4-02. Ripresa allegro mosso - Страница 103

Вот так. К нему бумерангом вернулись собственные слова, произнесенные в адрес капитана Фуанны.

– Я всего лишь пытался поддерживать воинскую дисциплину, – ответил адмирал. – Средствами и способами, доступными моему пониманию. Дезертиров следует наказывать, чтобы завтра их не стало больше. Человек, бросивший… предавший тех, кого должен защищать, иного не заслуживает.

– Вот как? – ректор иронично подняла бровь. – Мариси-са, а что, служба охраны Хёнкона уже стала военной организацией? Мне почему-то казалось, что вас взяли на службу в качестве полицейских – для защиты студентов и преподавателей Университета, а не славных сражений с превосходящим противником. Более того, мне казалось, что тебя ясно и недвусмысленно проинструктировали не рисковать жизнями подчиненных. Вам всем объясняли, что любой объект опаснее одинокого хулигана – дело специально запрограммированных боэй. Или я в чем-то ошибаюсь, Мариси-са? Возможно, мне следует поднять из архива запись твоей беседы с Саматтой, чтобы прояснить ситуацию?

– Нет, Карина-атара, не нужно. Все именно так.

– Рада, что мы прояснили вопрос. Теперь объясни мне, Мариси-са, чего же такого совершил твой подчиненный, что ты посчитал необходимым пристрелить его, даже не выслушав оправданий?

Ректор по-прежнему буравила его тяжелым взглядом, ожидая ответа, и адмирал почувствовал, что мысли путаются. Преступление казалось таким ясным, таким очевидным – до тех пор, пока он не попытался сформулировать словами.

– Оставление своего поста по боевому расписанию, – наконец ответил он. – Нарушение приказов. Оставление в беде гражданских лиц.

– Боевого расписания, как мы только что выяснили, у нас нет. Приказа защищать подопечных лиц от кольчона он тоже не получал: мы даже не предполагали, что кольчон может зайти со стороны суши, и не предприняли никаких мер безопасности на сей счет. Оставление в беде гражданских лиц – проступок действительно серьезный, но он карается как максимум увольнением с занимаемой должности, отнюдь не расстрелом. Кроме того, Мариси-са, капитан Фуанна является одним из твоих старых людей – тех, за кого ты лично поручился перед Сторасом и Саматтой. И ты лично отправил его на задание. На мой взгляд, ты несешь ответственность за его бегство ничуть не меньшее, чем он сам. Возможно, даже большее, поскольку правильно распределение задач между подчиненными является твоей основной обязанностью. Если назначенный человек сбежал с поста, значит, именно ты ошибся, решая, кому поручить дело.

Мариси почувствовал, что кровь приливает к лицу.

– Я не мог знать, с чем они столкнутся! – куда резче, чем следовало бы, ответил он.

– Капитан Фуанна – тем более. А в поле находился он, не ты. Легко рассуждать о чести и долге, сидя в уютном безопасном убежище…

– Я не раз рисковал жизнью в бою!

– Чушь! До Удара ты служил в вооруженных силах старого Хёнкона, никогда ни с кем не воевавшего всерьез, и самым страшным твоим противником являлись контрабандисты на легких катерах. После Удара ты собирал дань с тех же самых контрабандистов, а заодно с работорговцев и наркоторговцев, которым куда проще и выгоднее откупиться, чем воевать. Да, ты участвовал в стычках, но ни разу – со страшной тупой силой, воплощенной смертью, которой человек не в состоянии противостоять, способной раздавить тебя, даже не заметив. И ты осмеливаешься судить человека, не справившегося с паникой в критической ситуации? Ты уверен, что на его месте повел бы себя иначе?

– Я сражался бы до конца! – каркнул адмирал пересохшим горлом.

– Когда-то я тоже так думала, – ректор внезапно обмякла и ссутулилась. – Мариси-кайтё, я далеко не та молодая девочка, какую изображаю перед тобой и всей Паллой. Лет восемь или девять назад по вашему времени я занимала трон диктатора бедной полудикой страны. Мне… всем нам приходилось изображать из себя обычных людей. Мне не раз приходилось подписывать смертные приговоры – у нас не имелось достаточно средств для содержания тюрем, и мы просто не могли оставить на свободе некоторых людей – закоренелых убийц, работорговцев и наркоторговцев. Я присутствовала на казнях, заставляла себя смотреть, во что превращается моя закорючка на листе бумаги. Кто-то умирал под пулями молча, кто-то пресмыкался, вымаливая пощаду, которую так и не получал… Я не раз думала, как бы сама повела себя в похожих обстоятельствах. Мне уже приходилось умирать: меня убивали на дуэли, совершали покушения – взрывы, яд, стрельба… Но одно дело драка, когда есть хотя бы крохотный шанс отбиться, а то и превзойти врага, и совсем другое – обреченное ожидание смерти.

