2012: Вторая Великая Отечественная. Дилогия - Страница 149

Оставались чисто технические вопросы: обоснование правовой базы под участием или неучастием в существующих международных договорах, статус зарубежной собственности СССР и бывшей Российской империи. Но это были мелочи по сравнению с главным — юридическим обоснованием самого факта переноса и его последствий, наступивших не только для территории бывшего Советского Союза, но и остального мира.

На экране компьютера появлялись буквы, складывались слова. Негромкий перестук клавиш рождал текст.

«Получается так, что главным и, пожалуй, единственным основанием для начала переговоров с правительствами Великобритании и Соединенных Штатов должно стать признание ими нерушимости декларируемого принципа, — президент рассмеялся вслух от удачно пришедшей мысли, — являющегося естественным продолжением политико-правовой концепции „суверенной демократии“. Которая должна стать на долгие годы основой межгосударственных отношений в меняющемся, надеюсь — навсегда, мире».

Это было больше чем вдохновение. То, что было сформулировано сию секунду, иначе как озарением свыше назвать нельзя. И президент сделал то, что подсказывало его сердце, нечто, заложенное глубоко в подсознании.

«Отче наш иже еси на небеси, да святится имя Твое, да прийдет царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли…»

А сердце его билось, потому что жизнь — продолжалась.

ЭПИЛОГ

Даниил Книжица. Сержант запаса. Школа № 9 г. Минска

Вышли, значит, мы с Витькой Калиновичем, ну это мой напарник был, и нашей овчаркой Индусом в дозор. И вот, когда мы шли по берегу Буга, вдруг появилась странная белая пелена. Она окутала берег и начала медленно подниматься вверх. Я посмотрел на часы — было два пятьдесят по нашему, по минскому времени.

Витька удивился, а Индус уши прижал. На туман-то не похоже! А потом купол такой образовался. И давай переливаться! Ну, точно как северное сияние. Видели по телевизору? Вот то-то же. А потом ветер с востока поднялся. Вдруг со стороны Буга — плеск. Мы, конечно, сразу на нарушителя подумали. Так и оказалось. Когда Витька пса спустил — взяли мы его. А тот больно странный оказался. Одет как-то был… Не по-нашенски. Ну повязали мы его, а как же? Мы же — пограничники! Да не простые, а белорусские. Это такая страна, раньше до Союза, была, ребятки. Знаете? Ну вы молодцы… А держали мы там границу от всякой нечисти, впрочем, это ладно… Так вот. Тот нарушитель поляком оказался. И давай нам по ушам ездить, что, мол, немцы на Советский Союз нападут. Мы тогда подумали — дурачок какой деревенский, что ли? Спросили его еще — «НАТО, что ли?» Кто такое НАТО? Да… Были такие. Хуже фашистов еще. Были да сплыли. Не о них разговор.

Тадеушем его звали, что ли? Точно не помню. Его трясет всего, кричит: «Ната? Кака Ната? Не знаю я никакой Наты, а вот немецкие жолнежи вот-вот через реку пойдут!»

Мы только переглянулись. Только я даже пальцем у виска покрутить не успел. Сверху завыло так — уо-уо-уо! Совсем как немецкие самолеты в кино про ТУ войну! И точно… Накаркал чертов поляк…

Сверху летят, артиллерия долбит по нам. Ну, не по мне с Витькой, а вообще — по нам. По земле нашей. С заставой еле-еле связались. Там у них тоже кавардак был. А с другого берега вдруг лодки появились. Зрение у меня до войны хорошее было, это уже сейчас, после контузии, ослабел глазами, а тогда… Вижу я, значит, лодки резиновые. А в лодках немцы, в горшках своих характерных. В касках, в смысле.

Ну, мы на землю. И ждем. Чего ждем? А когда до средины доплывут. Порядок такой. Вот они доплыли, и Витька им орет:

— Вы нарушили границу Республики Беларусь. Приказываю немедленно прекратить действия по пересечению границы и вернуться к себе. Иначе будет применено оружие на поражение.

А я выстрел предупредительный.

Ой, что началось…

Немцы вояки знатные были. Тут же по нам огонь открыли. Нет, ребятки. Страшно мне потом стало. После войны уже. На войне некогда бояться. Вот поляк испугался — вот и убило его. А мы с Витькой ползком-ползком, да и к нашим. А там уже с заставы подмога бежит. Да что той подмоги? Десять человек. А фрицев — дивизия. Пришлось к заставе отступать. Эх, чтобы тому поляку на день бы да раньше приползти? Да, видать, не судьба.

