12 маленьких радостей и одна большая причина (СИ) - Страница 33

Резко зажмурившись, я съежилась под водой, чувствуя, как заклинание «Не верь» теряет свою могущественную силу, стоит всего лишь оказаться рядом с Габриэлем. Тем более он выглядел таким виноватым и растерянным, что было сложно тут же не сорваться с места и не кинуться его утешать. Возможно, от этого меня удерживало лишь полное отсутствие одежды, а может, душащий гнев, который до сих пор оставался на месте и уходить явно не планировал.

– Если ты не расслышал, то я четко сказала, что не хочу тебя видеть, – голос показался еще тверже, чем слышался в голове, из-за чего по коже прошлась неприятная дрожь. Пусть я и ненавидела архангела всеми фибрами медленно прогнивающей души, но это никак не мешало мне продолжать слепо любить его, мысленно оправдывая каждый проступок и неверное слово, поэтому говорить гадости совсем не хотелось, а его реакция только усугубляла ситуацию.

– Ты не говорила этого, – так же тихо отозвался мужчина. Он разговаривал так, будто уже заранее смирился с тем, что придется выслушать тираду, а потом, возможно, и уйти ни с чем, но на этот раз навсегда. – Ты сказала, что не ждешь меня. Разве это одно и то же?

– Это не честно, – вздохнула я, оставив вопрос без ответа. – Ты мог вернуться когда угодно, поговорить на равных, но нет, ты будто специально пришел тогда, когда мне некуда деться.

Действительно, деваться было некуда. Просто встать и уйти я не могла, а другим выходом было разве что поиграть в утопленницу, но шансы благополучно испустить дух, не будучи спасенной сразу же, были ничтожно малы.

– Я не поджидал момента. И пожалуйста, Изабелл, не говори со мной таким тоном, – неожиданно попросил Гейб, негромко кашлянув. – Это удручает.

– Не тебе говорить об удручении, – отрезала я все тем же ледяным тоном. Вдруг захотелось причинить ему хоть сотую долю той боли, что чувствовала я, брошенная и ненужная, еще несколько минут назад. – Я зла на тебя и лежу абсолютно голая в давно остывшей воде. Думаешь, беззащитность придает доброты?

В ответ мужчина лишь протянул мне махровое полотенце, неуверенно взглянув в глаза и, задержав взгляд на одно короткое мгновение, тут же отвел его, отвернувшись сразу же, как только я забрала полотенце из рук, вздрогнув, когда случайно коснулась пальцами похолодевшей ладони. Закусив губу, я шумно выдохнула и поднялась, укутываясь в теплую пушистую ткань, но вдруг нога скользнула по дну ванной, и я бы упала, если бы не быстрая реакция поймавшего меня Габриэля. Так и застыв в этой ужасно неудобной позе, я вцепилась мокрыми пальцами в его рубашку и испуганно смотрела на него, не зная, что делать дальше. Внутри полным ходом шла война между желанием прижаться к нему, забыв несколько ужасных суток одиночества, и злобой на всех и вся: на архангела, на скользкую ванну и прежде всего на себя саму. Наконец взяв себя в руки, я прочистила горло и отпустила мужчину, отвернувшись.

– Тебе лучше уйти, – хрипло произнесла я, теребя краешек полотенца, чтобы хоть как-то успокоить нервы. Кажется, в эти слова не поверила не только я сама, но и Габриэль, о чем заявил тут же:

– Ты ведь не хочешь этого, правда? – в его голосе слышалась не столько уверенность, сколько надежда, попытка убедить в этом нас обоих, и это буквально полоснуло ножом по горлу, отчего я тут же судорожно провела по ней пальцами, будто пытаясь нащупать кулон, который мирно лежал на полочке в спальне, снятый еще перед злополучным приемом ванны.

– Не правда, – в который раз солгала я, вбивая себе в голову эту мысль. «Ты не хочешь его видеть, ты не хочешь его видеть», – настойчиво твердил внутренний голос, но его слова заглушал стук сердца, гулом разносившийся по всему телу и неприятно пульсирующий в висках, словно отрицая каждую глупую мысль о том, что лучше оставаться одной, чем жить в постоянном страхе снова быть брошенной.

– Иззи, – начал Габриэль, неуверенно коснувшись моего плеча. Электрический разряд, волной пробежавший по телу, в который раз привел меня в чувство, и эмоции вновь нахлынули с новой силой.

– Нет больше никакой Иззи! – выкрикнула я, больше не сдерживая чувств, и сбросила руку мужчины со своего плеча. – Ты превратил меня в сомнамбулу, вечно твердящую загробным голосом: «Все лгут, никому нельзя верить, он не вернется, тебя опять бросили, жди Рождества». Состояние коматоза, а все из-за того, что ты даже не потрудился поговорить, а просто сбежал! Ну, что же ты стоишь? Я же опять кричу, значит, ты можешь улететь в своей излюбленной манере, бросив меня одну теряться в догадках о том, что же я сделала не так, – голос уже дрожал от крика и слез, комом стоявших в горле, мешая дышать. Переведя дух, я твердо посмотрела прямо в глаза мужчине и прошипела: – Если предпочитаешь стоять здесь, то уйду я.