Карина помолчала. Адмирал не осмеливался даже пошевелиться.

– Когда настало время уйти, я решила проверить себя. Наиболее эффективным сценарием казалась авиакатастрофа. К тому времени я уже стала неуязвимой, не могла умереть – но у нас есть способы создать то, что называется "автономной проекцией". Грубо говоря, берется частичка себя, и из нее создается отдельная личность, наделенная твоей же, но урезанной, специально сформированной памятью. Она думает, чувствует, реагирует так же, как и оригинал, и все ее эмоции и впечатления транслируются тебе, словно находишься на ее месте. Адмирал, я посадила в самолет саму себя, верящую, что она – я – действительно смертная женщина, глава государства, рядом с которой в салоне находится любимый мужчина. Я втайне полагала, что проявлю незыблемое мужество и умру с честью и достоинством. Ха…

Карина запрокинула голову и горько рассмеялась.

– Мариси-кайтё, несколько минут после попадания в самолет первой ракеты я действительно держалась молодцом. Но потом, когда в салоне запахло паленым, меня начал скручивать страх не менее черный, чем пробивающийся дым. Мне все сильнее хотелось одного: жить! Жить любой ценой! Паника все нарастала, и к моменту, когда самолет врезался в землю, я превратилась в ревущее от ужаса животное. Наплевать и на достоинство, и на любимого, и на судьбы государства, просто жить, любой ценой, пусть даже погибнут все остальные, понимаешь? Я еще оставалась жива после падения, когда салон запылал, билась в привязных ремнях, которые не могла отцепить, и выла. Ощущения оказались такими, что я не выдержала. Я принудительно погасила ее сознание до того, как она умерла в пожаре.

Карина замолчала, прикусив губу, ее щеки побелели.

– Какой щелчок по самолюбию, адмирал… – наконец с трудом проговорила она. – Меня неоднократно пытались успокоить старшие, объясняя, что я по неопытности вместе с лишними воспоминаниями отрезала у своей личности важные черты характера, и что ставить такие опыты на себе – верх идиотизма, поскольку результат необъективен и ничего не значит. Мне очень хочется верить утешителям, но… Мариси-кайтё, я поклялась: никогда в жизни я не стану осуждать человека за панику перед лицом неминуемой смерти. На такое способен лишь тот, кто сам никогда не оказывался в его шкуре. Я прекрасно знаю ваши аргументы: мягкотелость ведет к разложению, позволить дезертиру остаться безнаказанным означает поощрять трусость других… Я все знаю. Однако какие бы рациональные доводы вы ни привели, моя позиция однозначна: смертной казни в Хёнконе нет и никогда не будет.

От мрачного пламени в ее глазах Мариси даже слегка поежился. Он знал такой взгляд в упор, нередкий для религиозных фанатиков, но от Карины Мураций ожидал его в самую последнюю очередь.

Адмирал плохо разбирался в иерархии паладаров. Но Саматта Касарий явно испытывал к Карине-атаре родственные чувства (кто она ему – племянница, приемная дочь?), а Масарик Медведь – еще более нежные, и их мотивы подчинения ректору Университета казались если не достойными, то хотя бы понятными. А вот почему ее приказов беспрекословно слушаются Сторас Медведь и его аналитики, редко появляющиеся, но всегда молчаливые мужчины с отчетливыми повадками спецслужбистов, для него всегда оставалось загадкой.

Мариси знал, что женщины-руководители нередки и в Кайтаре, и в Ставрии, но на Могерате они попадались не чаще алмазов на тротуаре. Адмирал подчинялся приказам Карины-атары, однако все его существо протестовало против подобного унижения. Поначалу, пока не получил суровую выволочку, он каждый раз старался получить подтверждение генерала Саматты, оправдывая свои действия субординацией. В особенности – когда ректор начинала пороть чушь насчет гуманизма, доброты и взаимопомощи. Женщины недальновидны по натуре своей, они не понимают, что мягкость и прекраснодушие сегодня оборачиваются катастрофами и смертями завтра. Мир подчиняется исключительно грубой силе и не прощает даже намека на слабость. Чего стоит одно отсутствие постоянного наблюдения за рабочими! Набранная по всему Могерату нищая шваль – прекрасная среда для загнивания. Глазом моргнуть не успеешь, как пойдет подпольная торговля наркотиками и дешевым, но забористым спиртным, начнутся азартные игры, появятся организованные банды. И ни осведомителей, ни стационарных камер наблюдения в помещениях, если не считать терминалы связи, ни контроля за передвижением по территории… Да, конечно, приказы главы государства следует исполнять (а кто здесь глава, Мариси не испытывал ни малейшего сомнения, несмотря даже на официальный статус Стораса-атары), но кто же мешает чуть-чуть расширенно их истолковать или недопонять? В конце концов, каждый должен делать свое дело так, как умеет.