Я - твое поражение (СИ) - Страница 113

— Смотрите! Это же движущиеся горы!

Крики на переднем крае звучали всё громче, люди вопили от ужаса, и держать строй становилось все сложнее. Действительно, на нас двигались огромные серые животные в ярких попонах и имевшие длинные белые зубы, торчавшие по обеим сторонам морды.

— Стоять! — орал я, едва удерживаясь на беснующейся лошади.

Та тоже впервые увидела слонов и, не хуже наших ребят, только и думала, как бы удрать с поля битвы. Сжав пятками её бока, понёсся навстречу исполинам с одним лёгким копьём и кривым мечом кавалериста — кописом — единственный, кем двигал не страх, а любопытство, приблизился на опасное расстояние и получил стрелу в бок. Чувствуя, как вонзилось остриё, сумел-таки метнуть копье в движущееся животное, рассмотрев его упряжь и маленькую корзинку на спине, скрывавшую погонщика и стрелков, числом пять. Далее помню плохо. Надо отдать должное моему коню: почувствовав слабость всадника, он всхрапнул и вихрем рванул обратно в лагерь, унося от неминуемой гибели.

Боль от вынутого острия, а ещё больше — от проигранного сражения, здорово мучили меня. Я раз за разом наносил стилусом на восковую дощечку безумные проекты, могущие остановить слонов. За стенами палатки шептались напуганные соотечественники.

— Едва жив остался. Говорят, Александр, увидев кровь Гефестиона, забыл о своем величии, изорвал собственные одежды на перевязки друга. Нёс на руках до лекарей, пообещал перевешать всех, если его любимец не поправится.

С трудом улыбаясь, я возвратился к своим трудам, лёжа на здоровом боку.

Ты пришёл ближе к обеду с озабоченным лицом, порыжевшим от пыли, тяжело сел рядом, тихо осведомившись о самочувствии.

— Бывало и хуже.

— С какого перепугу ты понёсся на слонов? Хочешь, чтобы я умер от страха за своего филэ? О боги, вид твоей крови свёл меня с ума! Я бросил армию, и потому нам пришлось отступить!

— Угу, сейчас договоришься, что это я виноват в поражении?

— А кто же? Не будь твоего наиглупейшего поступка, мы бы прорвали им фронт и ударили врагу в спину.

— Ну, ну, не расстраивайся, наши не будут освещать сегодняшний день, как-нибудь замнут ненужные сведения.

Обменявшись мнениями, оба замолчали.

— Я тут…

— Бальзам принёс?

— Ну да. Ты, конечно, его не любишь.

— Давай! Кто знает, может на этот раз не стошнит.

Благодарно улыбнувшись, ты протянул мне тёмный сосуд со знакомо пахнувшей отвратительной жидкостью.

— Я всю ночь думал, как нам победить слонов. Смотри, здесь я нарисовал их вооружение и упряжь. Погонщик управляет этой махиной с помощью острой палки, которую держит над головой слона, направляя его бег, поэтому, прежде чем кинуться на животных, мы должны избавиться от поводырей и сделать движущиеся горы неуправляемыми. Кроме хозяина, слон не слушается никого из сидящих в корзине, значит нам надо выставить перед войском критских лучников и лёгких персидских стрелков, славившихся своей меткостью, пусть они с расстояния поразят цели, и тогда настанет очередь моих инженеров. Смотри, мы подготовим зажигательные снаряды, дабы ослепить животных и посеять в их рядах панику, но и это не всё! Пехота будет нести впереди себя толстые доски с длинными шипами, мы будем класть их на землю, не давая слонам подойти к нам ближе, чем на полёт стрелы. Кроме того, громкая музыка, барабаны…

— Гефестион! Я и сам об этом думал! Мой дорогой филэ, мы до сих пор мыслим одинаково, благодарю тебя, о самоотверженный. И пока ты болеешь, я заступлю твоё место, ты же разрешишь?

Я засмеялся, хотя и от этого сильно закололо в боку.

— Желаешь место хилиарха? Изволь, только будь готов к плевкам в спину.

Ты тотчас оставил шутки и серьёзно вздохнул.

— Если бы только это. Есть подозрения, что против меня плетётся заговор, и на этот раз в числе изменником самые близкие люди.

— Ты кого-то подозреваешь?

— Да, дважды в моём кубке обнаруживался яд. Собака сдохла будучи накормлена потрохами от кабана, которого мне готовили. Сегодня стрела, пущенная несомненно опытной рукой, вонзилась в стул, на котором я сидел.

