1937. Русские на Луне - Страница 2

До берега было слишком далеко. Пилот давно понял, что аэроплан не дотянет до суши. В воде он продержался бы не более получаса. Если бы он не увидел катер, то покидать аэроплан смысла не было.

Он стал отстегивать ремни, которые привязывали его к креслу. От этих движений аэроплан осел, точно провалился в воздушную яму.

Пилот отворачивался от дыма. Лицо все равно закоптилось. Он закрыл нос и рот шарфом, который некогда был белым, а теперь посерел. Гарь въелась в него, так что ее теперь и не выгнать. Глаза пилота закрывали большие очки.

На двигателе расцвели лепестки огня. Это подстегнуло пилота. Когда он выбирался из аэроплана, шарф слез почти на шею, обнажая полоску розовой кожи. На нее тут же набросился дым, но раскрасить так и не успел.

Пилот перевалился через борт аэроплана и камнем пошел вниз, как самоубийца, решивший утопиться. На спине у него рос горб. Издали его можно было принять за камень, который самоубийца взял с собой, чтобы побыстрее пойти на дно.

Неожиданно Крамцов понял, что ему нет надобности все время заглядывать в бинокль. Все происходило очень близко. Он и без оптики мог все превосходно разглядеть. Бинокль только мешал ему охватить все разом.

Пилот дернул за что-то у себя на груди. Горб порвался, будто там были сложены прозрачные как слюда крылья. Будто это и не человек вовсе, а ангел, который, облачившись в людскую одежду, хотел кого-то обмануть, а теперь пришло время раскрыться.

Над ним раскрылся белый купол, а сам пилот повис на лямках, как марионетка, но веревочки крепились только к его телу, а не к рукам и ногам, поэтому он оставался неподвижен, точно его парализовало.

Взгляды капитан-лейтенанта и пилота встретились. Рука пилота чуть поднялась, и он помахал ею, а на лице его появилось что-то похожее на улыбку.

Капитан-лейтенант помахал в ответ.

Аэроплан, избавившись от пилота, выпрямился. Полет его стал почти горизонтальным, и, будь под ним твердая поверхность, он сумел бы сесть. Спустя несколько мгновений колеса его провалились в воду, завязли в ней, как в болоте, подняв мириады брызг. Они загасили огонь, который уже принялся поедать обшивку аэроплана, и разметали дым.

Казалось, что аэроплан сумеет хотя бы удержаться на волнах, если его отвергли небеса. Но ему было уготовано судьбой падать еще ниже – так велики были его грехи.

Создатель отвернулся от всех – и от тех, кто носил на себе кресты, и от тех, у кого опознавательными знаками были трехцветные круги. Все они одинаково хорошо горели и все падали.

На воде расплылось маслянистое пятно, будто из бортов подводной лодки начало вытекать топливо, как кровь из раны, а вместо него в трещины просачивалась соленая вода. Она в конце концов утащит лодку на дно.

За несколько секунд до того, как вода приняла пилота, он отстегнул парашют. Ветер чуть отнес его в сторону. Он лег на воду, белой заплаткой распластавшись на поверхности, как огромная, выброшенная на мелководье, медуза.

Пилот вошел в воду почти без брызг, но погрузился с головой. Через секунду он вновь возник над поверхностью и стал хватать ртом воздух. Он так долго дышал едким дымом, что теперь вдыхал свежий воздух полной грудью. Он пил его и все никак не мог напиться. Так и опьянеть можно. От катера его отделяло метров пятьдесят.

Время пошло в обычном темпе, даже чуть быстрее, компенсируя недавнее замедление.

– Машина малый ход, – крикнул Крамцов.

Они стали тихо подбираться к пилоту, который покачивался на волнах, как поплавок. Вода была холодной. Не скоро она прогреется до той температуры, когда купаться станет приятно. Пока же тот, кто решится на подобные процедуры, рисковал подхватить в лучшем случае простуду, в худшем – летальный исход из-за переохлаждения организма. Все зависело от времени.

Катер, развернувшись к пилоту левым бортом, остановился. Моряки бросили спасательный круг. Он плюхнулся в воду рядом с пилотом, чуть окатив его брызгами. Пилот поднырнул под круг, просунул вначале руки, потом насадил его на себя.

