2009 № 1 - Страница 69

Ренальд немного превышал размерами Винсента и обладал бледной, пятнистой кожей, натянутой на жирную плоть. Обычно он подчинялся Винсенту, но не из-за недостатка способностей. Просто Ренальд никогда особенно не старался. Все знали, что Винсент – лучший, поэтому Ренальд оставлял все проблемы ему. Большая, невыразительная голова Ренальда, обрамленная медленно пульсирующими жабрами, повернулась к снимкам и внимательно изучила их черными, похожими по форме на лампочки глазами.

– Это не инфекция, – произнес Винсент. – Похоже на рак с метастазами, множество разновидностей, и все они формируются только сейчас.

– Что это значит? – спросила Аманда. В отличие от Винсента и Ренальда она не разбиралась в молекулярной биологии. Она работала техником и механиком, но и в этом не очень-то преуспевала. – Это еще какая-то ошибка, которую не заметили разработчики нашего поколения?

Они являлись единственными выжившими из пятидесяти особей нового подвида Homo indis benthus, созданного специально для того, чтобы жить на дне океана. Из предыдущих четырех приплодов по пятьдесят особей не выжил никто.

Изменить развитие целого организма оказалось не так-то просто. Факторы роста, гравитация, концентрация питательных веществ, температура и давление взаимодействовали с шестьюдесятью тысячами человеческих генов. Генные инженеры все еще не могли разобраться в сложностях неврологии, поэтому Винсенту и остальным не хватало человеческой еды, человеческих запахов, человеческого зрения и человеческой красоты. Все эти предпочтения сформировались за сотни тысяч лет эволюции.

– Не думаю, – ответил Винсент. – Если бы причиной являлась ошибка генетиков, мы обнаружили бы это раньше и, наверное, заболели бы одной и той же разновидностью рака.

Винсент знал, что Ренальд наверняка тоже догадывается о настоящей причине.

– За последний месяц мы пережили невероятную перемену давления, – продолжил Винсент. – Тысячи белков в наших телах разработаны так, чтобы не менять свою форму из-за давления, но генетики подозревали, что могут возникнуть неизвестные генные продукты, вроде альтернативных сращиваний или неоткрытых посттрансляционных модификаций. Двух десятков таких неизвестных достаточно, чтобы объяснить все разновидности нашего рака.

– Что это значит? – спросила Аманда.

– Это значит, что генные инженеры облажались, и наши жизни выброшены впустую, – ответил Винсент. – Это значит, что мы возвращаемся в город. Обратная перемена давления способна решить проблему, и мы сможем прожить с друзьями до конца наших дней. А следующее поколение сможет жить на дне океана, если они не отступятся от своего идиотского плана.

Винсент изучал Ренальда, но не глазами. Глаза могли различить на лице Ренальда не больше эмоций, чем у карпа. Винсент прислушивался к пульсациям электричества, экранируя при этом свои собственные. Ренальд очевидно не соглашался с ним, но они уже обсуждали все аргументы множество раз. И вряд ли сегодня Ренальд хотел повторять все это снова. Аманда, однако, не имела представления о социальной политике и концепции сражений, которые невозможно выиграть.

– Никто из нас не должен быть здесь, Винсент, – сказала она. – Колонисты не могли знать все заранее.

– Я не виню колонистов за то, что они прилетели сюда, – ответил он. – Я обвиняю их в том, что они пожертвовали человечностью своих детей. И детям приходится привыкать к последствиям этого выбора. Мы делали так раньше, и мы продолжаем делать это сейчас. Это не жизнь. Это чистилище, для нас и всех наших потомков.

– У тебя есть тот же выбор, что и у них, Винсент, – ответил Ренальд. – Ты можешь позволить раку убить тебя.

– Ты знаешь, каков мой выбор, – резко ответил Винсент. – Никакого создания новых видов. Никакого разлучения семей и друзей. Берем за основу то, что имеем, и строимся дальше. Хватит… этого, – он развел в стороны свои толстые серые руки. – Разве это твоя мечта? Провести остаток жизни на дне океана, со мной и Амандой?

