20 писем в никуда (СИ) - Страница 11

Музыкант завершает свое выступление, а я допила свой горячий шоколад. Это было удивительное время и знаешь, сегодня я могу с уверенностью сказать, что это было одно из самых лучших свиданий в моей жизни.

И еще я хочу попросить тебя почаще смотреть на небо. И если на темном небе ты увидишь мерцание бортовых огней самолета, знай, это мой подмигивающий смайлик.

До скорого.

Анисия.

Последние отголоски завораживающей мелодии прозвучали, и кофейня взорвалась аплодисментами. Я не обманула Стефана. Мне действительно было хорошо, и даже не смотря на то, что через несколько часов мне снова предстояло оказаться в удушающей тесноте квартиры Яна, я чувствовала, что я смогу все исправить. Пусть не сейчас, но я смогу вырваться. Я обещала это самой себе, пока сворачивала письмо и укладывала в конверт, пока прятала его в сборник стихов и ставила на пятую полку сверху, и пока надевала шапку и покидала кофейню, оставляя позади молодых музыкантов, внезапно получивших признание публики и безмерную благодарность от бортпроводницы международных авиалиний, которая обязательно вернется сюда.

Через семь дней.

Черт возьми, я так люблю Будапешт.

***

Сегодня на борту было неспокойно. Возможно все дело в высокой облачности, а может причина в том, что перед самым отлетом пилоту сообщили, что его мать попала в больницу с обширным инфарктом, но как бы то ни было, весь экипаж с нетерпением ожидал приземления. И я, несмотря на то, что мне предстояла встреча с Яном, мысленно просила самолет лететь чуточку быстрее. Дана обычно несущая позитив, выглядела мрачнее тучи и даже кофе с повышенным содержанием сахара, оказался бессилен против ее угрюмого настроения.

Мы летели, преодолевая пучину грозовых облаков, сквозь непроглядный туман. Самолет затрясло, и по салону прокатился шквал испуганных всхлипов. Мы попали в зону турбулентности о чем незамедлительно сообщили пассажирам, но когда человек находиться в состоянии паники, становится крайне проблематично объяснить ему, что вероятность того, что у самолета отвалится крыло безмерно мала.

- Мы падаем?! Мы разобьёмся?! - кричал грузный мужчина с залысиной на макушке. Его холодная, липкая рука крепко стиснула мою ладонь и, мне показалось, что я слышала хруст своих пальцев.

- Успокойтесь. Все будет в порядке, - повторяла я, не прекращая улыбаться и пытаясь отцепить от себя его мокрые пальцы. Разумеется, в моей практике это была не первая подобная ситуации, когда пассажиры так реагируют на турбулентность. В основном это происходит с теми, кто летает впервые.

- Послушайте, - начала я, обращаясь все к тому же мужчине и вспоминая слова Стефана о его боязни полетов, - Самолет попал в турбулентность. Вам не нужно беспокоиться. Давайте поступим так: вы возьмете себя в руки и пристегнетесь, а как только мы вылетим на безопасную зону, я принесу вам стаканчик бренди. Идет?

Лоб мужчины покрывали огромные бусины пота, а сам он сделался бледнее мела. Мои пальцы уже сводило судорогой, но видимо упоминание о бренди сделало свое дело, и мужчина подчинился. Судорожно вздохнув, он разжал пальцы. Я помогла ему пристегнуться и заняла свое место, сделав то же самое, желая, чтобы в этот самый момент где-то в Будапеште, на балконе своего дома стоял мужчина и, подняв голову вверх, подмигивал бортовым огням рейса 1344.

Глава 7

Я стояла в своей спальне и примеряла вечерние платья. Их оказалось не так уж и много и ни одно из них не подходило мне. Не понимаю, в каком состоянии я была, когда решила, что все это обилие мерцающих пайеток и бисера будет мне к лицу. На самом деле платья не совсем та одежда, которую я предпочитаю, но моя мать настоятельно просила, чтобы на ее праздник я забила на свои предпочтения и все-таки надела платье. Мне пришлось подчиниться, потому что на ее сторону встал Ян, а борьба против этих двоих была просто бессмысленна. С того момента, как я вернулась из Будапешта, мой парень вел себя непривычно тихо. Он очень часто уходил в себя, мог зависнуть посреди разговора и даже не выказывал недовольство по поводу моего пристрастия к никотину. Честно говоря, меня все это вполне устраивало, но я не могла не заметить, что что-то в поведении Яна невольно заставляло насторожиться.

А еще я не совсем понимала, что со мной происходит. И пусть я не знала, что заставляет Яна замыкаться в себе, зато я прекрасно осознавала, куда улетали мои мысли, как только смыкались мои веки. Я непозволительно часто думала о Стефане и о его письмах. Слишком часто засыпала в обнимку со сборником стихов и слишком часто слушала Луи Армстронга. Несмотря на то, что я никогда не видела этого мужчину, он сумел очаровать меня.

Кажется, я снова перенеслась в Будапешт, потому что не заметила, как в дверном проеме спальни остановился Ян. На нем был черный идеально скроенный костюм от "Бриони" и белоснежная рубашка. Какой бы законченной сволочью он ни был, невозможно отрицать, что этот парень действительно красив. Когда его темно-серые глаза не затуманены наркотическим дурманом и не блестят от гнева в них можно погибнуть. И я тоже погибала. Разумеется до того момента пока не ощутила на себе в полной мере бесноватость этих глаз. Помните мужчину к ногам, которого я приземлилась в Будапеште? Так вот его глаза совсем другие.

В них невозможно погибнуть.

В них можно только жить.

- Нужна помощь? - спросил Ян, застегивая запонки. Я покачала головой и снова посмотрела на разложенные, на кровати платья. Вот было бы здорово выбросить весь этот хлам в окно.

- Как насчет красного? - снова раздался голос Яна.

"Я ненавижу красный цвет..."

В моей голове вихрем пронеслись строки пятого письма, и я решительно взглянула на Яна, по прежнему стоящего в дверном проеме.

- Нет. Ты уже решил, какой наденешь галстук?

- Галстук? - переспросил парень, - Анисия, мне не нужен галстук.

- Ты так считаешь?

- Я считаю, что вполне могу обойтись и без удавки затянутой вокруг моей шее.

Стоит ли говорить, что я считала иначе? У Яна была определенная навязчивая идея, что его обязательно должны предать, подставить или, в конце концов, убить. Полагаю, что у этой особенности есть объяснение, но отыскать его можно только в той части жизни Яна, которая остается для меня закрытой. А такая вне всяких сомнений существует.

Никак не прокомментировав высказывание парня, я схватила первое подвернувшееся под руку платье и повернулась к зеркалу. В отражении, я видела молодую женщину, пытающуюся, во что бы то ни стало изменить свою жизнь, но настолько слабую духом, что все эти попытки, так и оставались за гранью невозможного. Трусиха. Вот кем я была. Боялась дать отпор Яну, своим родителям и взявшим меня в плен, страхам. Стояла, прижимая к груди безвкусное серебристое платье и...точно!