Я - твое поражение (СИ) - Страница 26
— Молчи, Гефестион, и улыбайся, — нежно шептал, а я покорно, на глазах у всех, принимал твои ласки.
— В Персеполе перед царём каждый вечер танцуют сотни девственниц, столь прекрасных, что музыканты роняют инструменты их рук. Этот танец так и называется «Горесть лопнувших струн».
— Но изящней всех юных дев юный танцовщик Багой, происходящий из знатного рода. Его танцы обворожительны и поражают мастерством исполнения. Багой черпает вдохновение в любви царя!
Ты рассмеялся.
— Слышал, Гефестион, а ты когда-нибудь танцевал для меня? Кажется нет! Ну тогда вперёд!
Я поднялся, сбрасывая алый плащ и оставаясь в длинном не сшитом на боках греческом хитоне. Плечи и грудь, пересеченные бинтами, скрывались под глубокими складками. Не отвечая на насмешливые взгляды македонцев, вышел на середину зала. Кивнул Феликсу, и тот завёл на флейте медленный мотив. Подняв руки над головой, щелкая пальцами в такт, я принялся неуклюже пританцовывать, стараясь вспомнить, как нас этому учили в Миезе.
Стыд и злость на тебя поднимались в моей душе, как приливная волна!
Ритм убыстрялся, заставляя вертеться из стороны в сторону, одежды развевались, открывая всем мои икры и бёдра почти до пояса. Не опуская рук, я пытался совершать те немногие танцевальные движения, какие знал, и был готов заработать всеобщее презрение, как вдруг мне на плечо легла твоя ладонь.
— Македонцы никогда не пляшут в одиночку, так, Гефестион? Давай-ка вместе восславим Терпсихору!
Ещё никогда этот зал не видел двух отчаянно-скачущих юношей - танец за танцем мы держались в пляске вместе. Ты был доволен, пригласив и остальных македонцев присоединиться к веселью, тяжело дыша, подошёл со мной к послам.
— Нам никогда не сравниться в прелести с персидскими танцовщиками, но можете передать Дарию: в танце, как и в бою, мы едины и всегда идём до конца!
Тамаз намеренно опустил глаза, и все увидели залитые кровью мои ноги. Раны на плече во время движения открылись, и кровь пропитала весь пурпурный хитон, оставив даже на ногах алые потёки.
— Пожалуй, я доложу об этом моему царю лично.
========== 6. Кибела.. ==========
Меды, полудикие фракийские племена, живущие на востоке от Македонии, сплочённые родовыми браками, воспользовавшись долгим отсутствием царя Филиппа, бросили нам вызов. Сразу после отъезда послов в Пеллу прискакали встревоженные посланцы из наших греческих поселений с криком о помощи. Имея в своём распоряжении только небольшой гарнизон, состоящий из двух сотен легковооружённой пехоты, ты не допускал и тени сомнений. Ворвавшись ко мне и застав Феликса за перевязкой, ревниво отстранил слугу от плеча.
Размотав бинты, сам взялся за врачевание. Три глубокие царапины от львиных когтей оставили след на всю жизнь, точно три серебряных волоса упали мне ниже ключицы. Крепко обмотав раны и налюбовавшись на свою работу, ты просто сказал:
— Через час мы выступаем, филэ. Ты останешься здесь до вечера и поедешь во главе обоза.
— Я?! И в обозе?! — переспросил, не веря услышанному.
Ты в точности повторил фразу, разжевывая смысл, как малому ребёнку:
— Именно в обозе, любимый. Твоя рана ещё не зажила, и правая рука плохо работает. Как только ты сможешь держать меч, мы будем биться вместе. А пока прибереги своё возмущение до лучших времён.
Так я и очутился среди ревущих ослов и скрипящих телег с разобранными стреломётами и катапультами в сопровождении нескольких списанных из фаланг македонцев, слишком старых, чтобы угнаться за поступью твоих солдат или напротив, желторотых юнцов, для которых наш медлительный поход стал первым в жизни. Сборы заняли два дня. Авангард вместе с тобой был уже далеко, когда мы только двинулись в путь. На рослом рыжем жеребце я медленно двигался впереди разношёрстной толпы, именуемой запасным полком, и едва не плакал от унижения. Феликс, напротив, чувствовал себя человеком облечённым немалой властью. Погрузив весь наш немалый скарб на одну из телег, громко покрикивал на нерасторопных участников позорного шествия.
