2009 № 1 - Страница 63

Я догнала Грэму. Мы ковыляли по камням, переходили вброд мелкие пруды. Чува терлась подбородком о мой бок, словно утешая. Ливиза заметила нас за своей спиной и остановилась.

– Здравствуй, дорогая! – окликнула она Чуву, которая поскакала вперед, радуясь, что видит ее. Они сплелись шеями, наслаждаясь дыханием друг друга. Я подошла ближе, чувствуя, как слезы жгут глаза. Мы по-прежнему оставались семьей.

Грэма положила голову на борт фургона.

– Спасибо, – шепнула она Мэй.

– Ты ухаживала за мной, – ответила Кошка.

– Мэй! – окликнула Ливиза. – Это моя названая дочь Чува.

– Чува, – повторила Кошка и, улыбнувшись, подползла к передку фургона. – А у меня сын. Маленький мальчик.

Чува, нерешительно оглядевшись, попятилась.

– Он там… вместе с прайдом? – спросила Ливиза.

– Да. Но теперь он не захочет меня знать.

Мэй снова отползла.

– Главное для нас – охота. Никто не желает думать о чем-то еще. – Она пожала плечами. – Впрочем, он уже повзрослел и все равно скоро ушел бы от меня.

Ливиза остановилась.

– Ты, наверное, хочешь пить?

Кошка медленно, как расплавленный металл, вылилась из фургона, прихрамывая на больных лапах. С трудом сделала несколько глотков и, пошатываясь, вернулась к фургону. Неожиданно она засмеялась:

– У меня нет сил залезть обратно.

Ливиза выскользнула из упряжи, и мы дружно помогли взвалить Мэй ей на спину. Грэма вспрыгнула в фургон и затащила туда Кошку.

– Хорошо оказаться среди друзей, – прошептала та.

Ливиза погладила ее по голове.

– Никто из нас не может вернуться домой, – вздохнула она, с печальной улыбкой глядя на Мэй. Потом повернулась ко мне. Весь вид ее говорил: она умирает.

Мне хотелось спросить Ливизу, уж не думает ли она, что мне есть дело до Кошки.

– Не становись и ты изгоем, – сказала она мне, кивком показав на табун. Она попросила нас принести побольше смолы для лампы, и Грэма пообещала, что непременно все сделает. Пока мы возвращались к своим, я, не удержавшись, выпалила так, что услышала Чува:

– Она влюблена в чертову Кошку!

Той ночью мы с Чувой и Грэмой снова спали вместе под фургоном. За щитовыми стенами. Среди ночи мы услышали шорох и увидели лапы, рывшие землю под досками. Коты снова пытались ворваться к нам! Мы стали втыкать острые палочки в нежные местечки между их пальцами. Я прижала Чуву к себе. Над головами раздавались выстрелы и вопли Котов. Сквозь щели между досками мы видели мерцающий свет. В воздухе пахло дымом.

Форчи просунул под фургон голову:

– Ливиза подожгла склон холма! Нужно тушить огонь, – объявил он с безумным видом. – Скорее! Котов мы разогнали, но в лагере начался пожар!

Он поддел головой Венту и напомнил:

– Сейчас нам необходима каждая пара рук!

Зарево на противоположном склоне холма бросало смутные синие и серые отблески на уцелевшую траву. Огонь медленно сползал вниз. Угольки, оставшиеся от сожженной травы, рассыпали вокруг искры. Пепел щекотал наши ноздри. Мы почти ничего не видели. В фургонах хранилось топливо и огнива. Если они вспыхнут, мы потеряем все.

– Эта проклятая женщина! – вопила Венту.

Жмурясь от едкого дыма, мы схватили одеяла и стали сбивать пламя, целясь в каждый проблеск света. Мужчины отправились к ручью с ведрами, слепо ступая в темноте. Гадая, не поджидают ли их Коты. Земля дымилась и шипела. Вверх поднимались серые клубы. Мы продолжали бить мокрыми одеялами по извилистым красным линиям в дереве.

Рассвет еще не наступил, и пожар не был потушен, когда Форчи велел нам собираться и выступать. Моргая слезящимися глазами, мы стали разбирать щитовые стены. И радовались, что покинем это место. От запаха гари к горлу подступала дурнота. Я огляделась и увидела, что Ливиза уже уехала.

Пропади она пропадом!

Мое молоко пересохло от тягот дороги, и Чува была голодна. Для чего же существуют подруги, как не для того, чтобы помочь выкормить твоего ребенка?

