Я - твое поражение (СИ) - Страница 25

Прошептав слова благодарности, я провалился в небытие.

Плечо, распластованное почти до лопатки, долго напоминало о моей горячности. Немного очухавшись и понимая важность долга вежливости, я посетил знатного перса, спасшего мне жизнь. Звали его Тамаз - опытный воин и близкий друг Дария, судя по доносам наших слуг. Зайдя, заметил, что все наши ухищрения в виде тончайших покрывал и драгоценных сосудов свалены в кучу в одном из углов. Перс сидел на простом табурете и что-то чертил на восковой табличке. Увидев меня, поднялся, вздрогнул и сдёрнул странный чехол, прикрывавший его завитую на гранатовые зёрнышки, бороду.

— Простите, что не во время! Я лишь хотел бы поблагодарить вас за помощь.

Мой персидский значительно улучшился от длительного общения с послами, и Тамаз это заметил. Потому изъяснялись мы на языке его родины.

— Отнюдь. Для вас, мой прекрасный друг, объятия Персии всегда раскрыты! Давайте забудем тот неприятный инцидент и просто посидим как друзья!

Тамаз предложил разделить его досуг, он вынул клинописные золочёные таблички, показав мне чертежи удивительных инженерных сооружений. Евнух принёс густой напиток из уваренного с лепестками роз персикового сиропа. Должно быть, туда был подмешан дурман, потому что очень скоро мне стало жарко, голова закружилась, захотелось расстегнуть одежды и даже прилечь.

— О Асклепий, не лишай меня разума! — взмолился я , чувствуя, как Тамаз придвигается все ближе. Его полные, очерченные хной губы, шепчут на ухо совсем не дипломатические фразы.

— Фурузан, айниджамал, асет.

Смуглая рука нежно коснулась щеки словно величайшего сокровища, прочерчивая тонкую линию ухоженными ногтями, двинулась дальше, лаская шею, затем легла на грудь. Преодолев дурман, я оттолкнул перса, едва ли не падая на пол.

— Ты не посмеешь!

— Почему? Потому что ты наложник Александра? Да? Маленького, нищего царька? Это не твоё будущее, Гефестион! Ты рождён для великих правителей! Эти руки, эти длинные изящные пальцы, — он взял и поднёс мою ладонь к губам, поцеловал, — достойны ласкать самого Дария! Мой государь устал от слащавых мальчиков и развратных женщин, он скучает посреди огромного гарема, ему требуется нечто новое. Я видел твою отвагу на охоте и ощутил твою прелесть на ложе, уйдем отсюда, Гефестион! Уйдём сегодня же, налегке. Мы возьмём беговых дромедаров, и нас не сможет догнать ни один конь! Закрыв лица, незаметно вольёмся в караван, следующий в Сузы. Ты видел когда-нибудь его белые стены, сверкающие на солнце так, что больно глазам, зиккураты достающие вершиной до неба, ступенчатые сады, цветущие круглый год?

— Мой господин, у дверей македонский царь, и он желает войти. — Раздался вкрадчивый голос евнуха над ухом.

Ты ворвался, как бурный порыв морского ветра, в развивающихся одеждах, с немым упрёком в потемневших от гнева глазах. Задохнувшись от плохого предчувствия, я попытался отодвинуться от Тамаза.

— Приношу искренние извинения за своё внезапное появление. — Понятно, ты не собирался устраивать скандал при персидском после. — Но я ищу своего друга, мне сказали, что он пошёл сюда.

Тамаз и не думал конфузиться. Ловким движением набросил мне на плечи сброшенный плащ.

— Гефестион доставил мне несравнимое ни с чем удовольствие, поддержав беседу. Мы говорили об обычаях персидского двора. Впрочем, кажется, заболтались. Позвольте мне, благородный царь, вернуть вам вашего «друга».

Ваши взгляды перекрестились и в них не было ничего от сказанных вслух фраз. Сняв с пальца родовой перстень, железную перчатку, с изображением двух эпирских орлов, ты протянул его персу.

— Ты спас жизнь Гефестиона. Возьми и знай: когда я в следующий раз увижу его, то исполню любую просьбу того, кто принесёт мне этот перстень. Клянусь Гераклом! Гефестион, ты прирос к ложу? Следуй за мной.

Ты так быстро шёл по дворцовым переходам, что мне пришлось бежать следом. Не смея начать разговор первым, я ждал, когда ты извергнешь первые ругательства и, отведя в них душу, смилуешься.

— Александр!

— В чем дело, филэ?

— Здесь никого нет, можешь кричать.

— С чего бы? Ты сделал нечто недостойное?

— Нет, я подумал… — и замолчал. В следующее мгновенное ты сильно сжал мне здоровое плечо и придвинув лицо, показавшееся оскаленной пастью цербера. Ты сдерживался, чудовищным усилием воли подавлял себе желание излить на меня всю свою боль и разочарование.

