Занимательное литературоведение, или Новые похождения знакомых героев - Страница 65

Из этого, однако, совсем не следует, что в оценке и трактовке этих классических образов в нашем общественном сознании так-таки уж совсем ничего не переменилось. Переменилось, и еще как!

Вот, например, в статье, появившейся несколько лет назад в "Комсомольской правде", была предпринята попытка радикально пересмотреть традиционный взгляд на два классических образа классической русской литературы - Базарова и Обломова.

В первом разделе этой статьи, озаглавленном "Базаров нашего времени", рассказывалось о некоем Саше Пленкине, которым владела страсть к естественным наукам. Он ловил зверушек и пташек и интересовался, как у них внутри все устроено. Комнату его украшали чучела изученных им животных. Ничто не предвещало никаких трагедий. Но однажды к Саше зашел одноклассник и неосторожно посмеялся над его увлечением. Кажется, даже назвал все это "чушью собачьей". О том, что произошло дальше, автор статьи рассказывает так:

ИЗ СТАТЬИ И. ВИРАБОВА

"ВСКРЫТИЕ ПОКАЗАЛО, ЧТО БАЗАРОВ ЖИВ"

"Комсомольская правда", 25 июня 1991 года

Саша незаметно подобрал увесистый дрын, зашел сзади и опустил его на голову одноклассника. Покончив с процедурой забивания крупного млекопитающего, продолжил свои исследования. Перед ним лежал не изученный еще экземпляр. Таких в коллекции не было. А наука - на первом месте. Пленкин взял скальпель и, вскрыв приятеля, приступил к изучению внутренностей.

Заинтересовавшись этой жуткой историей, автор статьи отправился в колонию для несовершеннолетних, где отбывал свой срок юный естествоиспытатель. Но свидеться с Сашей Пленкиным ему не удалось: того тем временем уже переправили в другую колонию, "взрослую".

Можно было, конечно, разыскать его и там. Но автор этого делать не стал, потому что ему и так вдруг все стало ясно.

ИЗ СТАТЬИ И. ВИРАБОВА

"ВСКРЫТИЕ ПОКАЗАЛО, ЧТО БАЗАРОВ ЖИВ"

В который раз смотрю видеофильм, снятый местными комсомольцами. Пленкин глядит с экрана. Большие глаза посажены широко и смотрят цепко, скрывая явственно какую-то глубинную идею.

Дикая история.

Но что-то знакомое до жути в этом лице. Вот оно:

"Я лягушку распластываю, да посмотрю, что у нее там внутри делается, а так как мы с тобой те же лягушки, только что на ногах ходим, я и буду знать, что у нас внутри делается".

Конечно - Базаров. Жив, курилка. Странный такой виток истории: через сотню лет - Базаров... С чего бы ему появляться теперь? Может, действительно все смутные времена - и наше нынешнее - имеют много сходства. Или мы движемся по замкнутому кругу? Так или иначе, это открытие показалось мне достойным внимания.

Нетрудно догадаться, что "открытие", сделанное автором "Комсомольской правды", показалось ему достойным внимания, да и вообще осенило его, в сущности, только из-за одной - единственной - базаровской фразы: "Мы с тобой те же лягушки, только что на ногах ходим".

Если фразу эту толковать, как самую суть жизненной философии Базарова, как его символ веры, - тогда можно, пожалуй, сделать и такой вывод. Если человек, в сущности, ничем не отличается от лягушки - его тоже не грех распотрошить как лягушку. В особенности, если это пойдет на пользу науке или послужит еще какому-нибудь прогрессивному делу.

Поделившись с читателем своим открытием по поводу Базарова, автор статьи на этом не остановился. Он далее развернул перед нами некую новую трактовку целого периода отечественной истории. Суть этой трактовки, вкратце, такова. В переломный момент истории, на великом распутье исторических дорог у русского интеллигента выбор был небольшой: Базаров или Обломов.

ИЗ СТАТЬИ И. ВИРАБОВА

"ВСКРЫТИЕ ПОКАЗАЛО, ЧТО БАЗАРОВ ЖИВ"

Для того чтобы строить новое здание, нужен был новый человек - с топором или скальпелем. Он и пришел. Базаровых были единицы, но они стали идолом... Дав пинка Обломову - тунеядцу и идеалисту, они сказали: "Сапоги выше Шекспира" (Писарев), "Порядочный химик в двадцать раз полезнее всякого поэта" (Базаров), "Червяк дышит подобно млекопитающему", значит, все равны и нужны только одинаковые условия для всех" (Чернышевский). Борьбу за всеобщее счастье поручили Базарову, человеку, подчиняющему все одной идее.

