Я - твое поражение (СИ) - Страница 27

Кроме инженеров и эктактов — обозных слуг, за нами тянулись лёгкие повозки жён и детей воинов, ушедших с тобой, несколько бродячих проституток, рассчитывающих поживиться награбленным золотом солдат, предсказатели, музыканты, торговцы едой и прочий сброд. Их громкие ссоры, а подчас драки, нарушали слаженность шага. Кроме того, мы гнали перед собой пятьсот овец и коз, откормленных бычков, взрослых животных для жертвоприношений — все они, яростно отмахиваясь от крупных слепней, блеяли, визжали и ревели, предчувствуя скорый конец. Пастухи постоянно ругались из-за колодцев, и мне приходилось посылать солдат, дабы горячие македонцы не перерезали друг друга из-за пары вёдер. Вьючные ослы несли глиняные кувшины с критским оливковым маслом, обвязанные соломенными щитами для безопасности, уздечка каждого животного была соединена с хвостом впереди идущего собрата. По пути нам встретилось несколько пустых селений. Жители, напуганные проходящим войском, побросали жилища заранее, уходили в горы, в укреплённые высокие гнезда, где и отсиживались, пока последний македонский солдат не скроется в дорожной пыли.

На одном из перевалов Пирей подошёл ко мне.

— Гефестион, обоз растянулся сверх всякой меры, если меды вздумают напасть, то вряд ли мы окажем им достойное сопротивление.

Я принял к сведению слова опытного воина, вместе с ним и ещё десятком смышлёных ребят, объехал весь караван, примечая слабые места. Вечером, собравшись у костра, мы обсудили возникшие проблемы. Было решено всех животных поставить в середине каравана, тягловых волов с катапультами, напротив, переместить в голову, чтобы в случае нападения защитить их наибольшим числом солдат. Ящики с запасным оружием, укрыли мешковиной, чтобы не привлекать внимание. В обозе оказались под запретом даже песни и всякий шум, дабы не привлекать внимание горцев.

— Гефестион, заклёпки для колёс вот-вот распадутся от тяжести груза, пока мы идём через заросли дубов, неплохо было бы пополнить их запас.

На привале я отправил людей за древесиной для телег, сам же, рассчитывая на спокойную ночь, хотел, завернувшись в плащ, вздремнуть, как вдруг прибежал взволнованный мальчишка, сынок одного из войсковых плотников.

— Меды, они везде! Мы не успели и разу ударить топором как Аквилех остановил нас, указав на горы! Они сидят там, как барсы, невидимые в своих звериных шкурах! Только глазищи сверкают! Всего в нескольких шагах от нас!

Вскочив, я бросился поднимать солдат, не желая привлекать внимания врага, действовал бесшумно, переходя от одного подразделения до другого. Вскоре все, кто мог держать оружие, были на ногах.

— Горцы нападают на рассвете, и потому мы должны быть готовы в любой момент отразить их натиск!

— Отразить?! — вперёд выступил один из молодых воинов, Леодомедон. — Ты никак возомнил себя Александром, а нас — его гоплитами? Или может раздать дротики проституткам, а щиты — детям? Мы даже не знаем численность медов, их дислокацию!

Я ответил, тихо, но чётко, так, чтобы услышали все.

— Единственное, что я и ты должны знать — это приказ наместника: привести обоз и воссоединиться с основными частями! Встань в строй, солдат!

После моих слов, обоз как бы сплотился. С ночного пастбища извещённые пастухи поторопились прогнать скот, женщины, тихонько завывая, спрятали детей под телеги. Я распорядился самым слабым воинам встать в караул, сильным — отдыхать, но быть наготове. Вглядываясь в ночную темноту, подсознательно ждал дикого вопля, с которого обычно меды начинали резню. Белые доспехи царского гейтара, твой очередной подарок перед походом, заметно выделялись среди простых панцирей македонцев, одетых в основном в коричневые и чёрные одежды. Шлем я держал в левой руке, чтобы по сигналу, не колеблясь, нахлобучить на макушку и броситься навстречу врагу. В ожидании боя, я медленно шагал вдоль каравана, но настал рассвет, осветив наши вымотанные ожиданием лица, а враг всё не обнаруживал себя.

— Не могли же они уйти, — поделился я опасением с Пиреем, — возможно, в темноте они приняли нас за соединение действующей армии?

— А блеянье овец — за воинственные песни?