— Кто?! Скажи мне, кто?! И клянусь…

Забыв о ране, я подскочил на ложе, пытаясь схватить меч, ты ловко остановил и осторожно уложил обратно.

— Не надо волноваться, сейчас главное — твоё здоровье. Клянусь, я не умру, пока ты не сможешь вернуться в строй! Выживи, Гефестион, и, когда мои враги менее всего этого будут ожидать, ударь жестоко, беспощадно, так, как умеешь только ты. Люблю тебя, филэ, и… а… уже пошло? Я за тазиком!

Всё-таки мы были отличной парой. Даже перестав вместе спать, мы не утратили некой духовной связи и, скорее по наитию, чем имея доказательства, понимали друг друга. Аминта вскоре вернулся, я к тому времени уже позабыл гнев и принял его радушно. Однажды, трапезничая со мной, племянник задал вопрос, которому поначалу не придал значения, но который обдумал позже.

— Я слышал, что после смерти царя, если он не имеет законного наследника, следующим правителем становится хилиарх. А ты, мой дядя, таким и являешься?

— Перестань нести чушь, Аминта! У Александра будет целый полк здоровых карапузов, дай нам только выбраться из этих диких зарослей, кишащих змеями и ядовитыми многоножками, клянусь Гефестом, он себя покажет.

Аминта стушевался, отведя взгляд, осторожно спросил, не желаю ли и я вступить в брак с какой-нибудь персиянкой.

— Ты же знаешь, женщины не по моей части. Вряд ли я на такое пойду.

— А если здесь будут замешаны интересы государства?

— Я столько сил отдал государству, так пусть хотя бы в этом оно отвяжется от меня! — подвёл итог разговора и плеснул Аминте добрую порцию хиосского.

Возможно, тот разговор стал отправной точкой, точней невозврата, возможно, сам того не желая, я дал Аминте надежду. На трон. Любому подобная перспектива вскружила бы голову, а уж тем более такому пылкому, неопытному мальчику. Вряд ли он сам пришёл к подобному выводу, подозреваю, кто-то воспользовался доверчивостью племянника и подсказал ему заманчивую перспективу, возможно, Кратер или Эвмен. Оба слишком властолюбивы, оба — мои первейшие враги. Обоих я душил, не давая свободы: первого на военном поприще, другого — в мирных заботах. К несчастью, я не сразу заметил перемен в мальчике: его разросшуюся гордость и заносчивость списал на порывы молодости. Его глупость принял за доверчивость.

Да, так и должно было случиться, и моя вина лишь в том, что я слишком любил его.

Вечером, раздевая меня, Феликс заметил, что несколько юношей взято под стражу. Вернувшись с очередной вылазки и осматривая каждую царапину, которую в здешнем гнилом климате следовало немедленно смазать целебным составов во избежание нагноения, слушал крайне небрежно.

— Говорят, среди них есть несколько детей очень важных лиц.

— В чём их вина?

— Говорят, желторотые юнцы хотели ни много ни мало убить царя!

— Бабьи сплетни, Феликс. Было что-то серьёзное, я бы уже знал, а так… перестань и дай мне отдохнуть.

Пусть раздерут меня псы Гекаты, но Индия не нравилась всё более и более. Непонятный народ, странные обычаи, языки, которые даже я с трудом мог понять, и при этом постоянно влажный климат: дожди, идущие как по установленному правилу — сразу после обеда! Ты! В Индии твой облик окончательно утратил черты человека, которого я любил, кто повлиял на это? Твои жёны, любовницы, новые друзья — магараджи? Либо ты сам уже катился в преисподнюю, не хочу анализировать, но, наблюдая, как потяжелели и обрюзгли некогда мощные плечи, стал выдавать вперёд живот, обвисли веки, пытался понять, что ждёт тебя в дальнейшем. Роксане также была ненавистна чужая страна. Она закатывала грандиозные скандалы, доводившие тебя до бешенства, и тогда ты крушил в винном подпитии всё на своём пути, упрекая жену в бесплодии. Я помню тот храм. В глубине джунглей заброшенный, погрязший в обезьяньем помёте, старика с белой отметкой на лбу, сидящего посредине, скрестившего ноги в позе лотос. Говорили, он видит будущее. Мы три дня пробирались к храму, прорубая себе путь в джунглях мечами, рискуя быть укушенными ядовитыми змеями, во множестве кишащими под ногами коней. Великий отшельник, так высоко превозносимый старым Пором, увы, оказался иссохшим скелетом, впрочем, весьма прочно застывшим в той позе, на которую его обрекли. Меня поразил даже не он, не то, как ты ударом ноги поверг их божество в прах, а прекрасные фрески неизвестного храма. Танцующие женщины.