Хлопнув дверью ванной комнаты, я чуть ли не бегом направилась в свою спальню, но прямо на пороге возник архангел, материализовавшись у моего носа, и схватил меня за запястья, притягивая к себе.

– Изабелл, пожалуйста, успокойся, – почти шепотом сказал он, виновато глядя мне в глаза. Возможно, я бы просто обессилено упала в его руки, и все бы на этом закончилось, но то, что мою свободу кто-то осмелился ограничивать, только подлило масла в огонь.

– И не подумаю, – злобно ответила я, вырываясь из его ослабевшей хватки и направляясь к балконной двери. – Думаешь, это все так просто, верно? Оставил свою верную собачку на привязи, вернулся через пару дней, а она только радостно хвостом завиляет? Я тебе не пудель и такого обращения терпеть не собираюсь!

– Куда ты идешь, сумасшедшая? Там же холодно! – запротестовал мужчина, когда я выскочила на балкон, который скорее представлял собою большую открытую площадку, где была только своеобразная крыша, заледеневшие плиты и металлический бортик, покрытый блестящими от лучей заходящего солнца сосульками. Незначительно замедлив шаг, чтобы не поскользнуться, я подобралась почти к самому краю и оглянулась на выбежавшего следом архангела.

– А что тебе до холода? Ты ведь сбежал от самоубийцы. Думал, что я прожду еще пару десятков лет и забуду о своем плане только из-за твоей слащавой мордашки? Черта с два! – ответила я, пытаясь перекричать воющий зимний ветер. Он нещадно хлестал по лицу, обжигая кожу колючими снежинками, насквозь мокрые волосы прилипли к спине и, казалось, начинали покрываться инеем, но я ни на что не обращала внимания, даже не поежившись. – Знаешь, я хотела просто отключиться от передозировки снотворного, но как можно не принимать в расчет романтичный полет вниз?

– Вернись сейчас же! – выкрикнул Габриэль, сделав шаг навстречу, но я тут же и сама отступила назад, давая понять, что спрыгну, если он приблизится хоть на миллиметр. – Изабелл, прошу…

– Думаешь, мне не плевать на твои просьбы? Я тоже просила, я умоляла вернуться, но ты меня не слышал. Глупо надеяться, что я поступлю иначе, – слезы опаляли замерзшее лицо, а я сама дрожала от пробирающего до костей холода, но ослиное упорство не давало просто вернуться, заставляя идти до победного конца, так что я отвернулась, чтобы подойти к ограждению вплотную, но тут же врезалась в Гейба. Не обращая никакого внимания на мое сопротивление, он буквально сгреб меня в охапку и резко поцеловал, не дав опомниться. Казалось, силы мгновенно покинули мое тело, и я безвольно обмякла в теплых и надежных руках, наконец почувствовав себя под защитой, которой так не хватало. Зажмурившись, я все еще продолжала плакать, негнущимися от холода пальцами вцепившись в полотенце, а внутри все резко обожгло ледяной волной. Весь адреналин, не дающий закоченеть, схлынул, оставляя после себя только неуемную дрожь в каждой клеточке тела и мягко разливающееся тепло где-то гораздо глубже, чем под кожей и ребрами. Как оказалось, чтобы растопить стальную корку льда внутри достаточно одного поцелуя.

Отчаянный звон в ушах нещадно скинул приятную пелену сна, и на меня будто свалилась груда камней, придавившая грудную клетку, не позволяя сделать полноценный вдох. Я постаралась втянуть воздух носом, но то ли кислород кто-то заботливо перекрыл, то ли из меня сделали Волан-Де-Морта, забыв оставить прорези для ноздрей. Прикоснувшись кончиком пальца к лицу, я все же убедилась, что такой предмет как «нос, 1 шт.» все еще в наличии, и с помощью отчета об инвентаризации собственных частей тела отогнала глупые догадки, спросонья казавшиеся вполне реальными. Наконец, неподвижно лежать надоело, и я решила насладиться разглядыванием интерьера собственной спальни, но встретилась с таким препятствием, как непривычно тяжелые веки. Сделав над собой огромное усилие, я расплющила глаза, закряхтев так, будто только что подняла штангу весом в центнер, и взялась за созерцание: комната тонула в глухом полумраке, солнце тщетно пыталось пробиться сквозь тяжелые шторы на окнах, и единственным источником света являлся включенный светильник на прикроватной тумбочке. Услышав шаги за дверью, я попыталась сесть, но тут же рухнула обратно на подушку, только сейчас осознав, как жутко раскалывалась голова и ломило кости.