07-Требуется чудо (Сборник) - Страница 120

— Завтра в семь я вас, простите, разбужу.

И ушла. И закрыла дверь к себе в комнату, и подперла ее тяжелым креслом — на всякий пожарный! — и влезла в холодную постель. И вырубилась из действительности, нуль-транспортировалась куда-то, где не было ни американских делегаций, ни плановых ремонтов, ни инопланетян под тополями, ничего не было гнусного, отравляющего нам бессонные будни.

А проснулась от звона будильника: оказывается, не забыла вечером завести его. Что значит условный рефлекс, спасибо Павлову и его псам!

Накинула халат, тяжко откатила кресло от двери, мимолетно усмехнувшись: ишь ты, как поставила, так и простояло, никто на ее честь не позарился пожалела о том? а что, может, и пожалела — и в кухню. Картинка была точно такой, что и накануне вечером: Свен сидел за столом и дул чай, как не ложился.

— Доброе утро, — приветливо сказал он.

— Доброе, — не столь приветливо констатировала Зойка. Глянула на топчан: подушка взбита пышечкой, плед расправлен, ее рука, ее, любимая… — Вы что, не спали?

— Я мало сплю. В отличие от вас. Я плохо себя чувствовал. Вчера. Так всегда после перехода. Надо было лечь, сконцентрировать энергию. Это недолго. И еще посчитать.

— Много насчитали? — Зойка варила кофе, пена старалась вылезти из джезвы, Зойка следила за ней, ловила момент, чтобы снять с конфорки, поэтому поначалу не вникла в ответ Свена.

— Меньше, чем я надеялся, — вот что он ответил. — Сейчас — семь шестнадцать. По вашему счету. У меня осталось тринадцать часов сорок четыре минуты. Плюс—минут минута допуска.

— Бывает, — равнодушно подтвердила Зойка. Ставила джезву на стол, ставила тарелки, ставила чашки, а еще хлеб достала, масло в масленке, салями распрекрасную — чем богаты… И вдруг ее как стукнуло: — До чего осталось?

— До перехода. До этой… как вы назвали?.. Нуль-транспортировки.

— О Господи! — только, значит, и сказала Зойка.

Да уж, так уж, хватит уж. Позавтракают — и в стороны, чао, пришелец, мы от вас сильно утомились. Вечерний альтруизм по утрам превращается в свою противоположность.

Давайте вернемся к триллеру «Человек со звезды». Пардон, конечно, за многословие, но пока эта повесть добредет до читателя, он, читатель, сей триллер забудет вовсе, поэтому автор нудно напоминает подробности сюжета. Там героиня с ходу поверила в то, что неожиданный ее гость инопланетянин. Это объяснимо. Во-первых, накануне его появления в доме героини по небу долго летала какая-то светящаяся хреновина, которая потом, если теперь уже автору память не изменяет, громко взорвалась. Во-вторых, превращение невесть чего или кого в копию покойного мужа героини происходило буквально на ее глазах: за считанные секунды существо прошло цепочку метаморфоз от слизистого младенца до взрослой голой особи. В-третьих, полиция почти сразу начала охоту за кем-то, кто причастен к полету и взрыву означенной хреновины. Все перечисленное в сумме должно было привести либо к сумасшествию героини, либо к вере в чудо. Героиня оказалась дамой с крепкой психикой, с ума не слезла, зато чудо приняла легко и с приязнью. И дальше, как писал некий классик, «все заверте…».

Теперь о Зойке.

Наши самые прогрессивные в мире ученые давно уверили советский народ, что наука о неопознанных летающих объектах — по-ихнему, по-буржуазному: уфология — и не наука вовсе, а нечто вредное, что отвлекает трудящихся Запада от каждодневной классовой борьбы. Впору применить к ней известный по другим наукам термин — продажная девка империализма. А посему советский народ твердо знает, что летающие тарелки — бред, милые игры рефракции, обыкновенный обман зрения. И художественные фильмы о них — даже с маркой «фантастика» — наши киношники не снимают: нет в СССР пришельцев, нет и не было, в отличие от шпионов, всегда толпами наводнявших наши города и веси.

Далее. Помня о засилии шпионов, огромное большинство простых граждан никогда их живьем не видело, а посему, точно зная об их наличии, малость абстрактно себе их представляло. Все больше по карикатурам в «Крокодиле» или по фильмам — здесь наши киношники на высоте! — о работе доблестных контрразведчиков.

