Я - твое поражение (СИ) - Страница 110

«… мой несравненный филэ, сегодня я назначил тебя предводителем моей тяжёлой конницы, и как своего военачальника призываю, вернись, и прими командование из моих рук…»

- Дурак, трижды дурак!

Крича, отбросил письмо, опершись ладонями о стол, часто задышал от волнения. Тамаз подойдя сзади мягко обнял, прижавшись виском к взмыленной голове.

- Успокойся. Ты хотел этого и наш царь исполнил твой каприз. Так стоит ли разыгрывать трагедию?

- Не могу, не хочу, не желаю!

- Придётся! Будь добр отвечать за свои поступки.

Повернув голову, я жёстко усмехнулся.

- Смотри, как заговорил, а о своей участи подумал? Будь здрав о великий царь, вот познакомься - это мой персидский любовник, и сколько мгновений ты проживёшь после подобного обращения? Твоя голова будет красоваться на острие самого высокого царского штандарта!

- Александр, как мудрый правитель вряд ли захочет придать огласке нашу связь, ему важно сохранить твою честь неприкосновенной, как впрочем, и свою.

- Много ты знаешь об Александре и его мудрости.

Говорить, что я боюсь потерять Тамаза, боюсь одиночества, было бы слишком унизительно и потому разомкнув объятья излишне грубо бросил последнюю фразу.

Так или иначе пришлось покинуть сатрапию. В ней я провёл в общей сложности не более двух месяцев, и вновь нагрузив верблюдов и мулов подарками двинулся в обратный путь. Отвыкший от простой одежды воина, а в лагерь я должен был въехать как македонец, долго возился с ставшими непривычными доспехами, Феликс, пыхтя больше мешал, чем помогал завязыванью ремешков и застёгиванию простых золотых фибул. В ночь перед воссоединением, я даже вынул из пыльного ларца рогатый шлем, огладил примявшийся временем белоснежный плюмаж, провёл пальнём по высоко стоящим орлиным перьями. Неужели возвращается прежняя жизнь? Возможно ли? Полог тихо отодвинулся и в палатку вошёл Тамаз. Без разрешения вынул шлем из рук и подвёл к ложу.

- Хочу чтобы ты запомнил эту ночь Гефестион, ведь никому неизвестно, что нас ждёт завтра.

Его поцелуи, нежные, мягкие, касание надушенной благовониями бороды, холодок зубов, все, так поначалу возбуждавшее новизной, приелись, и я скорее отдавал дань телу, нежели желал соития. Тамаз, как опытный любовник мог по моему дыханию определить нравиться ли его действия. Подстраиваясь, доставлял массу приятных ощущений, но не затрагивал души. Временами я и сам, принимался горячо целовать заросшие щетиной синеватые щеки перса, восторгался его ухоженной бородой; ты, имея паршивую растительность на лице всегда тщательно брился и меня приучил к ежедневной процедуре удаления волос на подбородке, которой не изменял даже в разлуке. И все же втайне, думая отрастить нечто подобное, пока только и мог что перебирать густые пряди Тамаза, поднося их к ноздрям и выдыхая приятный запах горной лаванды. В наших отношениях не было страсти, каждый понимал они обречена на страдания, и каждый принимал высокую цену.

- Есть ли верх твоего бесстыдства, филэ?

Царь встретил меня раздражённо, недавно в армии был подавлен мятеж, и ты самолично распорядился посадить на кол сорок македонцев. Зачинщиков бунта. Впервые, не я отдал жестокое распоряжение, не мне вслед плевали; довольный небольшой местью я безмятежно улыбался коленопреклонённо стоя под царскими очами, и разводил руками.

- Ты являешься в лагерь, совершенно не скрывая любовника? Как это понимать? Ты хочешь узнать границы моего терпения? Я спрашиваю тебя! Отвечай!

- Ты приказал я приехал, к чему объяснять излишние подробности?!

Не выдержав, ты вскочил с трона, предварительно выслав всех из зала, самолично закрыл тяжёлые дубовые двери на засовы. Тон резко изменился и в нем, послышались отголоски прежних чувств.

- Гефестион! Умоляю, прояви хотя бы видимость уважения ко мне! Да за одно такое дерзкое слово, я вправе казнить любого, и делаю это, Зевс мне свидетель! А с тобой, только лицемерно гневаюсь, сохраняя призрак силы. Жестокий, скажи, чего желаешь и я все исполню, пользуйся мною, человек с каменным сердцем.

