Жизненная сила - Страница 60

Физически Памир был подлинным сыном своего отца, но темпераментом и чувствами походил на мать.

- Значит, и я сумасшедший, как мама? - задумчиво спросил он, обнимая себя за плечи.

- Нет. Ты унаследовал ее нрав и остроумие. И еще что-то, чему нет названия; Но те голоса, наслушавшись которых она поет тебе свои басни, принадлежат только ей. Ей одной. От них и все эти бредовые идеи.

- Но, может быть, ей можно как-то помочь? - спросил мальчик.

- Скорее всего, нет. Впрочем, если она захочет, чтобы ей помогли, тогда…

- А вдруг когда-нибудь?..

- Нет. Еще одна печальная правда заключается в том, что именно подобные штуки и делают нас молодыми, позволяя не изменяться. Это относится ко всем, почти без исключения. Больное воображение, равно как и здоровое, таит свои разгадки только в коре головного мозга. Только там. И ничто не может вытащить их на божий свет.

Памир кивнул. Без каких-либо протестов и переживаний он воспринял объяснение странностей своей матери, как любой другой жизненный груз. Теперь его больше беспокоило и точно так же заставляло просыпаться посреди ночи иное - настойчивая и опьяняющая идея бесконечно долгой человеческой жизни и таящиеся в этом возможности. Несмотря на новый опыт, он все же не мог сразу изменить своей натуры - и потому продолжал считать, что все вокруг осуждены. Так или иначе. Раньше или позже. Погибнуть.

И навсегда исчезнуть.

Мир юноши состоял из пустынь и бесплодных гор с воздухом, бедным кислородом, с маленькими морями, полными ядовитых литиевых солей. Двадцать миллионов лет назад жизнь процветала здесь; но злосчастный астероид убил все, что величиной превышало микроба. Со временем там, конечно, опять появилась бы многоклеточная жизнь, как это уже однажды произошло на древней Земле. Но люди не дали этому миру развиваться дальше по собственному его произволу. Спустя несколько десятилетий колонисты, эмигранты, их дети и внуки понастроили временных городов, в которых не было ничего, кроме соли и скал.

Моря были очищены от токсинов и населены бледными и скучными подобиями земной жизни. Большие синие тучи из аэрогеля втягивали в себя конденсированную воду. Затем эти тучи окружали силовыми полями, которые выпаривали их, и мягкие дожди проливались на новые фермы и молодые зеленые леса.

К тридцати годам Памир пришел к выводу, что его родина - весьма унылое место, с каждым днем становящееся все более и более унылым. Порой он лежал где-нибудь на гребне горы, над ним темнело с приходом ночи розоватое пыльное небо и открывались туманные россыпи холодных далеких звезд. И он поднимал руку к небесам, приветствуя эти пронзительные маленькие вспышки света.

- Вот где хочу я быть, - часто говорил он себе.

Там.

И как только появилась такая возможность, Памир пришел к матери, сгорая от желания рассказать ей, что эмигрирует, и они никогда больше не увидятся.

Дом матери был красив, но красив тоже на какой-то особенный лад, точно так же, как его владелица. Она жила в изолированном жерле давно потухшего вулкана. Подземный дом отличался какой-то противоречивой, почти сумасшедшей роскошью и находился в процессе постоянной переделки. Роботы и вымуштрованные обезьяны наполняли воздух тучами пыли и руганью. Все комнаты согласно причудам владелицы были вырезаны из мягкого камня, а переходы меж ними представляли собой пустые вулканические каналы, соединенные по своей магматической логике.

Мать не верила солнечному свету, поэтому окна и атриумы были редки. Наоборот, все было устлано и закрыто толстыми коврами из благоухающего компоста и навоза, синтезированного за большую цену и заквашенного спорами мигрирующих грибов. Грибы в этом сыром стоячем воздухе вырастали огромными и начинали испускать из-под своих широких шляпок слабый свет, рассеянный и красноватый. От более маленьких, дождевиков, и еще каких-то, похожих на кусочки меха грибков шло золотое и голубоватое сияние. Чтобы поддерживать экологию, между грибами, как скот, паслись огромные жуки. А чтобы контролировать популяцию жуков, во влажной темноте шныряли похожие на драконов ящерицы.

