Я - твое поражение (СИ) - Страница 115

— Хватит. Давай отведу тебя в спальню?

— И чем мы там займёмся? Споёшь колыбельную? Погладишь по плечу, укроешь одеялом? Это я должен сказать тебе — хватит! Хватит издеваться надо мной! Ты получил все, о чём может мечтать человек! Мало? Моя корона не даёт тебе покоя, знаю, ты давно уже задумал убить своего царя и сам взойти на трон, да только ждёшь удобного момента!

Вот они — слова Аминты! Силок раскрылся, приглашая в предательские недра, что делать? Изобразить возмущение? Оправдываться? Обижаться? О боги, какая тактика будет верной? Видя моё смущение, ты только ещё сильнее уверился в подозрениях. Потому отвернувшись, принялся тянуть сквозь зубы хмельной напиток. Я сидел, застыв на малом троне. Перебирая в голове сотни вариантов, решая, как поступить, и тут голос Клита отвлёк нас от сложной разборки. Клит нахлестался до колик и принялся громко обсуждать твою политику.

О наш самоотверженный Клит, ты снова спас меня!

Началось всё вполне невинно. В гуще придворных обсуждались недавние сражения, воздавались почести павшим, как вдруг одно слово, как факел брошенный на сухую паклю, полыхнуло скандалом.

— Домой! Мы на пределе!

Не знаю, кто сказал его, и сомневаюсь, что это вообще был Клит, но впоследствии именно ему приписали неосторожную первую фразу. Мы были пьяны, измотаны морально и физически, неудивительно, почему многие подхватили и, крича, начали обсуждать плану возвращения. Раздражённый подозрениями в отношении меня, ты не мог оставаться в стороне от безумной толпы, бросился в самую её гущу. Я же, занятый собственными мыслями, не предал значения очередной сваре, положив подбородок на кулак, пристально смотрел на суетящегося Багоя.

— Гефестион, очнись! Он сейчас убьёт Клита!

Пердикка сильно потряс меня за плечо, и только тогда я очнулся, вернувшись в действительность. В углу зала шла нешуточная драка. Сразу десяток македонцев мутузили друг друга, по пока непонятной мне причине. Расталкивая драчунов, я пробрался к самой сердцевине побоища, там, где, сцепившись с Клитом, вы, не стесняясь магараджей, драли друг на друге одежду. Пыхтя, как два вола на пашне, топтались, не в силах расцепиться.

— Все вон из зала! Зовите охрану!

С ходу поняв серьёзность проблемы, мудро, не полез между вами. Знал: всякий, кто посмеет помешать, будет убит. Только криками, истошными воплями пытался воззвать к благоразумию обоих. Всё, абсолютно всё, что напишут потом твои историки, будет сущая ложь, её подхватят остальные и смерть Клита спишут на твой хмельной угар. Нет, Александр, даже находясь в подпитии, ты не был безумен! И пока выгоняли последних гостей, для вида кричал что-то об измене, которой не было! И только пара мгновений. Перед тем, как ты, вырвав копье у подбежавшего охранника, пронзил им сына Лаоники, пригвоздив его к стене, ты увидел во мне врага. Я помню тот взгляд, взгляд Аида, я помню слова, сорвавшиеся с сухих губ:

— Ты следующий!

После чего, бросившись к умирающему Клиту, ты принялся разыгрывать трагедию. Мир рухнул, я стоял рядом, не в силах двинуться. Чудовищное предупреждение отныне довлело надо мной. Показав, что даже прочная многолетняя связь — не гарантия царского милосердия. Ты убил Клита! Ради меня бедняга, как и многие до него, попал в жернова нашей любви, был перемолот безжалостно.

Потом назначили судебное разбирательство, больше проведённое для вида, на котором я огульно оклеветал убитого, выставив его изменником. Что ты хочешь? Да, я боялся. Впервые за все годы, я испугался тебя, и, как следствие, стал тих, неприметен, посылал щедрые дары евнуху и прочим недругам. В армии зашептались.

— Второй трон качается. Гефестион уже не имеет былого влияния.

