимства менял свой распорядок. Он постарался ничем меня не обременять. И мне показалось, что я должен отплатить ему тем же. Я знал, что, если предупрежу его о своем приезде, он надраит свой дом, оденет детей в лучшие наряды, и мой визит станет значительным событием для всей его семьи. А мне бы этого очень не хотелось. Я постарался отплатить ему той же монетой.

— Понятно. Я вам верю. И поэтому я собираюсь чуть обойти правила. Я подготовил для вас разрешение на меч.

Полицейский достал документ, с виду очень похожий на Гентский договор,[10] со строгими иероглифами, выстроившимися в безупречные вертикальные столбцы и аккуратно разбитыми на разделы, в которых для Боба не было абсолютно никакого смысла. Внизу красовалась внушительная красная печать; кроме того, документ имел официальный порядковый номер.

— Видите, вот здесь написано: «Год изготовления». По нашим правилам все, что относится к эпохе Сёва, является гендайто. Эпоха Сёва — это от восшествия на престол императора Хирохито и далее, то есть начиная с тысяча девятьсот двадцать шестого года. Поэтому в графе «Год изготовления» я проставил «Тысяча восемьсот двадцать пятый год», тем самым переведя меч в юридически законную категорию син-синто, то есть начиная с тысяча восьмисотого года и до тысяча девятьсот двадцать шестого года, первого года правления императора Хирохито. Как объяснил наш специалист по холодному оружию, учитывая значительный изгиб лезвия, это достаточно правдоподобно. Следовательно, ни вам, ни тому человеку, который получит этот меч в подарок, можно не опасаться неприятностей со стороны закона. Вот почему вам пришлось ждать так долго.

— Я вам очень признателен.

— Нет, это мы должны быть признательны. Как я уже сказал, у нас есть сотрудник, который разбирается в таких вещах. Он понимает, какой это жест теплой дружбы и взаимного прощения — вернуть меч потомкам офицера, которому он принадлежал. Это он предложил такой способ решения проблемы. Он очень внимательно изучил меч. Глупые ограничения не должны мешать благородным поступкам.

— Еще раз выражаю вам глубочайшую признательность, сэр.

— Ну вот и все. Данное разрешение должно постоянно храниться вместе с мечом. И еще: я бы на вашем месте упаковал меч до тех пор, пока вы не преподнесете его родственнику погибшего офицера.

— Я непременно последую вашему совету.

— Мистер Свэггер, надеюсь, у вас останутся самые приятные воспоминания о визите в Японию.

— Не сомневаюсь, сэр. Был рад познакомиться с вами.

Остановившись на ночь в районе Синдзуку, в гостинице, выбранной наугад, в первую очередь из соображений экономии, Боб принял душ, поужинал в кафе с западной кухней, совершил небольшую прогулку, выспался, позавтракал в том же кафе и направился пешком к железнодорожной станции, через подавляюще огромную толпу.

Город напоминал внутренность телевизора. Казалось, он состоит в основном из установленных вертикально печатных плат, очень сложных, насыщенных множеством миниатюрных элементов. Поражало обилие информации. Боб чувствовал себя так, словно переместился в будущее. Похоже, господствующий принцип дизайна требовал использовать с какой-нибудь целью любую мелочь. Предметы теснились, встраивались один в другой, втискивались тут и там. Даже узкие переулки были забиты ресторанами, маленькими магазинами, всевозможными конторами, и над каждым заведением, разумеется, светилась неоном вывеска. Это было общество всеобщей грамотности: надписи были повсюду, на больших плакатах, рекламирующих те или иные товары и услуги, в бесконечных потоках официальных обозначений, правил, регламентации и порядковых номеров, на указателях направлений. Все организовано, синхронизировано, пронумеровано, аккуратно разложено по полочкам.

