Жития святых святителя Димитрия Ростовского. Том XII. Декабрь - Страница 26
– Как от змей, – говорил он, – убегаю я от тех, которые советуют мне сойти с пути Божия, ибо худые сообщества развращают добрые нравы[209], и боюсь навлечь на себя проклятие, которым Пророк проклинает уклоняющихся в разврат «проклятых, уклоняющихся от заповедей Твоих»[210]. С такими словами он отослал от себя дядей своих ни с чем, а сам стал подвизаться еще с большим усердием, умерщвляя свое тело трудами и воздержанием и порабощая его духу.
Преподобный Савва Освященный. Икона (фрагмент). Псков. Середина XVI в.
Когда был побежден сей змий, который имением и женитьбою соблазнял его уйти из обители, как из райского селения, – другой искуситель стал искушать святого: бес чревообъедения. Однажды, работая в монастырском саду, Савва увидел прекрасное яблоко, висящее на дереве; не утерпел он, сорвал яблоко и хотел съесть его раньше положенного времени и обычного благословения. Но, вспомнив, что сим плодом змий в раю ввел в грех первого человека[211], Савва удержался, не стал есть его и осуждал сам себя, говоря:
– Красив был для взора и приятен для вкуса и тот плод, который умертвил Адама.
И, бросив яблоко на землю, он растоптал его ногами, попирая с ним вместе и помысл свой и, более того, сокрушая главу бесу чревообъедения, – и дал себе обет не есть яблок всю жизнь. С тех пор он всякое плотское вожделение побеждал воздержанием, мало ел, мало спал, постоянно пребывал в трудах, и руки его простирались только на молитву или на работу.
И вскоре святой, несмотря на свою юность, сравнялся добродетелью со всеми старцами, бывшими в том монастыре.
Случилось некогда одному из тамошней братии, который имел послушание печь хлебы, промокнуть от дождя; а так как время было зимнее, солнце не светило и ему негде было просушить одежду, то он положил ее в хлебную печь на дрова и забыл о ней. Немного времени спустя, братия собрались печь хлебы и затопили печь, не зная, что пекарь положил туда посушить одежду. Когда дрова уже сильно разгорелись, пекарь вспомнил о своей одежде и очень горевал о ней. Был тут и блаженный Савва: увидев печаль брата, он не подумал о себе и, осенив себя крестным знамением, вошел в топившуюся печь. И, о чудо! Как некогда отроки в печи вавилонской не сгорели [212] по своей вере, так и отрок Савва за свою любовь к брату вышел из печи невредимым, с нетронутой огнем одеждой брата в руках, |и его собственная одежда также осталась неопаленной.
Братия, увидав сие чудо, ужаснулись, и говорили друг другу:
– Каков будет этот отрок в будущем, если он от юности уже сподобился от Бога такой благодати?
В том монастыре блаженный пробыл десять лет, восходя от силы в силу и от славы в славу. Потом захотелось ему пойти в Иерусалим поклониться святым местам и посетить отцов, живших там в окрестной пустыне, воспользоваться их беседою и найти там и себе место для пустынножительства. Он обратился к архимандриту с просьбой отпустить его во Святой Град с молитвой и благословением. Но тот не хотел его отпустить, говоря:
– Нехорошо тебе, такому юному, странствовать, лучше побудь на одном месте.
Но Бог, все устрояющий на пользу, повелел архимандриту не удерживать Савву.
«Отпусти Савву послужить Мне в пустыне», – открыл Он архимандриту в видении.
