13 маньяков - Страница 11

– Любой человек, любящий детей, согласится, что эта книжка развивает ребенка, приучает его к парадоксам. Я про нормальных людей. А нормальный ребенок не усомнится, что перед ним отличный образец юмора, пусть и черноватого, а вернее – абсурдного. Читательское племя, Санек, в целом здоровое…

– И послушное, – закончил Саня. – Как стадо. Стадо племенных читателей.

– «Племенной читатель» – хорошо сказано, – Боб засмеялся. – Покупаю…

Спор этот длился месяцами, как хроническая болезнь с обострениями, – с тех пор как Борис взялся освещать в СМИ дикие инсталляции маньяка.

Сидели в машине, поглядывая на детскую площадку. Сказочный городок, построенный там, почти пустовал, детей было немного. Сева уже расставил на скамейке солдатиков, которых вечно таскал в карманах и в которые играл при любом удобном случае; он увлеченно двигал раскрашенные фигурки и что-то объяснял Оксанке, сидевшей тут же.

– Почтенный автор, гуру детской литературы, навязывает нам сомнительную мысль, что сделать из человека стейк так же естественно, как из свиньи. Это нормально? – стоял на своем Саня. – По его словам, у того, кто кушает маленьких мальчиков и девочек, великолепный вкус. А людоед, если себя уважает, должен выбирать отличников и спортсменов, не говоря уже о юных талантах. Все это – многотысячными, даже миллионными тиражами.

– Не там ищешь виноватого, Санек. Виноват не «гуру», который просто прикалывается и, повторюсь, развивает в детишках ироничный взгляд на мир.

– Сеет добро?

– А что ж еще?

– Цитирую близко к тексту. Противную недотрогу отжать до хруста в суставах, поместить в сеточку и повесить над горячим противнем сушиться. Надутого победителя олимпиады проткнуть шомполом, выпуская благородные газы. Мальчика-ботаника, нарезанного прозрачными ломтиками, сервировать очками, скрипкой и включенным планшетом. Дырявую голову фаршировать куриными мозгами… Это – прикольно?

– Да! – сказал Боб с вызовом. – Прикольно!

– Особенно как представишь себе дырявую голову ребенка… В теории все здорово, книжка полезная, автор – изысканный остряк. А на практике душегуб каждую фразу понимает буквально. Пошутил писатель, мол, надо снять с драчуна три шкуры… Ты помнишь, ЧТО нашли в июне?

– Ну нельзя же сравнивать! Ты так говоришь, как будто между автором книги и маньяком существует связь.

Санька в сердцах ударил руками по рулю:

– Именно связь! Ты, Бобер, никак не врубаешься. Человек, придумавший все, что я сейчас цитировал, не мог не проделывать это сам. Все, что с таким смаком описал. Для начала – у себя в больных фантазиях, а потом, глядишь… А чего? По приколу… Вот мне кажется – мог, вполне мог. Здоровому человеку, например, не вообразить то, что он предложил делать с сорвиголовами. Так что нечего было удивляться, когда возник адепт-единомышленник.

– Ты шутишь? – осторожно спросил Боб.

Санька отвернулся.

Оксана и Юля.

Вернее сказать, Оксана или Юля…

Красавицы, умницы. Грациозные, как лебедушки. Ленивые, капризные, сумасбродные и много чего еще. Такие похожие и такие неповторимые… С какой из них начать? Кто истинная принцесса?

Одна – перед моими глазами, играет на детской площадке. Вторая – где-то далеко, может с мамой, может, с гувернанткой… в любом случае, не с дедом. Дед у Юли – культовый детский писатель, слишком высоко летает, чтобы заниматься собственно детьми…

Которую выбрать?

Обеих держат взаперти, над обеими трясутся, ни на минуту не оставляя без присмотра, так что сложности, возникающие с обеими, одинаковы…

И до чего же они, эти девочки, напоминают мне ту – первую!

