Занимательное литературоведение, или Новые похождения знакомых героев - Страница 39

ИЗ ДОКЛАДНОЙ ЗАПИСКИ

А. Х. БЕНКЕНДОРФА ИМПЕРАТОРУ

Так как он сознается в том, что просто сделал глупость, и предпочитает казаться лучше непоследовательным, нежели неблагодарным, так как я еще не сообщал о его отставке ни князю Волконскому, ни графу Нессельроде, то я предполагаю, что Вашему Величеству благоугодно будет смотреть на его первое письмо, как будто его вовсе не было... Лучше чтобы он был на службе, нежели предоставлен себе!!

РЕЗОЛЮЦИЯ НИКОЛАЯ

Я ему прощаю, но позовите его, чтобы еще раз объяснить ему всю бессмысленность его поведения и чем все это может кончиться; то, что может быть простительно двадцатилетнему безумцу, не может применяться к человеку тридцати пяти лет, мужу и отцу семейства.

ИЗ ПИСЬМА А. С. ПУШКИНА Н. Н. ПУШКИНОЙ

11 июля 1934 года

На днях я чуть было беды не сделал: с ТЕМ чуть было не побранился - и трухнул-то я, да и грустно стало. С этим поссорюсь - другого не наживу.

ИЗ ДНЕВНИКА А. С. ПУШКИНА

Прошедший месяц был бурен. Чуть было не поссорился я со двором - но все перемололось. Однако это мне не пройдет.

- Все это безумно интересно, - сказал Уотсон, дочитав до конца "пушкинское досье" Шерлока Холмса. - Но я, признаться, так и не понял, какое отношение все это имеет к "Сказке о золотом петушке"?

- Самое прямое! Вы только вдумайтесь в то, что произошло. В тысяча восемьсот двадцать шестом году царь торжественно обещает поэту не посягать на свободу его творчества. Но прошло семь лет, и поэт узнал, чего стоит царское слово! Торжественное царское обещание освободить его от ненавистной ему цензуры обернулось мелочным полицейским сыском, перлюстрацией его частных писем, чуть ли не подглядыванием в замочную скважину. А обещанная ему независимость - "оковами службы царской", от которых ему так и не удалось избавиться: чем кончилась его отчаянная попытка сбросить эти оковы, вы сейчас видели.

- Но при чем тут все-таки "Сказка о золотом петушке"? - продолжал недоумевать Уотсон.

- Как? Вы все еще не поняли? - удивился Холмс. - Да ведь ссора мудреца-звездочета с царем Дадоном до очевидности автобиографична! В черновой рукописи сказки намеки на это были совсем прозрачные. Вот, например, в одном из черновиков была такая строчка: "Но с царями плохо вздорить". Слово "царями" Пушкин сперва не решился оставить. Он зачеркнул его и написал: "Но с могучим плохо вздорить". Однако этот вариант ему не показался удачным, и в беловом экземпляре он все-таки восстановил прежний: "Но с царями плохо вздорить". Очевидно, уж очень ему хотелось оставить этот прямой намек. Однако в печатной редакции он все же предпочел этот чересчур ясный намек слегка зашифровать. Исправил так: "Но с иным накладно вздорить".

- И откуда только вы все это знаете! - восхищенно воскликнул Уотсон.

- О, это не моя заслуга, - отмахнулся Холмс. - Все эти варианты теперь уже хорошо известны, они напечатаны в полном, академическом собрании сочинений поэта... Однако позвольте, я продолжу свои разъяснения. Итак, мы остановились на том, что в окончательном варианте намек на царя принял такую форму: "Но с иным накладно вздорить". Казалось бы, хорошо! Но при такой поправке слишком уж прозрачной становилась концовка, которая сперва звучала так: "Сказка ложь, да нам урок, а иному и намек". Выходило уж очень дерзко. Ведь при таком раскладе было совершенно ясно, что иной - это не кто иной, как царь. Стало быть, вся сказка - прямой упрек царю. И тогда Пушкин изменил последние строки. Теперь, как вы знаете, они звучат так: "Сказка ложь, да в ней намек: добрым молодцам урок".

- Вы хотите сказать, что добрый молодец - это Николай Первый? недоверчиво спросил Уотсон.

- Ну да! "Сказка о золотом петушке" - это, в сущности, притча о неисполнении царского слова. Вспомните! Царь Дадон обещает звездочету: "Волю первую твою я исполню, как мою". Но когда дело дошло до расплаты... Взгляните!

Он развернул перед Уотсоном книгу и ткнул пальцем в то самое место, которое недавно показывал ему Уотсон:

Что ты? - старцу молвил он.