Спустя пару дней, носясь взад-вперёд по каравану, я заметил, как глупая молодёжь задирает одного из стариков, хромого Пирея, ходившего в своё время с Парменионом на иллирийцев. Старик стойко сносил насмешки, стараясь не отставать, упорно ковылял в конце обоза. Однажды, обессилев, схватился за край телеги, перевозившей детали катапульты. Парень, правящий лошадьми, закричал на него и огрел плетью. Старик зашатался, но не произнёс ни слова в ответ на ругательства, молча похромал дальше. Во время привала я приказал высечь перед строем того молодчика.
— Пирей бил врага ещё когда ты находился во чреве матери, и каждый его шаг напоминает о его доблести!
Извивающийся под плетью Агасикл, так звали выскочку из низов, злобно глянув исподлобья, пробормотал мне вслед проклятие. Я едва удержал руку, чтобы не залепить ему кулаком в нос. Сдержался, как командир обоза, лишь презрительно усмехнувшись, отошёл к остальным воинам. Возле одного из костров нашёл Пирея, тот сидел в ожидании вечерней порции каши, положив узловатые ладони на колени.
— Сегодня ты обрёл врага, Гефестион. Агасикл не простит бесчестия и в бою будет целиться в твою спину.
От костра тянуло сырой гарью, ей навстречу плыл белый клубящимися туман, медленно поднимающийся из долины. Решив завтра чуть свет двинуться дальше, отдал приказ не ставить шатры, а всем спать на телегах или под ними, укрывшись тёплыми плащами. Молодые воины шумно обменивались впечатлениями, говорили и об Агасикле, смеялись над его незначительным поступком, а кое-кто втихомолку возмущался. Шептались по обозу.
— Подумать только! Не успел встать с ложа Александра, а уже командует!
— Кто он такой? Царский наложник, не видевший ничего, кроме потолка спальни! И он оскорбляет нашего брата?!
— Слюнтяй и неженка! Видели, какой на нём тонкий хитон? А золотые браслеты?!
Пирей, спокойно слушая провокационные вещи, жёстко усмехался в седую бороду. Лишь заметил однажды.
— Моя короткая нога меньшее зло, нежели злые языки, пока я сижу, недостаток не виден, ты же всегда перед толпой и совершенно обнажён.
Сглотнув обиду, я постарался сказать так, чтобы старый воин не заметил, как сильно меня задевают насмешки:
— Ничего, я привык.
Пирей удивлённо посмотрел на меня, затем, вдруг схватив за плечо, встряхнул, точно куль с мукой.
— Ты не должен привыкать к унижениям! Твоя слабость позорит Александра!
— Неправда, я готов жизнь отдать за него!
— Глупый Гефестион, что даст Александру твоя смерть? Ничего! Ничего, кроме боли! Ты приговорён к жизни, в горе или радости, но ты обязан жить!
Прошло почти две недели, как мы шли по пологой равнине, время от времени посылая гонцов к тебе с донесениями. Нередко среди листов служебной переписки я находил короткие записочки лично для меня. И несколько завядших цветов, заложенных между письмами. Сорванные с обочины дороги и тщательно уложенные, чтобы гонец ненароком не сломал. Бледные полевые травки были ценнее роскошных роз. Завернув их хрупкие стебельки в твои послания со словами полными любви, я бережно хранил дорогие подарки на груди. Если не считать мелких происшествий, то наш поход проходил очень спокойно. Агасикл затаился -проходя мимо, только обжигал ненавидящим взглядом. Я распорядился посадить Пирея на повозку рядом с Феликсом и не прогадал. Именно он посоветовал мне не жалеть сала для смазки осей телег, научил выстраивать солдат так, чтобы в случае опасности можно было быстро дать отпор, отыскивал колодцы и даже лечил копыта вьючных мулов густой чёрной мазью.
— Если обмотать им ноги кожей с соломой, то защитим животных не только от ран!
Змеи, водящиеся во множества в горных расщелинах, так и кишели под ногами людей.
— Если не сумеем сохранить мулов, то потащим катапульты на собственных спинах.
— Но где мы возьмём столько кожи?
— Разрежем палатки!
Подавая пример, я приказал вытащить из своей повозки так ни разу и не раскрытый шатер начальника и самолично нарезал из него длинных полос. С неохотой воины последовали моему примеру. Ворча, расстались со своим скарбом и остальные.