Мысль автора ясна и проста. В переломный момент истории, на великом распутье исторических дорог у русского интеллигента выбор был небольшой: Базаров или Обломов. Русская интеллигенция - в этом и состоит ее роковая ошибка, - к стыду и несчастью своему, вслед за Писаревым, Чернышевским и Добролюбовым выбрала Базарова. А надо было ей выбрать - Обломова.!

ИЗ СТАТЬИ И. ВИРАБОВА

"ВСКРЫТИЕ ПОКАЗАЛО, ЧТО БАЗАРОВ ЖИВ"

За что мы судим его?

За то, что у марксистов, коммунистов, бомбометателей и прочих были другие представления о смысле жизни и счастье? И к этому смыслу должны были быть принуждены все поголовно? Да за что же, помилуйте? Чего не понял Добролюбов (и иже с ним), так это того, что роман ставит вопрос главный для чего мы живем? В чем смысл жизни? В борьбе? В победе над соперниками по соцсоревнованию? В укреплении рядов своей партии?..

Возьмите любую цивилизованную страну. Обломовых там всюду большинство. Обывателей. Нормальных людей. Не "лишних". Право обывателя жить, не вписываясь в официальную идеологию, жить неподнадзорно - обычное гражданское право...

Победа социализма, провозглашенная Сталиным и его верными коммунистическими последователями, и была победа над 06ломовым.

Я уделил так много места статье, появившейся двенадцать лет тому назад в "Комсомольской правде", потому что на ее примере особенно ясно видно, как мало, в сущности, изменился сам подход к пониманию и восприятию художественного образа.

В трактовке образа Базарова (или Обломова) автор "Комсомольской правды", казалось бы, ушел очень далеко от традиционного, школьного взгляда. Но на самом-то деле он - если вдуматься - ни на шаг от него не ушел. В трактовке его поменялись только знаки. Там, где раньше был плюс, у него минус. И - наоборот.

Был (условно говоря) положительный Базаров и отрицательный Обломов. А теперь Базаров стал отрицательным, а Обломов - положительным. Базаров объектом злобного разоблачения, а Обломов - чуть ли не идеальным героем, образцом для подражания. Вот, в сущности, и вся перемена.

Если мы хотим понять природу того или иного художественного образа, нам прежде всего надо отказаться от всяких попыток подогнать этот образ под какую-то одну мысль, под какое-то одно определенное суждение. Отказаться от любых этикеток, ярлыков, любых готовых определений вроде того, что Плюшкин это скупец, Тартюф - лицемер, а Обломов - лентяй.

- Но позвольте! - предвижу я возражение. - Ведь вы же сами говорили, что имена этих, как, впрочем, и многих других литературных героев стали нарицательными. Что, желая назвать человека скупердяем, скопидомом, хранящим в своем хозяйстве всякий ненужный хлам, мы часто говорим: "Да ведь это Плюшкин!", а про какого-нибудь лежебоку, не желающего завязывать шнурки на ботинках и предпочитающего любой нормальной обуви разношенные домашние шлепанцы: "Ну прямо настоящий Обломов!"

Да, это так. Но при этом и Плюшкин, и Обломов, и Хлестаков, и все прочие литературные герои, даже те, чьи имена стали нарицательными, - живые люди, характеры которых не укладываются ни в эти, ни в какие-либо другие жесткие определения.

Чтобы понять, как и почему это происходит, я предлагаю вам отправиться со мной в небольшое путешествие (разумеется, воображаемое).

Вместе со мной в это путешествие отправится уже знакомый вам мой постоянный (тоже воображаемый) спутник по прозвищу Тугодум.

РАССЛЕДОВАНИЕ,

в ходе которого

ХЛЕСТАКОВА РАЗОБЛАЧАЮТ КАК САМОЗВАНЦА

- Что это вы читаете? - нетерпеливо спросил Тугодум.

Я молча протянул ему письмо, полученное мною с утренней почтой. Тугодум развернул его и прочел:

Милостивый государь!

Честь имею просить Вас пожаловать на экстренное заседание Президиума Всемирного Сообщества Плутов.