1415. Азенкур. Новая история (ЛП) - Страница 5

В любом случае, мы должны интерпретировать то, что говорится в хрониках, помня о трудностях перевода с языков оригинала и понимания современных нюансов. Там, где их повествования близки или идентичны, это не обязательно подтверждает правдивость, но свидетельствует о копировании и взаимозависимости. Это особенно заметно при рассмотрении трех бургундских авторов, Монстреле, Лефевра и Ваврена, чье текстуальное сходство значительно и еще не до конца изучено. Аналогичным образом, Псевдо-Эльмхем может быть более пространной версией Тита Ливия, а "Liber Metricus" — стихотворной версией "Gesta". Как мы уже отмечали, многие свидетельства, включая свидетельства очевидцев, были собраны вместе много позже. Память не только ослабевает, но и становится избирательной под влиянием того, что происходит в это время. Все наши авторы писали с оглядкой на победу Генриха в 1415 году, а большинство — после заключения договора в Труа в 1420 году, который сделал английского короля наследником французского престола. Это еще больше усиливает патриотизм английских рассказов и пессимизм французских. Рассматривая наши источники, мы также должны помнить, что битвы по своей сути являются сложными событиями для описания даже для очевидцев. Писателям было трудно разделить события, которые происходили одновременно, или определить время. Автор "Gesta" и другие латинские хронисты находились под сильным влиянием классических текстов, которые они читали. Действительно, все авторы были склонны писать отчеты о сражениях по "шаблону "[62] и придумывать цифры для эффекта. Тем не менее, все работы, написанные в течение сорока лет или около того после битвы, остаются ценными источниками доказательств при условии их критического использования. Подобно детективам, историки постоянно ищут новые зацепки. При Эдуарде III ряд королевских писем был отправлен в Англию с войны, что давало более непосредственное представление о событиях и мотивах.[63] Этого источника не хватает для 1415 года, но мы можем сделать вывод о том, как принимались решения, изучив королевские приказы, записи советов и парламентов, а также дипломатические документы, хотя даже здесь мы должны помнить, что пропаганда и извращение фактов — это не сегодняшнее изобретения. Где мы оказываемся на более твердой почве, так это в финансовых отчетах того периода.[64] Поскольку армии обеих стран были платными, мы можем установить их размер, состав и даже имена солдат, тем самым освободив себя от чрезмерной зависимости от повествовательных отчетов.

Главная мысль состоит в том, что вторжение Генриха было личной одержимостью, навеянной его взглядами на королевскую власть. Его армия численностью около 12.000 человек была одной из самых больших во Франции за все время Столетней войны и содержала наибольшую часть лучников на сегодняшний день. Даже несмотря на потери, понесенные при Арфлере, англичане все еще имели грозную и сплоченную армию в этом сражении. Масштабы английской победы при Азенкуре и восхваление Генриха V, последовавшее за этим, скрыли как потенциальную неуверенность его положения дома, так и провал его кампании до момента сражения. Растерянность, которую поражение вызвало во Франции, также скрыла тот факт, что после нескольких лет беспорядков французы были достаточно едины в своей реакции на вторжение. Они вызвали Генриха на битву, в то время как он всячески старался избежать ее. Они выбрали поле битвы — "место преступления", которое мы можем добавить к нашему криминалистическому исследованию наряду с другими местами, которые фигурируют в кампании. Однако в тот день они оказались в замешательстве и без решающего численного перевеса, на который рассчитывали. Даже тогда реакция Генриха была симптомом паники и неуверенности в равной степени, как и его военного гения. Азенкур был и остается шокирующим и удивительным. Он не нуждается в мифологизации.