Желая подлечить отношения разлукой, я, уведомив тебя через Леоната, перебросил свою часть армии на другой берег Гидаспа и повёл её параллельно реке. По правой стороне шёл Кратер, также стремящийся не попадаться тебе на глаза. В отличии от нас, основная часть сплавлялась по воде, на кораблях посторожённых Неархом. Тяжёлых и неповоротливых. Их медлительность, а самое главное — частые посадки на мель, влекущие за собой непродолжительные высадки на берег, имели свои нехорошие последствия. Где-то там, в гнилых болотах, ты подхватил жесточайшую лихорадку, а потом, едва оправившись от болезни, стрелу в грудь.

— Александр убит!

В мой лагерь ворвались испуганные посланцы.

— Пронзён стрелой при штурме!

Не говоря ни слова, ведь скорость была единственным союзником, я бросился к тебе. Ещё никогда я не был так одержим твоей… Жизнью? Смертью? Под стук копыт загнанной лошади передумал всё: похороны, захват власти, будущее правление. И ужаснулся! Неужели я действительно изменник, о котором слагают небылицы хитрые интриганы? Не слезая со спины лошади, на полном ходу приложил руку к сердцу. Как же оно бьётся! Александр, почему?! Почему ты бросаешь меня? Я же простил твою ложь, согласился со всеми твоими желаниями, я даже сейчас, как бы не хотел и не врал себе, продолжаю любить! Ох, как же тяжело жить! Не лучше ли броситься в твой костёр и сгореть заживо, с тем, кто был для меня богом?

Такие мысли одолевали меня, перемешавшись в голове, не давали разумно собрать. Как вихрь влетел я в застывший лагерь, падая с коня в руки подбежавших телохранителей.

— Александр?

— Ещё дышит, хочет видеть тебя!

Бинты, пересекавшие грудь, все в чёрной засохшей крови, тяжёлый запах опия. Припав губами к царственной руке, я опустился на колени. Ты уже несколько часов находился забытьи и не слышал моего прихода, дыхание с трудом срывалось сухих губ, время от времени на них надувался кровавый пузырь — признак того, что одно из лёгких пробито насквозь.

И все же…

— Филэ…

Спустя несколько часов, прошептали родные губы, наклонившись, я смочил их водой, разведённой напополам с вином.

— Я здесь, Александр.

— Ты всегда рядом. Добей, хочу умереть от твоей руки. Устал.

Мне послышалось, или ты действительно сказал нечто подобное? И что это — бред умирающего или желание царя? Твоя жизнь в моей власти? Ведь стоит посильнее нажать на пробитую грудь, вызвав необратимое кровотечение, и ты действительно умрёшь, и никто не заподозрит меня в убийстве. Так было с Протеем. С Филиппом. Неужели я подниму руку и на тебя? И кем тогда стану? Царём? Цареубийцей?

— Перестань, я лучше поменяю твои повязки.

Это было самоё тяжёлое ранение на моей памяти. Несколько дней ты витал между жизнью и смертью. В те дни я даже вспомнил некоторые молитвы и, казалось, вновь поверил Асклепию и Пеону, молясь у чужого алтаря. Горячка, вперемешку с ранением, пожирала тебя, гной отходил очень плохо, приходилось, буквально, выдавливать его из твоей раны. Горы грязных бинтов я, не заботясь, выбрасывал прямо у входа в палатку, по два раза на дню обмывал тебя, переодевал в чистые одежды, спал между ножками ложа, положив голову на согнутую руку. Помня о возможности бунта и боясь неведомого врага, велел перенести к тебе все важные документы. В короткие часы затишья, когда болезнь отступала и ты засыпал коротким тревожным сном, занимался делами армии. Вынужденный остановиться и разбить лагерь по обеим сторонам реки, удерживал разрозненные отряды в неустойчивом повиновении. В те дни мне очень помогал Пердикка. Его живой ум не раз подсказывал верное решение, склоняя меня к принятию сложных решений.

— Дела плохи, — сказал он однажды утром, войдя в палатку. Оторвавшись от расчёсывания твоих волос, я положил на столик частый гребень и повернулся к другу.

— А конкретно?

— Наши солдаты, видимо, подпоенные кем-то, кричат, что Александр давно умер, ты же скрываешь его смерть с целью захвата власти. Говорят, что сейчас к нам движутся из тыла верные тебе части персидского войска, и как только они будут в лагере, ты воссядешь на трон, подавив любое сопротивление.

Что ж, этого следовало ожидать. Я молил богов дать нам немного времени, передышку, чтобы ты смог хотя бы подняться на ноги, но они не вняли, более того, заразили безумием многих, если не всех.