Вот на заставе и держали мы бой с мужиками. Это которые из деревни к нам на подмогу пришли. Война — она ведь не разбирает — штатский ты или кадровый. Всех подчистую косит.

Сутки мы и держались. Даже пленного умудрились взять. Гауптмана. Или лейтенанта? Не, точно помню — гауптмана. Мордастый такой был, важный… Наш капитан Руткевич — который начальником заставы был — его допрашивал. Помните, я вам на заставе его портрет показывал? Его именем застава и названа, агась. Так вот… С Брестом связи толком не было. А когда и была — никто толком не мог ничего сказать. Мобильники, говорите? Так едва-едва они работали, эти мобильники. Да и проку-то от них? Там, наверху, сами еще толком ничего не знали. Ну, вот от фрица мы и узнали, что с фашистами воюем. Прав был тот поляк, царствие ему небесное. Да вы знаете все, учили небось. Когда БТР подошел — видели на постаменте? Вот такой БТР и подошел, — мы на него раненых погрузили и гауптмана этого. Или лейтенанта? Другой раз забыл. Ой, как мне его шлепнуть хотелось, ребятки. У меня же дед в этих местах от них смерть принял. Вот такие вот загогулины. Но приказ — отправить языка в тыл. Только отправили — бомбежка началась. Чертовы «Юнкерсы» воют… Ужас, как воют. Не приведи Господь, еще раз такое пережить. Да, Петька? Вот тогда меня и ранило бы, кабы не бронежилет. Осколочек, он махонький был. А прямо в сердце метил. Хотя от большого осколка ничего не спасет, вона пацана одного хвостовиком как… Да ладно. Не надо вам это знать. Не дай Бог, ребятушки, не дай Бог.

Хорошо, что не сорок первый был уже. «Мигушки» наши появились. Разметали немцев к еб… Ой, извините. Небо чистенькое стало, в общем.

Небо-то небом, а вот по земле-то танки поползли. Так-то смешные, конечно. Маленькие да с убогими окурками вместо пушек. Только вот телу человечьему без разницы, какой ширины гусеницы его давить будут. Один танк мы подожгли. Из «Мухи», агась. Видели в музее трубу такую? Вот, из нее… Успеете еще, постреляете. Подрастите маленько. НВП когда у вас будет, тогда и постреляете.

Да только много их больно было. И эсэсовцев, и танков. В рукопашную пришлось идти. Вот там-то я и попал в плен. Ну, как-как… Прикладом карабина по голове досталось. Очнулся я уже в плену, да… В немецком госпитале где-то в Польше. Два дня в лежку валялся, а затем меня привели на допрос к самому Паулю Хауссеру, который командовал той самой эсэсовской дивизией.

«Что это такое, доннерветтер? Такого оружия я никогда не видел!» — говорит он мне и глаза пучит. Через переводчика, конечно. Нет. Не глаза через переводчика, а говорит через переводчика.

Я ему и отвечаю: «Могила всей немецкой армии. В русской версте для друга нашей страны один шаг, а для врага один шаг — это ведро крови».

Хауссер мрачно на меня посмотрел и говорит так:

«НКВД?»

А я ему тоже мрачно: «Добро пожаловать в ад, хер генерал-лейтенант СС Пауль Хауссер!»

Ну примерно так. Еще на Гитлера его наругался. А хер — это не ругательство, нет. Херами у немцев тогда господ звали. Это сейчас они нам камрады да геноссы. А тогда вот… Херы херами, простите товарищ учительница.

А потом вот били меня люто. Ой, били меня… Как жив остался — не понимаю. Видимо, у них приказ был — особо ценных пленных не расстреливать. Конечно, я для них ценный был! В те дни для них все ценные были. А как вы думаете? Они же даже микроволновками пользоваться не умели! А что смешного? Хорошо, что не умели. Умели бы, как бы война кончилась? Впрочем, давайте по порядку.

Отвезли меня, избитого, в шталаг. Это такой лагерь для рядовых и проштрафившихся офицеров. За что штрафы? Да за все. За побег, там. Или еду какую украл… Страшное это дело — немецкий концлагерь.