Я - твое поражение (СИ) - Страница 109

Мы приблизились к идолу. Вблизи он был ещё более отвратительней чем на амулете Тамаза, вычеканенные в меди глаза смотрели на меня ужасающе, огненные языки вырывающиеся из пасти чудовища готовые слизать всякого приблизившегося на близкое расстояние.

Я вскрикнул припоминая свой давний кошмар.

- О Асклепий, это невозможно! Я не хочу! Не могу! Хватит!!!!

- Придуши жертву господин, будь милостив.

Подсказал жрец, указывая на ребёнка. Светленький, наверное из северных областей. Совсем малютка, тот доверчиво спал на моих руках и не ведал об участи уготованной ему. В конце концов, что значит жизнь этого ребёнка, по сравнению с тем чего я желаю получить? Ничего! Их рождается великое множество и умирает во младенчестве, возможно и этого ждёт скорый безрадостный конец, а принесённый в жертву он станет блаженным духом, будет радостно носиться в поднебесье наравне с ветрами. Ещё одна маленькая жизнь, принесённая на алтарь нашей любви, она затеряется среди множества убитых мною, уже завтра я и не вспомню о ней, так стоит ли раздумывать? Любовь Александра, единственное, что мне нужно и если ради неё мне снова приходиться убивать…то…то. Они стояли… там… в пламени – служанка с малышкой Европой на руках, Статира прижимая к необъёмному животу сына. Протей с проклятой подушкой, которой я душил его. Филипп и Павсаний. Каллисфен, с склянкой яда, Крисид, синий лицом, замученный мною в подземелье. Они громоздились и громоздились заслоняя собой блеск пламени. Они протягивали ко мне руки. Они кричали, требуя последнюю жертву.

- Господин, пора.

Я опомнился. Бесс уже отступил и огромные руки Молоха со отвратительным лязгающим скрежетом опускались, мгновение назад забросив в раскалённой жерло так и не начавшуюся жизнь новорождённого младенца. Эти ладони. Пальцы. Ногти. Искусно вычеканены в толстом медном листе, тянулись пыша жаром. Демон с огненным языком требовал отдать ему жертву. Тяжёлые механические руки достигли конечной точки и опустились на расклеенные докрасна колени истукана, оставалось совсем немного, подойдя вложить в них мёртвого ребёнка и моё желание исполниться! Исчезнут Роксана, Багой, и другие, и снова Александр будет смотреть только на меня, снова только я буду в его мыслях и сердце, только я согрею его ложе.

- Господин?! Молох ждёт ваше подношение.

- Да-да, конечно!

Я сделал три шага отделившись от всех, подойдя почти вплотную к раскалённой громадине, огонь, казалось расплавил даже постамент на котором держалась статуя и ноги даже сквозь толстые подошвы мгновенно согрелись.

Стоит ли моя любовь – жизни младенца? А если, нет? И, любовь ли это? А может и не было у нас никогда любви, и то что я принимал за неё, была только гордость, желание обладать великим человеком всецело? За что же тогда умрёт этот ребёнок?

Видя мои сомнения, один из жрецов решил помочь, быстро подойдя он попытался выхватить ребёнка и бросить его в плавящиеся от жара пригоршни Молоха, как вдруг оказался сам повержен, поднят и заброшен в пылающую печь. Придерживая одной рукой малютку, я сам того не ожидая в одного удара свалил рослого мужчину и тот потеряв равновесие упал прямиком в руки божества, скрытый механизм ощутив тяжесть повлёк верещащего жреца вверх к разверстой пасти.

Вопль, запах горелого мяса, дальше не помню.

Бежал, не разбирая дороги. С мечом в руках пробивался в толпе, кричал Феликса. В какой-то момент увидел Тамаза, отмахивающегося от наседавших жрецов невесть откуда взявшейся секирой.

Подземелье. Лязгнувший замок. Сырость.

Ребёнок, завёрнутый в плащ заворочался и тихо заплакал.

Удивительно, но все время потасовки я умудрился удерживать его у груди, не дозволяя никому прикоснуться к выбранной божеством жертве. Рядом вздохнул Тамаз, с трудом повернулся на бок и мне открылось его опухшее от побоев лицо, посиневшее от уголка глаза до подбородка с правой стороны. Он не стал бранить меня, свернулся калачиком на грязном полу, словно пережидая ещё одну из судьбоносных бурь.

- Малыш наверное голодный.

