10000 знаков - Страница 16

Атмосфера гудела от взрывов бум-паков. Гранаты были начинены "загустителем воздуха". Попадавшие в поле действия бум-пака начинали двигаться словно мухи, угодившие в густую, вязкую патоку, медленно-медленно-медленно, будто в замедленной киносъёмке. Эффект замедления продолжался недолго, но его хватало опытному бойцу, чтобы поразить увязшую в ловушке жертву.

Настоящие смертоносные заряды применялись в боестолкновениях редко. Для фабрикации пуль, способных пробивать защитные пластины ЭКДОСов требовался обеднённый уран, а обеднённый уран, как и уран вообще, был в КонСоце:

а. страшно дефицитным материалом;

б. запрещённым к добыче, переработке, перевозке, использованию, хранению и накоплению.

Энергетика Консьюмеристского Социума базировалась на термоядерных устройствах.

Атомные станции закрыли и дезактивировали, запасы уранового топлива, урановой руды, отходы урановой электроэнергетики частью распродали, частью утилизировали, отправив ракетами к Солнцу. Ограниченный резерв обеднённого урана, оставленный после масштабной ликвидации ядерной отрасли ценился на вес золота и охранялся почище Правящего Корпоративного Альянса и Совета Пяти Корпократоров в целом и каждого Корпоративного Сенатора и Корпократора в отдельности.

Взрывные волны раскидывали и рвали картонные ящики. Пол был усеян бутылками с алкоголем, сигаретными пачками, упаковками жевательной резинки, игральными картами, костяшками домино, книгами и пенковыми курительными трубками.

Противники не желали физического уничтожения друг друга. Важнее было заставить врага поступать несвойственным ему образом, изменить укоренившийся модус вивенди. Достигалось это при помощи особенных боеприпасов.

Андер-боевики стреляли пулями-извращенками. Пуля-извращенка сносила напрочь внедрённые с детства морально-нравственные максимы (духовные скрепы), делающие из маленького стихийного бунтаря примерного гражданина КонСоца.

Защитники правопорядка лупили пулями-усмирителями. Пуля-усмиритель обращала идейного бунтаря-революционера в образцово-показательного среднестатистического филистера.

Александр М. видел, как поражённые извращенками сослуживцы срывали с голов шлёмы, хватали бутылки, скручивая пробки, припадали к горлышкам, открывая сигаретные пачки, закуривали, запихивали в рот жевательную резинку. Потери среди правоохранителей росли. Александр М. метким выстрелом подстрелил высунувшегося из-за штабеля ящиков андер-боевика, приподнялся, чтобы оглядеть поле боя перед тем, как совершить очередную перебежку... А затем он сам был сражён вражеской пулей.

Маргарита М. промокнула уголки глаз носовым платком. Врач сочувственно вздохнул.

- Доктор, - сказала Маргарита М. - как долго мой муж пробудет в таком состоянии?

- Видите ли, - отвечал врач уклончиво, - вашему супругу досталась тройная доза. Процесс не принял необратимого характера, но остаточные симптомы могут сохраняться достаточно долго. Проблема заключается в том, что в период очищения организму требуются определённые дозы тех вредных субстанций и предметы, на которые были настроены химические эмиттеры извращенок. Вашему мужу сильно повезло, что в него не угодила извращенка, заряженная на свободные сексуальные отношения!

За наглухо задраенной дверью, в одноместном шумоизолированном боксе привилегированной частной клиники, сидел Александр М., пил виски, курил сигареты, раскладывал пасьянс и виртуозно ругался матом.

"Опасно оставлять наших граждан наедине с собой, ибо нет большего врага нашему гражданину, чем он сам".

Gentleman О.

Матвей Саранцев пропал бесследно несколько лет назад. Два года, восемь месяцев и семнадцать дней, если быть точным. Другом Травникову он не был, они жили в одном доме, на одной лестничной площадке, дверь напротив двери, приятельствовали, в отличие от остальных соседей, от которых простого "здасьте" не дождешься и в большей праздник, а не то что в будний день. Часто курили пролётом ниже, сидя на подоконнике, болтали "за жизнь", травили анекдоты. Бывало, выпивали, бутылочку-другую пива. Саранцев работал фотографом в областной газете "Рабочие ведомости", подрабатывал в местном Доме моды, вёл кружок фотолюбителей в бывшем Доме пионеров, сменившем вывеску на ДЮЦТ (Детско-юношеский центр творчества), был непременным участником фотовыставок и творческих фестивалей.

Он исчез из своей квартиры странным образом. На столе остался завтрак. Омлет, кружка чая, тосты с сыром. В комнате расстёгнутый кофр с аппаратурой, разбросанные по столу буклеты с последней выставки, бумажник, кредитная карточка, связка ключей. Верхняя одежда и обувь остались в прихожей. Никто не видел, как он выходил из подъезда. Кажется, он просто растворился в воздухе. Полиция открыла розыскное производство "по факту исчезновения гражданина Саранцева". Тощий казенный скоросшиватель с материалами этого дела наверняка до сих пор пылится где-нибудь в сейфе у кого-нибудь из сотрудников отдела по розыску пропавших без вести, среди десятков аналогичных казённых папок. До той минуты, пока не окажется на полке в архиве, где и будет погребён навечно. Без всякой надежды на раскрытие тайны.

В квартиру заселились родственники Матвея откуда-то из провинции. Вроде бы дети сестры матери Саранцева. Его родители умерли, жениться он не успел, бывшая подруга вышла замуж и уехала с мужем за границу. Муж у неё был иностранцем, испанским подданным, инженером по проектированию мостов. Травников видел мужа бывшей подруги, тогда ещё бойфренда, на кладбище, во время символических похорон, когда в пустой гроб родные, знакомые и друзья, перед тем, как закрыть и заколотить крышку, ложили разные вещицы, милые безделушки, которые наверняка понравились бы признанному по суду умершим Саранцеву. Было это через год после загадочного происшествия. Бойфренд выделялся особой гладкостью и ухоженностью, живо напоминая Травникову породистую болонку, по недоразумению затесавшуюся в стаю бесхозных уличных собак. Может быть, в тот момент у Травникова было не самое хорошее настроение, но пребывание на кладбище запомнилось ему именно таким. Лучащийся самодовольством иноземец в окружении тусклых соотечественников. Вспоминая об этих странных похоронах, Травников всякий раз испытывал глухую досаду и необъяснимую злость, не к чему-то или к кому-то конкретно, а вообще к той ситуации, в которой ему пришлось находиться. Испытывая чувство неловкости происходившего действа и собственного в нём участия. Уж очень всё тогда смахивало на дешёвую театральную постановку, где актёры даже не пытаются хоть как-то вжиться в образ, механически воспроизводя заученные жесты и куски текста. Возможно, причина была в том, что присутствующие не думали о Матвее Саранцеве как о мёртвом человеке. Он оставался для них живым, хотя бы потому, что в гробу не лежало его тело. Пожалуй, дело обстояли именно таким образом. Они все подсознательно ощущали, что Матвей Саранцев, как бы там ни было, жив.

За исключением, конечно, забугорного бойфренда матвеевой некогда почти невесты.