1730 год. Август. Переэкзаменовка - Страница 74

Смена кадра. О! Слона-то я и не приметил! Барышня, загаром побледнее, ногами подлиннее (местные девчонки больше корненастенькие, а эта – с парнями вровень) встала. Руки в боки… Шнырь, как её увидел, в лице переменился. С таким выражением… гм, краше в гроб кладут. Вскочил, со стулом вместе. Дорог ему этот стул. Хочется за что-то подержаться. Морзянка в ухе пищит, но звука речи опять нет. Пи-и-и… Матом общаются? Эта – сто пудов. Блин! А местные-то, обычно не матерятся. Из наших? По роже, гы, точно. Если взять девицу из эскорта и вместо 'стильных тряпочек' нарядить, как эту, да месяц прожарить на солнышке. Ну, не месяц, пару недель. Бледновата, на общем фоне. Значит – наша. Вроде меня, вроде меня. Прижилась. На палке из самолета прыгнула. Кобура на поясе… Физиономия? Трудно оценить, без косметики. Злющая…

Смена кадра. У официанток эскорта дружно отвисли челюсти. Глазки кругленькие, очень удивленные. Узнали подругу? Знакомую? Откуда здесь взялась? Тоже, как я, ценный кадр? Не, не верю. И, не моё дело… Определенно знакомые. Тесен мир! Вот эта, блондинистая, в розовом топике, отозвалась. Пи-и-и! Общение, хе, на должном уровне. Теперь у 'пионеров' рты открылись… А вы что думали? Без мата в России – никуда. Язык межнационального общения! Сейчас, девчонки эмоции выплеснут, может что дельное услышу. Пи-и!

Кажется, девчонки друг дружку сильно не любят. Эмоции прут через край, а смысл – сплошное 'пи!'. Прислушался, к пению морзянки… Сурдоперевод, однако… Не! Такое, в свободный эфир, пускать стремно. Согласен, на все сто. Все непристойности, как известно, делят на три категории. На те, от которых краснеют извозчики. На те, от которых краснеют лошади извозчиков. И на те, что рассказывают друг другу, в тесном кругу, воспитанницы пансионов благородных девиц. Что и наблюдаем… Феи из бара! Тягостное зрелище…

Что же делать? Пи-и-и! Бородатый сует в рот два пальца… Звук исчезает, а народ, на экране, нервно подпрыгивает. Кружащие в небе чайки резко меняют направление полета. Да-с… здоров дядька свистеть! Форменный Соловей-Разбойник… Распаленные перепалкой дебоширки синхронно замолкают. Кхе-хе-хе! Кашель слышно отчетливо… Ага! Звук снова появился. Призыв к порядку возымел действие. А дальше?

– Кхе-хе… Девушки, ещё одно нехорошее слово – и я разрешу стрелять, – многозначительная пауза…

– Это мы, о своем, о женском, – загорелая оборачивается с невинным видом, – Давно не пересекались!

– Оля, ты же видишь – они не понимают. Чего кипятишься? Объясни, простыми словами. Послушаем.

– Фига объяснять, я эту дуру, с прошлого года, знаю как облупленную! – точно, вместе промышляли.

– Оля, не выражайся… Поставь себя на её место. Ты же тоже не сразу во всем разобралась? – убедил!

Загорелая поворачивается к притихшей аудитории. Встряхивает кистями рук, проводит снизу-вверх по лицу, словно после умывания… Теребит конский хвост прически. Морщит лоб. Ничего так, симпатичная…

– Кто не знает, что мы сейчас на другой планете? – вот вам, с места в карьер. Не в бровь, а в глаз. Часть слушателей понимающе ухмыляется. Эскортницы дружно пучат глаза… Шнырь – вместе с ними. Его тоже не поставили в известность? А с какой бы стати? Мелкий холуй… Обслуга… Блондинка отзывается первой.

– И чо с того? – окающий говор. Лимитчица… В 'модели' не выбилась, так и застряла, на подтанцовке.

– Кто не знает, что тут коммунизм? – ага, проняло даже публику 'первого сорта'. Слово-то звучное.

– И чо? – Та же самая. Не, все же записные пошляки правы – блондинка, это не масть, это – диагноз…

– Оказание платных услуг запрещено, вот что! – Оп-па, блондинка в розовом задумалась. На секунду…

– И чо, теперь всем даром давать надо? – первую мысль, в голову толкнувшую, прямиком и ляпнула.