– По крайней мере, у нас это получается лучше, чем у тех, кто так и не добрался сюда, – произнес Ренальд.

– Правда?

Не ответив, Ренальд покинул комнату, со свистом разрезая воду хвостовым плавником. Аманда, вопреки ожиданиям, осталась. Винсент проигнорировал ее и послал электрический сигнал коммуникационной системе ближайшего компьютера. Минуту спустя в воде возникло размытое изображение – слабый голубой свет и перемешивающиеся электрические волны. Эти две части, слабо дополняя друг друга, сформировали лицо Кента, руководителя операции и формального начальника Винсента.

– Кент, – начал Винсент, – у нас тут проблемы. Я собираюсь подниматься. Нам нужно в больницу. Из-за давления у всех у нас развились многочисленные опухоли.

Изображение Кента не дрогнуло.

– Они непосредственно угрожают вашей жизни в данный момент? – спросил он.

Винсент не пожал плечами, потому что не имел плеч, но он воспользовался электрическим эквивалентом этого жеста.

– У нас возникли опухоли, Кент. Насколько срочно мы должны сдохнуть?

– Примерно через пятьдесят шесть часов, максимум – через семьдесят два часа, Винсент, – ответил Кент, – в это полушарие ударит большой метеорит. У нас нет более точной информации, потому что осколки уничтожили еще один спутник. По имеющимся данным, его диаметр составляет от одного до полутора километров.

Винсент не ответил. Астероид такого размера, куда бы он ни ударил, оставит огромную дыру, а образовавшиеся осколки заблокируют солнце на недели или даже на месяцы. Ударная волна сметет города и, возможно, полностью уничтожит все население. В Паутине Шарлотты у него остались близкие друзья.

– Что мы можем сделать? – спросил Винсент.

– Укрепите все. Обезопасьте компьютерные системы, насколько сможете. Между базой и океанским дном нужно оставить зазор. Взрывная волна будет ужасна.

– А вы?

– Города могут и выжить, это зависит от того, что случится с солнечным светом, и от количества токсичных минералов, которые посыплются на поверхность океана. Мы рассредоточиваемся настолько далеко и глубоко, насколько можем, но из этого вряд ли выйдет толк. Через неделю каждый выживший город начнет посылать радиосигналы. Они станут маяками для выживших.

– Хотел бы я оказаться там, – произнес Винсент.

Кент снова умолк. Их связывало взаимное уважение и события прошлого. Полярные стороны в дебатах, прошлое и нынешнее поколения.

– Вот почему мы сделали то, что сделали, Винсент. Чтобы выжить.

– Выживает планктон, Кент. Человечество должно жить. У нас нет ни гордости, ни надежды. Я нахожусь здесь, потому что кто-то слишком боялся признать один факт. Понимание того, кем ты являешься, иногда означает признание поражения.

– Все мы приносим жертвы, Винсент, – ответил Кент. – Цена высока, но мы живем и мечтаем. Тысячи поколений до нас пробивались сквозь невзгоды, потому что верили в светлое завтра. Так будет всегда.

– Удачи, Кент, – в конце концов сказал Винсент. – Я поговорю с тобой, когда мы начнем подбирать обломки.

Пока Ренальд и Аманда укрепляли лагерь, Винсент оставался в лаборатории. По замыслу он трудился над проблемой опухолей. Но он не работал. Он осознал свою ошибку еще до разговора с Кентом.

Он никогда не испытывал недостатка в способах самоубийства. В средних слоях глубокого океана, когда от земной жизни их отделяла всего дюжина поколений, приходилось использовать множество фокусов, чтобы оставаться в живых. Когда люди вроде Кента поняли, что их аргументы никого не убеждают, они переключились на интересы общества. Убедить Винсента в том, что он не только биологическое, но и интеллектуальное светило, было не так уж и сложно. Его смерть станет серьезной потерей для общества, сделав жизнь каждого намного сложнее. Но общество, будь то Паутина Шарлотты, или вся сеть городов, оставалось весьма смутной целью. Винсент никогда не считал, что нужды других не позволят ему прервать свое никчемное существование.