100 великих монархов - Страница 136

Единственное занятие, которому Пётр предавался с самозабвенным упорством, была игра в солдатики. Он велел наделать себе множество самых разных солдатиков: восковых, свинцовых и деревянных и расставлял их в своём кабинете на столах с такими приспособлениями, что если дёрнуть за протянутые по столам шнурки, то раздавались звуки, похожие на беглый ружейный огонь. В табельные дни Пётр собирал свою дворню, надевал генеральский мундир и производил парадный смотр своим игрушечным войскам, дёргая за шнурки и с наслаждением вслушиваясь в батальные звуки. Любовь к этим ребяческим играм великий князь сохранял долгое время даже после женитьбы на Екатерине.

Из записок Екатерины известно, какого рода забавам он любил предаваться вскоре после свадьбы. В деревне он устроил себе собачню и начал сам дрессировать собак. «Он с удивительным терпением, — пишет Екатерина, — обучал несколько собак, наказывая их палочными ударами, выкрикивая охотничьи термины и прохаживаясь с одного конца двух своих комнат до другого. Как скоро какая-нибудь собака уставала или убегала, он подвергал её жестоким истязаниям, отчего она выла ещё громче. Когда эти упражнения, невыносимые для ушей и спокойствия его соседей, наконец надоедали ему, он принимался за скрипку. Он не знал ни одной ноты, но имел сильное ухо и полагал главное достоинство игры в том, чтобы сильнее водить смычком и чтобы звуки были как можно громче. Игра его раздирала слух, и нередко слушателям приходилось сожалеть, что они не смеют заткнуть себе уши. Затем снова происходила дрессировка собак и истязание их, которое поистине казалось мне чрезвычайно жестоким. Раз я услышала страшный, непрекращающийся визг. Спальня моя, где я сидела, находилась возле комнаты, где происходила собачья выучка. Я отворила дверь и увидала, как великий князь поднял за ошейник одну из собак, велел мальчику калмычонку держать её за хвост и толстою палкою кнута своего из всей силы бил бедное животное. Я стала просить его, чтобы он пощадил несчастную собачку, но вместо того он стал бить её ещё сильнее. Я ушла к себе в комнату со слезами на глазах, будучи не в состоянии выносить такое жестокое зрелище. Вообще, слёзы и крики, вместо того чтобы возбуждать жалость в великом князе, только сердили его. Жалость была для его души тягостным и, можно сказать, нестерпимым чувством…»

Через мадам Крузе Пётр доставал себе кукол и детские безделушки, до которых он был страстный охотник. «Днём он прятал их от всех под моей постелью, — вспоминала Екатерина. — Великий князь тотчас после ужина уходил в спальню, и как скоро мы были в постели, мадам Крузе запирала дверь на замок, и великий князь принимался играть до часу и до двух утра. Я наравне с мадам Крузе, рада не рада, должна была участвовать в этом приятном занятии. Иногда я забавлялась им, но гораздо чаще оно меня утомляло и даже беспокоило, потому что куклы и игрушки, иные очень тяжёлые, наполняли и заваливали собой всю кровать».

Можно ли удивляться, что Екатерина родила ребёнка лишь через девять лет после свадьбы? Хотя находились и другие объяснения этой задержке. Шампо в донесении, составленном для Версальского двора в 1758 году, писал: «Великий князь, сам того не подозревая, был неспособен производить детей, вследствие препятствия, устраняемого у восточных народов посредством обрезания, но почитаемого им неизлечимым. Великая княгиня, не любившая его и не проникнутая сознанием иметь наследников, не была этим опечалена».

Со своей стороны Кастера писал: «Он (великий князь) так стыдился несчастия, поразившего его, что у него не хватало даже решимости признаться в нём, и великая княгиня, принимавшая его ласки с отвращением и бывшая в то время такой же неопытной, как и он, не подумала ни утешить его, ни побудить искать средства, чтобы вернуть его в свои объятия».