Японцы спешили, обгоняя Боба; все подчинялись четкому графику, никто не терял времени даром, у каждого была цель. Плотная масса людей была устрашающей. По крайней мере, в этом квартале Синдзуку царила такая же толчея, какая бывает перед Рождеством на Таймс-сквер в Нью-Йорке. Толпа набегала волнами и расплескивалась, немного редея, похожая на живой организм. Красный сигнал светофора мгновенно останавливал всех, но больше этих людей не могло остановить ничто, и как только зажигался зеленый — о боже! — наступал день высадки в Нормандии и все разом спешили выскочить на берег. Повсюду царило сплошное «идти, идти, идти, быстрее, быстрее, быстрее». Мужчины в большинстве своем были в костюмах, женщины — тоже. Боб знал, что это наемные работники; они вкалывают как рабы, сообщая своей стране поступательное движение. Они послушны, никогда не расслабляются, никогда не сходят с пути.

Известно, куда все это ведет. Постоянная дисциплина, постоянное самоподавление, постоянное стремление повиноваться, постоянное подчинение. Оно нарастает, нарастает, нарастает, это давление, которое никогда не проявляется на бесстрастных лицах, этот вечный долг, он нарастает, накапливается, зреет. И в один прекрасный день все это наконец взрывается, бабахает так, что мало не покажется. Примеры этих взрывов еще свежи в истории: именно отсюда варварские бомбардировки Нанкина, Перл-Харбор, камикадзе. Именно отсюда жестокое правило не брать пленных, именно отсюда австралийские летчики, которым отрубали головы перед объективами кинокамер. Именно отсюда требование перед смертью убить десять вражеских солдат, именно отсюда, черт побери, полное пренебрежение к смерти.

Ну а уж когда взрываются сексуальные путы, вообще происходит нечто страшное…

В вагоне пригородного поезда, подошедшего минута в минуту и, вероятно, секунда в секунду, Боб сел рядом с молодым мужчиной, который мог бы быть бухгалтером, продавцом, учителем, программистом: аккуратный костюм, очки в роговой оправе, зализанные назад волосы, полная сосредоточенность, естественное поведение. Но Боб-то рассмотрел, чем интересуется его сосед на самом деле: тот читал не «Уолл-стрит джорнал», а комиксы, в которых одни девочки-подростки развлекались с другими девочками-подростками при помощи приспособлений, очень похожих на то, что они должны были изображать, но только значительно больших размеров. Рисунки были выполнены с чувством, в мельчайших подробностях. В Америке во многих штатах за такое чтиво можно угодить за решетку, здесь же приличный с виду мужчина читал эти самые комиксы, не стесняясь окружающих, с интересом следя за развитием сюжета. Боб обвел взглядом полный народа вагон и увидел, что по меньшей мере еще двое мужчин читают журналы с красочными веселыми рисунками на обложке, изображающими сцены разврата. И никто не обращал на них внимания, никому не было до них никакого дела.

Вчера вечером Боб случайно забрел в квартал секса, в район Кабукичо, где вся эта грязь была выставлена напоказ в сиянии голубого неона, на рекламных щитах и видеоэкранах в витринах магазинов. У дверей стояли зазывалы, привлекая посетителей. Однако Бобу никто не сказал ни слова, его никуда не приглашали. У него возникло ощущение, что, хотя сексуальное воображение японцев не имеет на земле равных и при этом у них есть самые изощренные средства его удовлетворить, все это принадлежит только потомкам Ямато. Чужаку сюда дорога закрыта. Переулки, безымянные улицы и глухие уголки этой странной маленькой империи по имени Кабукичо, освещенной бесконечными повторениями вертикальных вывесок с названиями типа «Золотые девочки», «Знойные красотки» и «Верх наслаждения», были заполнены охотниками за плотью, желающими смотреть на нее, ощущать ее запах, гладить, лизать, сосать, трахать ее и, может быть, даже грызть. Это был праздник плотоядных, настойчивая потребность хищника. Сила этого чувства поразила Боба, даже немного напугала.