Встав, я двинулся вглубь пещеры, ведь судя по доносившимся голосам мы были не единственными её обитателями. Мне повезло, одна из женщин, рабыня, взялась накормить спасённого малыша, потребовав взамен несколько мелких монеток. Я отдал ей один из перстней подаренных тобой. Смешно, но те кто бросили нас к всякому сброду не удосужились даже ограбить чужеземца, имея немалый запас золота в виде цепочек и ожерелий я мог бы продержаться там довольно долго, кормя не только спасённого малыша. Возможно все бы так и было, если бы не оглушительный вопль одной из женщин, по непонятной причине она бросилась на кормилицу, пытаясь отобрать ребёнка.

- Матерь его,- перевёл мне один из их племени, - вчера у неё забрали боги сына, а сегодня вернули.

Сомнения поначалу охватившие меня, вскоре развеялись, когда дикая скифская женщина подползла ко мне на коленях и принялась обнимать голени, лопоча что-то по своему.

- Благодарит, - подсказал доброхот. - Думает ты бог, и спустился сюда чтобы нас освободить.

- Наивная. Усмехнулся я в ответ, и не желая мешать материнским нежностям вернулся к Тамазу. Перс не спал, и встретил меня хмуро. Узнав об счастливом воссоединении удивлённо поднял брови.

- Бывает же такое. Вот только счастье их будет недолгим, в полнолуние жрецы продают её ребёнка другому и все повториться снова. Ты здорово сглупил, не отдав Молоху его пищи, теперь против тебя все боги мира, и уже никто не спасёт.

- Спасёт? Меня не надо спасать. Я устал жить, Тамаз, устал надеяться и разочаровываться, я болен. Так не все ли равно, где умирать, здесь или в роскошном дворце, прости, что вовлёк тебя в свою безрадостную участь.

Он долго глядел на меня, потом обнял и поцеловал в щеку.

- Ты поступил правильно. Я смотрел, как ты мучаешься выбором и молил Ахуна-мазду образумить заблудшего Гефестиона, и прощение я должен просить, ведь это была жестокая проверка. Ты смог найти в себе человека, не тупого исполнителя приказов и не обезумевшего любовника, впервые ты поставил свой интерес ниже жизни незнакомого ребёнка и раз ты осознал, что болен, то, я соглашусь с этим утверждением; только, позволь добавить, ты выздоровеешь Гефестион.

- Поможешь?

Вместо ответа Тамаз привлёк меня к себе и поцеловал, уже в губы. А на четвертое утро нас освободили, подошедшие скорым маршем македонские полки, приведённые верным Феликсом.

========== 26. Филота ==========

Он не дарил цветов, не обещал верности, он пришёл и взял, не спрашивая разрешения. Было ли это любовью? Скорее всего нет, когда в один из вечеров Тамаз вдруг обвил руками мою талию и долго держал в объятиях, грустно ища во взгляде ответа. Я согласился. Пришедшая накануне почта так и осталась неразобранной, почта, в которой ты вновь и вновь молил об личном ответе. В последние годы я стал невероятно жесток с тобой, и не удивительно, моё сердце было растоптано и похоронено. Кто я был? Дрянь. Взяточник и гордец. Тамаз знал, но ни разу не упрекнул, не попытался исправить, он лишь дал мне то, в чем я отчаянно нуждался.

Тёплые ночи.

Дыхание человека лежащего рядом.

Скажешь, неужели так мало надо для счастья? Действительно мало, лишь толика иллюзии, что я значим, для кого-то. Может потому я не торопился возвращаться из сатрапии, верша дела государства издалека, через десятки гонцов успевал следить за обстановкой во всей империи и направлять течение жизни в нужном направлении. Говорили: я был отличным администратором, великолепным снабженцем, несравненным первым министром. Возможно это и так, а возможно и хитрая лесть, которая сплела вокруг Гефестиона золотую сеть, подогревая моё самомнение. И только единственный титул – титул успешного полководца, пока обходил стороной, много лет ты держал меня на незначительной военной должности – начальник личных телохранителей, командир гетайров, в то время как наши друзья уже возвысились до высших звания, я по-прежнему как недавно прибывший из Македонии юнец, довольствовался ничтожным. Молчи. Знаю ты скажешь будто бы нет ничего почётнее быть хранителем царя, человеком имевшим вход к великому правителю и днём, и ночью. Поверенный всех его тайн, и опять я соглашусь, другой бы на моем месте раздулся от спеси. Я же, тяготился почётом и мечтал сбросить заботы, вскочить на коня, как в юности с мечом в руке приумножать славу. Будучи в плохом настроении, излил в письме свою печаль. И не желая поступать разумно, тотчас запечатал его личной печатью, отправил тебе. Ответ не замедлил ждать.