Пирей был прав. Меды никогда бы не упустили подвернувшийся случай пограбить почти беззащитный караван, и то, что они попрятались, вместо того, чтобы нападать, было нам непонятно. В полдень я велел напоить животных из запасов воды, не размыкая кольца. Обоз провёл весь день в ожидании, мы даже не затеплили очагов, питаясь сухим хлебом с оливковым маслом. Меды выжидали, они уже совершили крупную ошибку, когда дали заметить себя нашим глазастым плотникам. Вспугнув добычу раньше времени, хотели, чтобы мы сами зашли в устроенную ими ловушку. Впереди ущелье сужалось до таких размеров, что по дороге могли пройти одновременно не более трёх мулов. Именно там нас и ждала засада.

Началось противостояние двух упрямых противников.

Прождав, как и мы, ночь и день, горцы не выдержали первыми: с протяжным воем, похожим на зимний плачь волков, устремились на нас.

— Никому не позволено грабить обоз Александра!

Я не узнал свой голос: до поры тихий, впервые в нем прозвучала смертельная воинская угроза. Сдавив коленями бока лошади, резко осадил её, поднимая на дыбы, и с криком поскакал навстречу медам. Пока враги теснились в узком проходе, налетел на них, на всём скаку врубаясь в самую свалку. Кривой меч кавалериста так и замелькал над головами разбойников. Помня опыт прошлых битв, я приказал защитить грудь и морду лошади кожаными доспехами, но мой новый конь тоже оказался не промах: кусался и бил копытами поверженных медов, как настоящий солдат. Возвышавшиеся над горцами, сидящими на низеньких горных лошадках, македонцы, как хорошие жнецы, косили их головы, те же поражали нас в живот и кололи ноги пиками. Несколько раз я отражал их подлые удары, дважды мой четвероногий товарищ разворачивался всем корпусом, делая умопомрачительные прыжки, уводил из-под удара. Отряд насчитывал от силы пятьдесят всадников, а меды всё прибывали. Оглянувшись, я отметил, как наши ряди сильно уменьшились. Молодые воины, (а старых во главе с Пиреем я оставил в арьергарде), падали, точно сочные виноградные лозы под опытным ножом садовника.

От обоза заиграла одинокая труба: это Пирей подавал знак.

Рассыпаться!

Скручивая голову коня, я первый рванул в сторону, и вовремя, потому что в тот же момент ударили наши стреломёты. Наспех собранные на телегах, машины заработали чётко и слаженно, посылая метательные дротики в гущу врагов, сбивая с ног, пронзая тела насквозь. С остатками конницы мы, пользуясь сумятицей, бросились под прикрытие своих. Атака медов захлебнулась: дикари, никогда не видевшие военных машин, решили, что на нашей стороне сражаются боги, способные метать дротики на столь далёкое расстояние. Вооруженные лёгкими луками и длинными ножами, попав под шквальный дождь отточенных копий, в беспорядке отступили, что дало нам время перегруппироваться. Я сотню раз возблагодарил Пирея за совет оставаться на равнине: находясь здесь, мы могли держать под контролем любой подход к обозу. Сидящие на стреломётах мальчишки криками указывали нам на небольшие группки разбойников, стремящихся захватить хотя бы несколько телег, отбившихся от общей массы. Разгоняя коней, мы стремглав кидались навстречу каждого вора и дрались, как бешеные, пока не уничтожали всех до единого. Нам повезло, это были неосновные силы медов, скорее, один из отрядов местного князька, возвращающийся из очередного грабительского похода и наткнувшийся на царский обоз. Желание захватить множество скота и рабов было настолько сильным, что они даже не произвели разведку, попёрли на нас, думая взять с налёта. Если бы у предводителя медов был такой мудрый советчик, как у меня, они бы потихоньку собрали из соседей и друзей подкрепление и тогда, вполне возможно, их план увенчался бы успехом, но нет, они пожадничали, вступили в открытый бой и проиграли. Мы насчитали более ста убитыми, иные, раненые, те, кто не смогли уползти в горы, закалывались сами, лишь бы не попасть в плен, облегчая нам работу. Из наших рядов я потерял двенадцать парней - молодых, красивых юношей. Это был их первый и последний бой. Вознесся молитвы и пожертвовав Зевсу-Охранителю белого бычка, я поднёс факел к сложенному наспех погребальному костру, умоляя души павших не сердиться на нас за спешку и обещая на обратном пути воздать им положенные почести.