Матросы потянули веревку, привязанную к кругу, подтаскивая пилота к борту катера, а потом сразу несколько рук выдернули пилота из воды, как морковку с грядки.

– Благодарю, – сказал пилот, вставая на ноги.

Его чуть шатало.

Крамцов заметил, что пилот не расстался не только с шарфом, который по-прежнему, как удав, обволакивал его шею, но и с тяжелыми ботинками. Он лишь очки передвинул на лоб. Под ними остался слой не закрашенной копотью светлой кожи, а поэтому казалось, что очки у него все равно на глазах. На левой щеке шрам. Старый шарм. Крамцов догадался, что пилот получил его еще до войны.

– Рад приветствовать вас на борту моего катера. Капитан-лейтенант Михаил Крамцов.

– Благодарю за чудесное спасение. Майор Александр Шешель. Без вас я вскоре пошел бы на корм рыбам.

«Медаль за спасение утопающих еще дадут», – подумал Крамцов. Но этой мыслью он ни с кем не поделился.

Пилота начала бить дрожь. Первые слова он выговорил четко, последние дались ему с трудом под аккомпанемент стучащих друг о друга зубов.

– Скорее пойдемте в каюту. Подберем для вас что-нибудь сухое. И чтобы не простудиться, придется вам принять лекарство.

– Д-д-д-огадываюсь к-к-акое, – сказал пилот.

Он посмотрел на море. Но от аэроплана уже ничего не осталось. Даже кругов на воде. И маслянистый след растворился. Будто и не было ничего. Море слишком быстро стирает все следы. Жаль.

Шешель долго преследовал немецкий аэроплан, сбил его и стал возвращаться на базу, когда у него сломался двигатель. До Рюгхольда было дальше, чем до большой земли. Ему не пришлось выбирать – куда лететь. Но он знал, что до базы ему не дотянуть.

Ему повезло. Он опять сумел перехитрить смерть, а ведь она почти заманила его в ловушку.

Каюта – это слишком громкое название для того помещения, в котором они оказались, зажатые со всех сторон стальными пластинами. Здесь было так же тесно, как в гробу.

Со стен начинала облупливаться краска, сползая, как старая кожа со змеи, но новой под ней не было, а только металл с проплешинами ржавчины. Местами краска вздулась как после ожога.

– Садитесь, – Крамцов показал на аккуратно застеленную койку. Ее едва втиснули в каюту. На ней и не вытянешься в полный рост.

«Такое все маленькое здесь, будто рассчитывали, что на катере плавать будут одни карлики. Тяжело приходится тем, у кого нормальный рост», – посмотрев на капитан-лейтенанта, подумал Шешель.

– Все промокнет.

– Ничего. Высохнет.

Здесь можно было спрятаться от ветра, дождя и брызг, но, чтобы согреться, нужно идти в машинное отделение, где истекали потом от жары в душной промасленной атмосфере мотористы, вдыхая угольную пыльцу. Натолкнись катер на мину, им не спастись. Они не успеют понять, что произошло.

Крамцов открыл дверку небольшой тумбочки, вытащил бутылку водки и стакан, налил его почти доверху.

– Лекарство.

Шешель взял стакан. Рука его чуть дрожала. Он быстро, пока не расплескал содержимое стакана, поднес его к губам, выпил двумя глотками. В желудке разгорелся костер. Тепло от него стало растекаться по всему телу.

– Теперь есть надежда, что вы не простудитесь.

В дверь постучали.

– Да? – сказал Крамцов.

Это матрос принес комок одежды. Крамцов взял его, поблагодарив, протянул пилоту. Там были белые холщовые брюки с синей полоской вдоль боков, белый китель, полосатая майка, носки.

– Спасибо, – сказал пилот, развязывая шарф.

– Переодевайтесь. Вы хотите есть?

– Нет.

– Я скоро вернусь.

Одежда была сшита из грубой ткани, немногим мягче наждачной бумаги. Но она хорошо согревала.

Дрожь прошла. Каюта перед глазами ходила из стороны в сторону. К горлу стала подступать тошнота. От качки, что ли?

Шешель вдруг ощутил себя путешественником, который возвращается домой после долгого путешествия.

Война заканчивалась.

Мы победили!

Центральные государства – разбиты. Почти разбиты. Никто не сможет остановить нас, никто не сможет диктовать нам условий, кроме… союзников.