Но вот сумасшедших-то у нас в державе — пруд пруди. Всяк, кто хоть чем-то отличается от среднестатистического уровня, — псих. Ату его! Вот почему Зойка ни на миг не поверила, что Свен — пришелец, не взбрело ей в голову, что он — шпион, а вот то, что она из жалости клюнула на явного психа — это у нее сомнений не вызвало. Причем советский человек, как правило, психов не боится, привык он к ним, притерся и, когда встречает, старается немедленно от них отделаться. Возвращаясь к определению среднестатистического уровня нормальности, автор смеет утверждать, что каждый наш человек неоднократно бывал в шкуре сумасшедшего то в ЖЭКе, то в магазине, то в исполкоме, то в милиции и тэ до и тэ пэ.

Вот почему Зойка Свена не боялась, он лишь — как всяк сумасшедший надоел ей до зла горя, и она — как и всяк нормальный — спешила от него избавиться.

— Тринадцать часов, говорите? — ласково размышляла она, моя посуду. Немного, немного… Но с другой стороны — тоже срок… А у вас в Москве дела?

— Дела, — радостно отвечал сумасшедший, уловивший, что его судьбой заинтересовались, что ее вот-вот устроят.

— В министерстве, в главке? Фонды, дефицит?..

— Не понимаю. — В голосе Свена звенела явная боль: ну не ведал он таких богатых слов, не слыхивал в своем Краснококшайске. — Мне нужно большое скопление разных людей.

— И только-то? — Зойка повесила чашки на крючки и обернулась. — Идите в любой универмаг. В ГУМ, в ЦУМ, в «Детский мир». Скопление — больше нигде в мире.

— Это магазины? — сообразил догадливый псих.

— Точно. Я вас довезу, хотите? — Что не сделаешь ради любимой цели обрести покой.

— Не надо. Магазины не подходят. Ограниченность целей, жесткая общность интересов, тревога, агрессивность, эмоциональный шумовой фон. Не получится… Нужно много людей, разных, и чтоб у каждого — свой вектор цели, дискретность шагов, вариативность методов.

Понесло, подумала Зойка. Если сейчас он — уже псих, то раньше был еще каким-нибудь физиком-химиком-кибернетиком. На том крыша и поехала.

— Придумаем, — ласково сказала она. — Попейте пока «Липтону», а я оденусь. И придумаем вместе… — Пошла в ванную комнату, вдруг оглянулась, засмеялась: — А вообще-то вам мой отель во как подойдет! Все есть: и векторы, и дискретность, и вариативность. А уж людей-то!..

Ну кто ее за язык тянул? Кто вообще тянет нас за язык, когда общеизвестно: молчание — золото? Не потому ли и рупь у нас золотым запасом не обеспечен, что разменяли мы наше молчание на медные пятачки?

Опять, опять нас понесло невесть в какие высоты…

А Зойка и не поняла, что сказала, заперлась в ванной, плескалась, потом физиономию раскрашивала, пела что-то из репертуара крутых ресторанных мальчиков, а когда явилась на свет Божий, то Свен уже стоял у дверей, весь из себя такой аккуратный, такой подтянутый, такой причесанный и — вот странность-то! — побритый. И сандалии застегнуты.

— Я готов.

Ну прямо юный пионер значит первый!

— Куда?

— В отель.

— Как в отель? Зачем?

— Вы же сказали. Я проанализировал. Мне подходит.

Кто меня за язык тянул, запоздало подумала Зойка, с волчьей тоской подумала: как теперь от него избавиться?.. Убить? Трахнуть по голове чайником и — с концами? Кто его хватится, раз он с другой планеты?

— Вам подходит, мне — нет. Вы что, думаете — я туда развлекаться иду? Я туда работать иду. И остальные там — работают, а не ля-ля разводят.

— Постояльцы тоже? — скромно спросил Свен.

Интересное кино: слово «фонды» ему, видите ли, неведомо, а позабытое «постояльцы» — нате вам…

— Все, — подбила бабки Зойка, — дружба врозь. Переночевали, чайку похлебали — всего вам доброго. Пора и честь знать. Тринадцать часов — срок и верно небольшой, сами разберетесь, — открыла дверь, ручкой пополоскала. — Прошу вас, сэр.