Первая… Помню как сейчас. В очередной раз я зависаю на скамейке возле бывшей своей школы; люблю здесь сидеть, вновь и вновь испытывая ненависть и омерзение. Она САМА подошла, САМА села рядом. Первоклассница. Тот возраст, когда правило «Не разговаривай с незнакомцами» еще воспринимается как родительская блажь. Ей не нравилось на продленке: группа была смешанная, состояла из учеников разных классов, четвероклассники издевались над первоклашками – обычное дело. Вот и сбежала. Я привожу ее к ней же домой. Родители на работе, никто нам не мешает. «Тушеная любопытная дурочка, фаршированная каштанами» – ах, что за прелесть… За каштанами пришлось сбегать на рынок – после того как маленькая хозяйка задохнулась в духовке… Как ни крути, это была первая настоящая реконструкция. Что там ночной костер в моем тараканьем детстве – никакого сравнения.

Смотрю на Оксану, не могу оторвать взгляд. Она не обращает на меня внимания, попросту не видит, и это хорошо. Она целиком занята своим другом, распустившим перед нею хвост. Неужели, милая крошка, ты мой новый источник вдохновения?

– Ничего не перепутал? – Боб толкнул Саньку в плечо. – Вот так походя записал великого писателя в психи и преступники?

– Ты человек без чувства юмора.

– Ах, это был юмор.

Негодование Бориса понятно. С автором «Поваренной книги людоеда» он познакомился еще по молодости, когда посещал литературную студию, которой тот руководил, и с тех пор неровно дышал к живому классику, полагая себя его учеником.

– Преступник, Саня, это маньяк, и только маньяк, – вколотил Боб. – Мэтру и так тяжко, совсем не пишет. Несколько лет – ни строчки, ни одной книжки или сценария. Опять же, родня задолбала, плевать им на творческий кризис, присосались и тянут, тянут. А ты про него – такое… Обидно даже. Слышал бы ты, как с ним дочери общаются…

– Да накласть! И помочиться. Речь-то не о нем.

– Вот именно! Читатило, в отличие от шаловливых детских книжек, приносит в дом не радость, а горе. А ты…

– Все это – слова! – крикнул Саша в ярости. – Ты ведь не понимаешь, о каком горе говоришь! Вообще не понимаешь, о чем говоришь.

– Наше с тобой счастье, что не понимаем, – сказал Боб.

Некоторое время молча смотрели сквозь лобовое стекло на детей.

Севка важничал, показывая Оксане, как быстро и ловко умеет забираться на горку. Он покровительствовал Бобкиной дочери, что было неудивительно: старше на два года.

– Может, поженим их, когда вырастут? – предложил Борис.

– Может, и поженим.

– Все-таки наш маньяк непоследователен. Был бы последовательным, тогда…

Не договорил.

– Что – тогда? – подтолкнул Санька.

– Тогда не был бы трусом. Трус он, Читатило, вот и вся его великая тайна.

Дело, конечно, не в том, здорово ли читательское стадо, и есть ли в нем племенные бычки-осеменители. И не в писателях-пастырях. Плевать мне на них на всех. Но если ты что-то сказал – будь готов, что тебе ответят, и сам будь готов ответить.

А если написал – сделай.

Это очень просто, если вдуматься. Ты написал, но не сделал? Значит, кому-то придется дорабатывать за хорошего парня, который, увы, только говорить горазд.

…Папаша Оксаны – полное ничтожество. Прячется в автомобиле со своим приятелем, пока дочь гуляет. Мне слышно каждое их слово: я незримо присутствую в разговоре, практически участвую, ибо говорят они обо мне. Оба несут ахинею. Я еле сдерживаюсь, чтоб не засмеяться в голос…

Однако обвинение в непоследовательности и трусости, если честно, меня цепляет.

Размышляю: не дать ли журналисту шанс? Не отодвинуть ли намеченную реконструкцию и не посмотреть ли, как он распорядится полученным временем? Я достаточно знаю о нем, равно как и о его семье. Информация – это сила, ее не бывает много. Родители Оксаны не выпускают свою принцессу из-под контроля, свободы у нее ноль. Учится она в школе, где преподает мать, так что по утрам мама с дочкой всегда идут вместе, одна на работу, другая на учебу. После учебы – музыка. Музыкальная школа расположена в двух шагах от обычной, и сопровождает туда принцессу мальчик по имени Сева, паж, рассудительный и ответственный. С музыки обязательно кто-то забирает: либо мама, либо папа. В Дом творчества школьников тоже одна не ходит. Гулять без взрослых не выпускают никогда: так и скучает Оксанка дома, если некому пойти с нею во двор…