Упав на колени, ты пополз ко мне, рыча как раненый, обнимая, нашёл ладони и принялся целовать пальцы, обливая их горькими слезами. Что я мог сделать? Сказать, что слова не имеют цены, обещания пусты, а любовь ушла? Промолчал. Грустно улыбаясь, гладил когда-то блестящие, а сейчас изрядно поредевшие светлые волосы, отмечая какие они стали тусклые. А ведь раньше я любил их трепать, играть ими, фыркать, когда один из волосков попадал в нос и чихать, неизменно веселя тебя.

- Перестань царь, нас могут подслушивать.

- Пусть, все и так все знают. Злые, недалёкие греки, погрязшие в разврате персы, все, все против меня! Ты слышал – меня хотели убить! Меня! Царя царей! Того, кто им дал славу и почёт! Почему Гефестион?! Ответь, за что они ненавидят меня?!

Истеричность. Столь присущая женщинам, в последние годы стала часто проявилась в твоём облике, я не любил подобные моменты и зная, как её прекратить излишне строго прикрикнул.

- Опомнись царь царей! Иначе, я спутаю тебя с Роксаной!

Ты замолчал и ещё немного посидев на полу поднялся, подойдя к столу, зажёг находившую там масляную лампу. Неверный огонёк осветил твоё напряжённое злое лицо, судя по сжатым губам, ты обдумывал нечто страшное. Я тоже примолк, понимая, ненужность пустых фраз. И тогда, ты тихо сказал:

- Расправься с моими врагами, так, как умеешь только ты.

Мы тогда готовились к индийскому походу, Неарх достраивал флот, на котором мы думали спуститься по великим рекам Инду и Гидаспу, довольный занятостью, я мог проводить много времени на вервях, учитывая количество нужного дерева и соответственно такелажа. Кроме того, вверенная армия так же требовала ежедневного внимания. Суета, охватившая лагерь, предчувствие нечто великого не давала многим спать, ты же, все дни советовался с Кратером, как поговаривали, твоим новым любимцем, а заодно и главнокомандующим и Клитом. Я не забыл позорного секса с последним и только ждал удобного случая уничтожить его. В одну из ночей, меня навестила Роксана, увидев на пороге царицу цариц, я едва ли речи не лишился: в такое время и в таком месте. Она вошла в сопровождении служанок, одетая как всегда – слишком ярко, но крайне безвкусно, звеня обилием золотых украшений на шее и поясе, уселась напротив рабочего стола и вперила в меня черные, непроглядные как канские болота, глазищи.

Я молчал. Желая понять, что её от меня надо.

- Ты колдун, - наконец, Роксана соизволила снизойти до разговора.

- Царица изволит шутить?

Мой сарказм разозлил ее, женщина вскочила опираясь пальцами о столешницу впиваясь в мягкое дерево, окрашенными алыми коготками.

- Сними заклятие с царя! Я не могу забеременеть!

- И кто в этом виноват?

- Ты!

Более вздорного утверждения мне ещё не доводились слышать, несмешливо опустив уголки губ, я немного расслабился и отложив острый стилус, изобразил на лице заинтересованность, почтительную. Приготовился выслушивать бабий вздор. И он не заставил себя упрашивать полился широким потоком.

- Ты - мерзкая скотина, скорпион отравивший своим ядом наши соития. Аль Сканлир кричит твоё имя, достигая пика блаженства, он не может даже излиться без того чтобы не помянуть «своего филэ».

- Так значит все получается. При чем же здесь моё имя, это лишь отголосок былых отношений, не надо ревновать к прошлому, моя царица.

- К прошлому? Знай же бессердечный, царь сразу же встаёт и уходит, он не разу не спал со мной до утра, не говорил нежных слов, все они только для тебя! Оставшись один, а я подслушивала, он часами пересказывает евнуху Багою вашу жизнь в Миезе, временами, он даже плачет! Нет, скорее воет как северный волк, и никто не может исцелить его. Наши дети! Наши несчастные дети умирают в моей утробе от горя их отца.

- Слишком много драматизма, Роксана, я вышел из возраста восторженного слушателя, и на меня твои завывания не действуют.

Через час должен был начаться рассвет, сильно тянуло спать, оттого вступать в бессмысленные бабские разговоры совершенно не тянуло.