– Тебе придется щипать траву, малышка, – сказала ей я.

Мы поднимали клубы пепла. Я наступила на что-то жесткое и неподатливое и поняла, что наткнулась на обугленный скелет Кота. Позже я заметила в траве выброшенную перепелку, которую подстрелила вчера Ливиза. Мясо потемнело и засохло. Значит, Кошка не захотела есть птицу.

– Я хочу убедиться, что с Мэй все в порядке, – неожиданно заявила Грэма.

При полном мутно-молочном свете мы порысили к фургону. Оказалось, что Кошка спит, а Ливиза тащит фургон, встав на задние ноги и держа винтовку наготове. Завидев нас, она отдала винтовку, опустилась на все четыре ноги и снова потащила фургон. Лицо ее и голос были суровыми:

– Она говорит, что можно вернуть Лошадей, чистокровных Лошадей. Представляете? Котам придется есть что-то другое, и все это наконец прекратится!

– Что? Как? – вырвалось у Грэмы.

– Предки хотели вернуть и тех, и других. У нас есть полная информация о Лошадях, и о Предках тоже. Мы по-прежнему носим их в себе.

– И… и что же нам делать? – растерялась Грэма.

– Пшооолы, – раздался голос из фургона.

Кошка с потешным выражением лица села и усмехнулась:

– Вы можете носить эти семена вешшно, но они не прорастут. Им нужно кое-что от Пшоол.

По какой-то причине Ливиза тоже хмыкнула. Это она-то, всегда столь серьезная и важная, что мне никак не удавалось ее рассмешить!

– Это называется… – Кошка осеклась и повела бровями. – Экдай-шшшоун. Именно так. Не знаю, что это ожжжначает. Просто застряло в голове.

Кошка знала: ее беззубый выговор звучит смешно. И она его обыгрывала. Я видела, как она умна. Всегда знала, что нужно сказать, чтобы привлечь Ливизу на свою сторону.

– Пшшооолы делают мед, и Пшшоолы создают Лошшшадей.

– Значит, если дать семени что-то, полученное от Пчел, мы сможем рожать чистокровных Лошадей?

Все в Грэме насторожилось и устремилось к Кошке.

– Только не ты! – простонала я, чем наконец-то рассмешила Ливизу.

– Ах, Аква, гнедая ты старушка!

– Нет, – покачала головой Кошка. – То, что родится, будет ближе, гораздо ближе к Лошшадям. Смесь Предков и чистокровной Лошшади. Но потом мы можем…

– Вывести Лошадь! Скрестив подходящие пары!

– Верно, – кивнула Кошка. – Я всегда шшшитала, что могу это сделать. Нам нужно много Лошшадей. Мои собратья по прайду имеют шшильную тенденшшию питатьшшя ими.

В спокойствии Ливизы было нечто убийственное.

– Мы способны вернуть Предков. Представляете, что они могут нам рассказать! А вдруг у них собраны воедино все осколки воспоминаний!

Кошка, добившись своей цели, откинулась на спину.

– Они нишшего не знают. У них нет памяти. Им придется вшшему учиться. Ходить. Говорить. И каждый раз все шшнова. Да, они шшмогли забыть. Но шшмогут и научиться.

Звезды над головой казались гигантской паутиной, усеянной сверкающими каплями росы.

– Они хотели лететь к жжвеждам. И думали, что смогут перевежжти в себе животных и растения. И еще они боялись, что все их жжнания будут утеряны. Как, шшпрашивали они себя, мы сумеем уберечь информацию? Поэтому они сделали ее подобной жжнаниям, которыми обладает каждый паук: умением плести паутину.

– Кауэй, – скорбно прошептала Ливиза.

Я чувствовала себя так, будто уснула на траве, вместо того чтобы спать стоя. И быть начеку. Это безумие. Безумие, рассчитанное на то, чтобы захватить Ливизу. Я пообещала себе отныне быть бдительной.

– Может, когда-нибудь Предки приплывут назад?

Ливиза выгнула шею и посмотрела на звезды.

Весь следующий день, пока мы шли на восток, они непрестанно мололи чушь. Теперь я жалею, что не прислушалась и не запомнила каждое слово, но тогда тревожилась лишь о том, что Кошка развращает мою Ливизу. Я знала, что бесполезно молить ее отказаться от этого безумия, вернуться домой, вновь стать одной из нас. Я всей душой желала Кошке смерти. И никогда не чувствовала себя столь одинокой и бесполезной.