Или бес в тебя ввернулся?

Или ты с ума рехнулся?

Что ты в голову забрал?

Я, конечно, обещал,

Но всему же есть граница...

- Да, - вынужден был согласиться Уотсон. - Пожалуй, это достаточно ясно.

- А в черновом варианте было еще яснее, - сказал Холмс. - Там говорилось прямо... Вот!

Раскрыв том академического собрания сочинений, он прочел:

- "Царь! - он молвил дерзновенно. - Клялся ты..." Дальше зачеркнуто... "Обещал, что непременно..." Опять зачеркнуто... А потом... Читайте, Уотсон, читайте!..

ИЗ ЧЕРНОВЫХ ВАРИАНТОВ

"СКАЗКИ О ЗОЛОТОМ ПЕТУШКЕ"

Что исполнишь как свою

Волю первую мою.

Так ли? - шлюсь на всю столицу...

- Обратите внимание, Уотсон, - продолжал Холмс. - Звездочет дает понять царю, что про его обещание знает вся столица. А помните, что говорила нам Вера Федоровна Вяземская? "О свидании Пушкина с царем, - сказала она, нынче говорит вся столица".

- Поразительно! - в восхищении воскликнул Уотсон. - Я всегда знал, что вы гений, Холмс! Но сегодня вы превзошли самого себя!

- Полноте, друг мой. Вы мне льстите, - скромно отвел Холмс этот комплимент.

- Нет, я не льстец! - пылко возразил Уотсон.

- О, вы заговорили цитатами? - удивился Холмс.

- Какими еще цитатами? При чем тут цитаты?

- Ну как же! Ведь слова, которые вы только что произнесли, - дословная цитата из одного довольно знаменитого пушкинского стихотворения. Оно прямо так и начинается: "Нет, я не льстец..."

- Помилуй Бог! С чего бы это Пушкину вдруг понадобилось перед кем-то оправдываться, доказывая, что он не льстец? Неужели кто-то посмел обвинить его...

- Так вы, значит, не знаете, о каком стихотворении я говорю?

- Что поделаешь, я не такой эрудит, как вы...

- Не обижайтесь, друг мой, - миролюбиво сказал Холмс. - Моя эрудиция совсем не так велика, как вам кажется. А что касается моего проникновения в сокровенный смысл пушкинской "Сказки о золотом петушке", так это и вовсе не моя заслуга.

- А чья же?

- Впервые мысль об автобиографической основе "Сказки о золотом петушке", - ответил Холмс, - высказала русская поэтесса Анна Ахматова. Кстати, она же первая установила, что сюжет этой пушкинской сказки восходит к "Легенде об арабском звездочете" Вашингтона Ирвинга.

- А чем отличаются друг от друга эти два произведения, установила тоже она? - ревниво спросил Уотсон, которому искренне жаль был расставаться с мыслью о приоритете Холмса.

- Да, - подтвердил Холмс. - Особенно замечательно в этом смысле одно ее наблюдение. Доказав, что Вашингтон Ирвинг обоих персонажей своей легенды - и султана, и звездочета - рисует в насмешливом, издевательском, отчасти даже пародийном тоне, Ахматова заметила, что Пушкин, в отличие от Ирвинга, иронизирует только над царем. А о звездочете он говорит с почтением и даже с нежностью. "Весь как лебедь поседелый..."

- Уж не хотите ли вы сказать, Холмс, - недоверчиво спросил Уотсон, что в образе мудреца-звездочета поэт изобразил себя самого?

- Нет, - улыбнулся Холмс. - Так далеко я не иду. Однако хочу напомнить вам, что Пушкин в этой своей сказке уже не в первый раз изобразил звездочета, кудесника, вступившего в конфликт с земным властителем. К образу вдохновенного кудесника поэт уже обращался однажды. И не случайно, я думаю, в уста этого своего кудесника он вложил слова, которые вполне мог бы отнести и к себе. Взгляните!

Полистав пушкинский том, он открыл его на нужной странице и поднес к самым глазам Уотсона.

Тот прочел:

Волхвы не боятся могучих владык,

А княжеский дар им не нужен.

Правдив и свободен их вещий язык

И с волей небесною дружен.

- Какие прекрасные слова! - воскликнул Уотсон. - Откуда они?

- Стыдитесь, друг мой! Это знает каждый школьник... А теперь сравните это четверостишие из пушкинской "Песни о вещем Олеге" вот с этим. Оно, кстати, венчает то самое пушкинское стихотворение, которое начинается словами: "Нет, я не льстец..."