Загорелая молча хватает ртом воздух. Срезали её, наповал. Вопрос, конечно интересный. Проститутка, в подростковом коллективе, как писал незабвенный товарищ Макаренко – это стихийное бедствие. Реально! Как она сюда попала – вопрос десятый. Может случайно, может сама попросилась. Или подобрали. Вполне! Летели себе куда-то, на бреющем, по делам. Как я сам, сегодня. Ну, и увидели. Побитую там. Из машины на обочину выброшенную. Ножом колотую… Да мало ли? Здоровую бы не тронули, но, сильно пострадавшую, бросать на произвол судьбы не стали. Западло такое здесь, па-та-муч-та… Вот – результат. Прижилась… И?

Хе! Публика оживилась. Краткий ликбез с девицами ведет. Слишком уж им всё необычно, а хоть чуть объяснить надо. До тонких подробностей не добираясь. Ух, как мысли-то в головах забегали, на четвертой скорости! По глазам вижу. Оценивают обстановку. Взвешивают, прикидывают. С бывшей подружки явно 'снимают мерку', по-женски, от пяток до затылка. Как одета, во что, кем? На пацанов, хе-хе, уже пялятся… по-хозяйски, оценивают. Блин, кино и немцы. В смысле, бабы – везде бабы… Особенно – 'лимита'. Даже туристы начали ухмыляться. Настолько легко их думы читаются. Почем мокасины? Почем шелковая майка? Сколько, примерно, стоит камень, что у загорелой на коммуникаторе сверкает? Радуга лучей, семицветная, от него искрится. Не удивлюсь, если бриллиант… А пистолеты… Что пистолеты? Если, хоть раз 'братков' обслуживали – не в диковинку. Блондинка очухалась. Как кошка, шмякнутая о стенку. Не хорошим, липким взглядом пробежалась по посуровевшим лицам мальчишек… Что-то для себя решила. И выдала:

– Никак ты тут снова целкой прикинулась? – загорелую передернуло, – Прикрывай пасть, песок видно!

– Что ты, шлюха, понимаешь?! – елки, сейчас снова ругань начнется. Заклятые подружки, вижу… Но, блондинка не сводит завидущих глаз с камушка на коммуникаторе у загорелой… и заводится, с пол оборота. Да, жадность и зависть ей явно мозги отшибли. В натуре, про всё забыла. Или, спешит свести давние счеты.

– Прынца какого охмурила? Брюликами расжилась? С ширевом-то у тебя здесь как? Никак? А хочешь колесо? Даром? Угощаю! – оп-паньки… Теперь ясно. Видать, из местной тусовки-подпевки, загорелая через наркоту вылетела. Легко… Раз таблетка, два таблетка. Была центровая – стала плечевая. И привет! М-м-дя… Обычное, по нынешним временам, дело. Горят в Москве провинциалки, как ночные бабочки на огне свечи.

Наплыв кадра… Лицо. Видны совершенно пустые глаза блондинки, с расширенными, во всю радужку, зрачками. Эге! Да похоже, ты сама, с перепугу, колесико-другое перехватила. Вот и несешь околесицу. Ну, остановись же! Поздно. На протянутой к загорелой руке розовеет пилюля. Откуда достала? Шортики-то без карманов… Неважно. Загорелая бледнеет, почти зеленеет… Пол шага вперед, пол шага назад, пол шага туда и обратно. Трясется… Пол шага вперед, пол шага назад. Тьфу! Не бывает завязавших 'чебуреков'. Только в ремиссии. И эта… Лечили её, наверное, как тут умеют. А тяга к наркоте никуда не делась. Увидела – и всё…

– Ольга!!! – окрик бородатого пилота покрывает шум прибоя и все прочие звуки… – Очнись! – поздно.

– Иа-а-а-а!!! Ба-бах! Ба-бах! – загорелая верещит страшным, непрерывным, женским визгом. От таких звуков стынет в жилах кровь и замертво падают с деревьев (если верить американским книжкам XIX века) медведи гризли. Ба-бах! Ба-бах! Труп блондинки давно валяется на песке, почти без головы, с растерзанной выстрелами грудью, но, загорелая продолжает всаживать в него пулю за пулей, – Иа-а-а-а!!! Ба-бах! Ба-бах!

Щелк! Щелк! Щелк! Боек пистолета металлически сухо стучит в наступившей мертвой тишине. Щелк!

– За употребление и распространение наркотиков – расстрел на месте! – голос бородатого хрипит как-то… черт побери… торжественно, – Молодец! Ты справилась, – И… это всё? Вот так эпитафия! Офигеть…