Генрих V называл себя "королем Франции" с момента своего восшествия на английский престол 21 марта 1413 года. В битве при Азенкуре на его сюрко[65] были изображены четвертованные гербы Англии и Франции, а шлем был увенчан короной с геральдическими символами обоих королевств. Люди из близлежащего Хесдина, разграбившие его багаж в ходе битвы, нашли две короны: одну он должен был надеть, чтобы предстать перед народом Франции, а другой короноваться в традиционном месте коронации — Реймсе.[66] Притязания английских королей на трон Франции восходят к прадеду Генриха, Эдуарду III, который начал Столетнюю войну, объявив себя королем Франции в 1340 году, как законный наследник, хотя и по женской линии, покойного короля Карла IV.[67] Историки долго спорили о том, серьезно ли Эдуард относился к получению трона. Хотя он отправился в Реймс с короной в багаже в 1359 году, в следующем году он заключил договор с французским королем Иоанном II, который уже находился в английском плену после его захвата в битве при Пуатье в 1356 году. По договору Бретиньи 1360 года, который стал известен как "Великий мир", Эдуард получил расширенную Гиень (великое герцогство Аквитания со столицей в Бордо), Пуату (графство, с центром Пуатье), Понтье (графство к северу от устья Соммы) и город Кале под полным суверенитетом. Взамен он согласился перестать называть себя королем Франции. Таким образом, получается, что Эдуард просто использовал свои притязания на французский престол для расширения границ и независимости земель английских королей во Франции, южные части которых со времен брака Генриха II с Элеонорой Аквитанской удерживались при условии принесения оммажа[68] французскому королю. Понтье перешел в руки англичан в результате наследования королевы Элеоноры жены Эдуарда I в 1279 году. Эдуард III взял Кале в 1347 году. Эдуард мог просить большего при заключении "Великого мира". В ходе переговоров 1358–59 годов он потребовал другие земли, принадлежавшие английским королям в прошлом: Нормандию, связь с которой восходит к 1066 году, а также Анжу, Мэн и Турень, которые также были частью "Анжуйской империи" Генриха II. Все они были потеряны в правление Иоанна Безземельного, но память об их владении все еще была сильна.

К моменту рождения Генриха в 1386 году[69] "Великий мир" уже не существовал. Карл V возобновил войну в 1369 году, и его армии быстро свели англичан к удержанию прибрежных районов Гиени с с землями в долина рек Дордонь и Гаронна, а также к городу Кале. Эдуард III в ответ вернул себе титул "короля Франции". После его смерти в 1377 году титул и претензии перешли к его внуку, Ричарду II[70], но англичане не смогли восстановить свои позиции. Последняя кампания произошла в 1388 году. В 1396 году было заключено длительное перемирие, которое продлилось до 1426 года, что свидетельствовало о тупиковой ситуации, в которую удалось зайти. Перемирие было закреплено женитьбой Ричарда на шестилетней дочери Карла VI, Изабелле[71]. Все могло бы так и остаться, и мы бы все писали книги о "Шестидесятилетней войне". Точно так же и жизнь Генриха V могла сложиться совершенно иначе. В момент заключения длительного перемирия он был просто молодым лордом Генрихом, девятилетним сыном Генриха Болингброка[72], графа Дерби и Херефорда, и внуком Джона Гонта[73], герцога Ланкастера, третьего сына Эдуарда III. Он должен был расти и вести типичный дворянский образ жизни, как и его отец, хотя, если бы длительное перемирие затянулось и привело к постоянному миру, его возможности для военной службы во Франции были бы более ограниченными. Но ни тому, ни другому не суждено было сбыться. В сентябре 1399 года Болингброк сверг Ричарда II. Генрих стал принцем Генрихом, наследником короны Англии, а также предполагаемой короны Франции. Генрих IV немедленно пожаловал своему сыну не только традиционные титулы принца Уэльского, графа Честерского и герцога Корнуольского, но и герцога Гиеньского. Сразу же возникли планы отправить принца в Гиень номинальным главой армии, но парламент посоветовал ему не покидать страну "в столь нежном возрасте, пока в королевстве не установится более прочный мир ".[74]