Если верить тому же Шампо, Пётр избавился от своего недостатка с помощью любовника Екатерины Сергея Салтыкова. Произошло это при следующих обстоятельствах. Однажды весь двор присутствовал на большом балу. Императрица, проходя мимо беременной Нарышкиной, свояченицы Салтыкова, разговаривавшей с Салтыковым, сказала ей, что ей следовало бы передать немного своей добродетели великой княгине. Нарышкина отвечала, что это, может быть, и не так трудно сделать, как кажется. Елизавета стала её расспрашивать и так узнала о физическом недостатке великого князя. Салтыков тут же сказал, что пользуется доверием Петра и попытается уговорить его согласиться на операцию. Императрица не только согласилась на это, но дала понять, что этим он оказал бы большую услугу. В тот же день Салтыков устроил ужин, пригласил на него всех хороших друзей Петра и в весёлую минуту все они обступили великого князя и просили его согласиться на их просьбы. Тут же вошёл хирург, — и в одну минуту операция была сделана и отлично удалась. Пётр наконец смог вступить в нормальное общение с женой и вскоре после этого она забеременела.

Но если Пётр с Екатериной и соединились для зачатия ребёнка, после его рождения они чувствовали себя совершенно свободными от супружеских обязательств. Каждый из них знал о любовных увлечениях другого и относился к ним с полным равнодушием. Екатерина влюбилась в Августа Понятовского, а Пётр стал ухаживать за графиней Елизаветою Воронцовой. Последняя вскоре взяла над великим князем полную власть. Современники дружно выражали недоумение по этому поводу, поскольку совершенно не могли объяснить, чем она могла приворожить Петра. Воронцова была совершенно некрасива и даже более того. «Уродливая, грубая и глупая», — говорит про неё Массон. Другой свидетель выражается ещё жёстче: «Она божилась как солдат, косила, воняла и плевалась при разговоре». Ходили слухи, что Воронцова поощряла все пороки Петра, напивалась вместе с ним, бранила и даже поколачивала своего любовника. По всеобщему мнению, она была злой и невежественной женщиной. Тем не менее ничего Пётр не хотел так сильно, как жениться на ней, предварительно разведясь с Екатериной. Но пока жива была Елизавета, об этом можно было только мечтать.

Все, кто более или менее знал Петра, не сомневались, что с приходом его к власти политика России изменится кардинальным образом. Прусские привязанности наследника были общеизвестны, поскольку он не считал нужным скрывать их (да и вообще, по самой природе своей он не мог хранить тайн и тут же выбалтывал их первому встречному; порок этот более всех других в дальнейшем повредил ему). Во время Семилетней войны прусские привязанности нисколько не уменьшились, поскольку большую часть времени Пётр проводил в кругу голштинских офицеров, которые все по северогерманскому патриотизму благоговели перед своим национальным героем Фридрихом II.

25 декабря 1761 года скончалась Елизавета. В первую же ночь своего восшествия на престол Пётр разослал гонцов в различные корпуса русской армии с приказом прекратить неприятельские действия. В тот же самый день любимец нового императора бригадир и камергер Андрей Гудович отправлен был к принцу Анхальт-Цербстскому с извещением о восшествии на престол Петра и повёз грамоту императора к Фридриху. В ней Пётр III предлагал Фридриху возобновить согласие и дружбу. И то и другое было принято с величайшей благодарностью. Фридрих немедленно отправил в Петербург своего адъютанта полковника Гольца. 24 апреля был заключён мир, причём на самых выгодных для Фридриха условиях: прусскому королю возвращались все его земли, занятые русскими войсками в бывшую войну; отдельным параграфом провозглашалось желание обоих государей о заключении военного союза, который, очевидно, был направлен против бывшей союзницы России Австрии.

Столь же радикально повёл себя Пётр во внутренней политике. 18 февраля был обнародован манифест о вольности дворянства. Отныне все дворяне, на какой бы службе они ни находились, военной или гражданской, могли продолжить её или выйти в отставку. Князь Пётр Долгоруков сообщает анекдот о том, как был написан этот знаменитый манифест. Однажды вечером, когда Петру хотелось изменить своей любовнице, он позвал к себе статс-секретаря Дмитрия Волкова и обратился к нему с такими словами: «Я сказал Воронцовой, что проработаю с тобой часть ночи над законом чрезвычайной важности. Мне нужен поэтому назавтра указ, о котором бы говорили при дворе и в городе». После этого Волкова заперли в пустой комнате с датской собакой. Несчастный секретарь не знал, о чём писать; наконец вспомнил, о чём всего чаще твердил государю граф Роман Ларионович Воронцов — именно о вольности дворянской. Волков написал манифест, который и был на другой день утверждён государем.