— Прости.

— Что тебе с моего прощения? Если бы дело было только в нём… Ты поставил под удар Македонию, я дал обещание и сдержу его, чего бы не просил мой враг! Я сам дал им в руки оружие, о филэ, я действительно сейчас сильно разгневан, поэтому иди к себе, подготовься к сегодняшнему пиру и будь весел, никто не должен знать о нашей уязвимости.

В покоях я попросил Феликса поменять мне повязку, тот, взяв губку, сначала отмочил присохшие корки и только затем распутал грязные бинты.

— Тебе надо больше отдыхать, Гефестион, рана воспалилась и может загнить. Ты потеряешь руку.

— Я потеряю Александра, если сегодня не смогу кривляться и прыгать, как обезьянка, перед персидскими послами. Не бойся, Феликс, обещаю с завтрашнего дня я полностью передам себя в руки лекарей, а пока перетяни мне потуже плечо и позови Гелена, пусть принесёт лучшие ткани и самые дорогие украшения.

Хотя я и пользовался услугами царских поставщиков тканей и благовоний, дальше спальни меня не пускали. Как ни тяжело было носить титул «мальчика для забав Александра», я старался держаться достойно. Не закрывая лицо, вечерами шёл к тебе, достойно, словно на совет мужей и если слышал смешки за спиной, то не оборачивался. Слуга Антипара, Дидим, нелюдимый мужчина с пегой бородой, обиженный на богов за своё уродство, передал, что переговоры подходят к концу, и ты готов вынести решение, озвучив его на пиру. За добре известия я подарил Дидиму маленького серебряного льва на цепочке. Феликс, поначалу пугающимися собственной тени, к концу визита тоже освоился, лёгкий характер привлёк к нему нескольких доверчивых или излишне болтливых слуг, от которых я стал получать все сплетни раньше, чем они достигали ушей их хозяев. Не жалея золота, щедро оплачивал любые, даже самые невероятные слухи.

— Пурпур и только пурпур. Сегодня я выбираю пламенные ткани с золотой каймой, узором из спиралей и вышивкой в виде летящих соек.

Мне зашнуровали лёгкие сандалии, закрепили золотые щегольские поножи.

— Гефестион, я знаю ты не послушаешься, но умоляю, не танцуй!

Я промолчал. Добрый Феликс всегда давал правильные советы, но если бы я им следовал, то никогда бы не поднялся выше того, кем был в начале пути.

В зале всё было готово, в жертвенной чаще горел огонь, слуги внесли подогретые амфоры, наполненные старым вином по узкие горла. Угощениям, казалось, не будет конца: блюда не устанавливались на столах и потому, некоторые особо выдающиеся яства, рабы держали в руках. Собравшиеся в зале придворные в полголоса обсуждали будущую речь наместника. Заметив среди молодёжи Птолемея и Гарпала, я отошёл к ним. Оба соученика меня недолюбливали, считая наглым выскочкой, но выбирать не приходилось. Перекинувшись парой вежливых фраз, мы не нашли общих тем для разговоров и замолчали. Я чувствовал себя лишним в толпе родовитых македонцев, незаметно сжимая кулаки, натянуто улыбался. Персы также сторонились толпы, держась особняком, ждали твоего выхода.

— Гефестион! — Тамаз отделился от соотечественников и подошёл ко мне. — Сегодня ты ослепителен.

Птолемей громко фыркнул, а его друг поддержал многозначительным смешком. Бормоча извинения за грубость македонцев, я не заметил, как отделился от своих и стал медленно прохаживаться по залу, обмениваясь с персом комплиментами. Толпа замерла, переступив невидимую границу, я слишком близко подошёл к пропасти. Мы, увлекшись разговором не заметили, как вошёл ты в сопровождении матери и Антипара. Подскочившие слуги напомнили о присутствии царя, и тогда, прикоснувшись пальцами к губам, чужестранцы протянули тебе навстречу руки, словно передавая дыхание, я же один среди них застыл столбом. Ты милостиво пригласил меня на своё ложе, жестом предлагая послам расположиться по обе стороны от нас. Это не был официальный приём, то, на что рассчитывали македонцы. Речь, полная тайных смыслов, не оправдала надежд. Наместник лишь рассыпался в похвалах Персии, припоминая деяния Кира и его приёмников, восхищался Дарием. Кивком приказывая слугам подливать персам побольше вина, интересовался царской дорогой, проложенной через всю страну, количеством застав и составом гарнизонов. Расположением колодцев, качеством воды в них и вёл себя как не очень осторожный соглядатай, но это проходило! Захмелевшие персы, преисполненные собственной значимости в глазах македонского царя, выдавали такие сведения, что я внутренне начинал содрогаться. Ты чувствовал моё внутренне напряжение и потому время от времени гладил по бедру и целовал за ушком.