Тогда, призвав блаженного, архимандрит дал ему благословение и отпустил его с молитвою в путь. Он же, направляемый десницею Всевышнего, пришел в Иерусалим на восемнадцатом году от роду, в конце царствование Маркиана[213] и патриаршества Ювеналия во Святом Граде. Он прибыл в монастырь святого Пассариона в зимнее время, был принят архимандритом Елпидием и поручен руководительству некоего старца Каппадокийского. У него Савва провел зиму, мечтая о безмолвной жизни пустынника, к чему давно стремился душою. Услышав о Евфимии Великом[214], сияющем добродетелью и чудесами в пустыне, находящейся на восток от Иерусалима, Савва захотел видеть его. Испросив у начальствующих благословения, он отправился в путь и, прибыв в лавру великого Евфимия, пробыл там несколько дней, ожидая, когда можно будет увидеть его, так как преподобный не всегда приходил в собор, а один или два раза в неделю и в известные дни. Когда наступила суббота, Савва увидел преподобного Евфимия, шедшего в церковь, и припал к нему с усердной просьбой принять его в свою лавру. Но Евфимий, видя его юность, отослал его в монастырь, находившийся еще далее от Иерусалима, под начало к блаженному Феоктисту[215], повелевая тому заботиться о сем юном монахе, – и пророчествовал о нем, что он в скором времени, благодатью Христовой, просияет в иноческом житии более многих других, будет славным образцом для всех палестинских отшельников и воздвигнет лавру большую, чем все лавры в той стране.
Принятой Феоктистом в монастырь, Савва весь предался Богу и исполнял все монастырские службы безропотно и послушно, со смирением и усердием. Будучи способен и весьма ревностен к совершению Божественного служения, он прежде всех входил в церковь и выходил из нее после всех. При великих душевных силах он и телом был велик и силен, – почему, когда все монахи рубили в пустыне только по одной связке прутьев для корзин и носили в киновию[216], то Савва рубил и носил по три. Сверх сего, иногда носил он и воду, и дрова, и, таким образом, старался всем услужить. Был он довольно долгое время смотрителем над лошаками, исправлял и другие различные должности, и все сие исполнял неукоризненно и беспорочно, так что отцы киновии удивлялись столь великому усердию и услужливости юного Саввы.
Тогда диавол, желая воспрепятствовать ему, измыслил следующее. Был в том монастыре один брат, родом из Александрии, по имени Иоанн. Сей брат получил известие о смерти своих родителей. И вот, диавол внушил ему неподобающую для инока мысль – позаботиться об устройстве оставшегося после родителей имения, и он докучал игумену Феоктисту частыми просьбами отпустить его в Александрию и, кроме того, отпустить о ним и Савву, потому что он, как человек, сильный телом, мог ему оказать большую помощь в дороге. Феоктист уступил настойчивым просьбам инока и отпустил его на родину, а с ним отпустил согласно его просьбе и Савву, и так они отправились. Когда они прибыли в Александрию и стали хлопотать по устройству оставшегося после умерших имения, родители блаженного Саввы, Иоанн и София, случайно бывшие там – ибо отец Саввы по своей военной должности часто бывал посылаем в Александрию по царскому повелению, – узнали его. Тогда блаженному Савве представился новый подвиг и явилась борьба больше первой, когда дяди его влекли из монастыря в мир, от монашества к женитьбе: родители Саввы то слезными просьбами, то ласковыми и заманчивыми словами еще более склоняли его снять черные одежды и надеть светлые, жить по их примеру и поступить на военную службу. Блаженный же, поняв, что он встретился с родителями и был узнан ими по вражескому наваждению, упорно сопротивлялся своему природному чувству. Он сдержал в себе естественную любовь к родителям, отверг их настойчивые мольбы и слезы и, непоколебимый в своем добром решении, отвечал родителям:
– Боюсь Сказавшего: «Кто любит отца или мать более, нежели Меня, не достоин Меня; и кто любит сына или дочь более, нежели Меня, не достоин Меня; и кто не берет креста своего и следует за Мною, тот не достоин Меня»[217]. Как же я могу предпочесть вас Богу, суетную вашу жизнь – кресту своему, военную службу мирскую – воинству духовному? Если и земные цари карают воинов, убежавших из полков, то тем более Царь Небесный не пощадит тех, которые вписались в Его славное воинство и потом убегают из избранного полка.