Памиру потребовалось больше трех дней для того, чтобы найти мать.

Нет, она не пряталась ни от него, ни от кого другого. Но со времени его последнего посещения прошло пять лет, и бригады строителей по ее указаниям просто закрыли множество проходов. Остался незастроенным лишь единственный узкий вход, не нанесенный ни на какие карты.

- Ты выглядишь взволнованным, - были первые ее слова.

Памир сначала услышал эти слова и лишь потом увидел мать. Продираясь через мерцающий лес, он обошел массивную ножку векового гриба с величественным названием «возлюбленная смерти» и обнаружил, что на него взирает двухголовый дракон величиной с хорошую собаку - сросшаяся от долгого пребывания вместе парочка ящериц, любимцев матери.

Мать сидела на высоком деревянном стуле, держа в руках сплетенный из золота поводок с двойным ошейником. Одна голова сидящего на поводке дракона издавала шипение, а другая, которой он с детства боялся, пробовала воздух крошечным языком цвета пламени.

Точнее, не воздух, а его, Памира, запах.

Мать была старая, больная, и все же казалась скорее прекрасной, чем сумасшедшей. Памир не сомневался, что именно это и позволяет ей соблазнять мужчин и даже выходить за них замуж. Она была маленькой и бледной, как ее грибы, если не считать копны густых вьющихся черных волос, которые только еще больше подчеркивали эту бледность. Острое миловидное лицо улыбалось, но как-то неуверенно.

- Ты навещаешь меня так редко, что вряд ли можешь считаться настоящим сыном, - усмехнулась она. - Быть может, ты призрак.

Памир осторожно отмолчался. Дракон, скользнув, рванулся вперед и вырвал поводок из рук матери. Теперь обе головы злобно шипели.

- Он забыл тебя, - предупредила мать.

- Послушай, - Начал Памир, и его сильный голос эхом пронесся по всему подземелью.

- О нет, прошу тебя, сегодня никаких печальных известий! - остановила она его.

- Я собираюсь уехать.

- Но ведь ты только что приехал!

- Я имею в виду, мама, на другой звездный корабль.

- Говоря так, ты поступаешь жестоко.

- В этом еще нет ничего жестокого. Вот когда я действительно уеду…

Старое подгнившее кресло заскрипело, выпуская мать из своих объятий. Она поднялась на свои ножки-палочки, и тяжелое дыхание вырвалось из ее груди.

- Куда ты отправляешься?

- Не знаю, все равно.

- Следующий корабль - всего-навсего бывший бомбовоз, «Илассия». - Для отшельницы мать была на удивление осведомленной. - Подожди еще десять лет, - предложила она. - Подойдет «Белтер», это прекрасный новый лайнер…

- Нет, мама.

Женщина глухо простонала, потом остановила сама себя окриком «спокойно», прикрыла веки и принялась петь, размахивая руками и молясь. Словно свистуны.

Свистуны были племенем чужих, живущим по соседству. Крошечные существа, несколько туповатые и полные предрассудков. Некоторые слабовольные люди верили, что свистуны могут заглядывать как в будущее, так и в прошлое. Используя определенные .ритуалы и присоединив к нему свой чистый дух, некоторые из свистунов занимались магией. Сколько раз Памир спорил с матерью на эту тему! Эти маленькие зверьки упорно считали, что прошлое столь же туманно и неизвестно, как и будущее, и песни их были обращены и к тому, и к другому.

Мать стала раскачиваться и произносить заклинания, потом вышла на пустое темное пространство посреди зала и, задрав длинную юбку, пописала, не приседая. Потом принялась изучать расположение брызг. Наконец, с искаженным лицом и неподходящей к ситуации улыбкой объявила:

- Это хорошо. Да, тебе нужно уезжать. Прямо сейчас.

Памир был поражен, но старался никак не показать своего удивления. Подойдя поближе, он распахнул руки, готовый обнять и расцеловать эту старую женщину. Больше он никогда не вернется сюда, никогда не увидит главного в своей жизни человека. Торжественность момента сделала его по-настоящему грустным, и какой-то части его существа отчаянно захотелось расплакаться.