Я - Божество (СИ) - Страница 10

Я зашторил окна, поставил чайник.

Вокруг происходило что-то.

Я в Москве ещё только четвёртый час, а уже столько новостей.

Мы все, я имею в виду и себя, и Виктора, и Олега, и Машу, и Сашу, до последнего времени составляли единое ядро. Никто не прикладывал для это специальных усилий, все происходило как бы само собой. Мы праздновали пять дней рождения, плюс вместе встречали новый год, осенью один раз устраивали праздник, посвящённый летней совместной поездке, обмениваясь на нём фотографиями, на майские праздники выезжали на дачу за город, если к этому прибавить восьмое марта, пару дней рождения смежных друзей, то получится, что как минимум раз в месяц мы собирались. Остаётся вспомнить, что всё это надо планировать, обсуждать и назначать, так что в среднем раз в неделю-две каждый с каждым говорил по телефону.

А последние год или два, начиная с учёбы в институте, наши контакты сошли на нет, но дни рождения до настоящего момента оставались арматурой, последним бастионом всеобщих встреч. Я даже представить не мог, что их отмена возможна.

Есть ещё одна тревожная вещь — травматизм.

Моя сломанная рука, воспаление лёгких у Александры, желтуха у Олега, депрессии Маши, которые становятся всё острее и не замечать их уже нельзя: сначала у неё кислый вид и вытаскивать её на совместные встречи всё трудней, уже заметно, что Маша не дружит с Александрой, лучшей подругой, сегодня она отменяет свой день рождения, а что же будет завтра? А мелкие ушибы, неприятности, истории в которые каждый из нас влипает всё чаще?

Накопился целый список.

Я вижу в этом всём общую закономерность.

Чем дальше мы друг от друга, тем большее зло нам грозит.

«Нечто пытается нас уничтожить поодиночке» — сделал вывод я.

В этом, кстати, и кроется причина моего отъезда в Ленинград. Я собрал всех и объявил о своём наблюдении. Никто даже и бровью не повёл! Александра наперекор мне заявила, что это «кризис взросления» — как она любит термины! — она предположила, что травматизм — прямое следствие взрослой жизни, снижение общего общения — результат учёбы, новых впечатлений, которые необходимы, и кстати, не собираюсь ли я возражать против её визитов в церковный хор?

Я уже не возражал.

Недавно, когда мы собрались осенью, я попытался привлечь общее внимание к происходящему, но бесполезно.

«У тебя мания преследования!» — запальчиво заявила Александра. Машу мои открытия, вряд ли, вывели из привычной меланхолии, а как показывают последние известия, даже наоборот. Виктор тогда промолчал, оставаясь при своём мнении, но нам его сообщать не торопился. Однако по его глазам я понял, что тот уже просчитал мои шаги и знает, что я их собрал не просто ради оповещения и разговоров, и подозревал, что за словами последуют действия. Олег воспринял всё беспечно, как и следовало, посоветовал меньше налегать на учёбу в институте и больше расслабляться. «У меня для тебя скоро будет сюрприз!» — шепнул он, хлопая меня по плечу.

Кстати, не на выходных ли он собирается меня порадовать? Последнее время сюрпризы чаще со знаком минус, чем плюс.

После этого провального собрания я уехал в Ленинград, сознательно идя на разрушение «ядра». Уехал, чтобы показать всем, что будет.

Вот почему звонок Виктора я воспринял так близко к сердцу, я ждал вестей о беде, ждал доказательств, и ждал его вердикта: точка зрения Виктора имеет наибольший вес среди нас. От его умозаключений «манией преследования» не отговориться. И вот почему я был настолько раздосадован, когда он так непонятно себя повёл.

Я надеялся, что появится простое доказательство, уезжать было страшно, но по-другому я не мог: нельзя сидеть, бездействуя. Я уже так «сидел» больше года.

Раздалось два звонка в дверь: они были не настолько короткие, чтобы казаться лихорадочными, но и не беспечно длинными. Так мог звонить только Виктор. Я оборвал облегчённым вздохом мои опасения по поводу его задержки и открыл дверь, за которой меня ждал действительно он.

— Привет.

Виктор кивнул и, не дожидаясь приглашения, вошёл, его лицо было отчужденным и озабоченным.

А я приготовился к разговору, который обещал быть долгим, сложным и информативным.

Я, вероятно, уже упоминал, что Виктор не курил и почти не пил. Но и он был не чужд человеческим слабостям, поэтому мы пили обжигающий душистый чай и закусывали конфетами с коньячной начинкой.

Миновало уже полчаса, но он не сказал ни слова, а я ждал. Хотя я сам по обыкновению и был нетерпелив, но я уважал мотивацию Виктора, тем более, что неделю назад всё было уже сказано и добавить было нечего. Он мог либо согласиться, либо сказать, что у меня паранойя, и посоветовать лечение.

— Расскажи, как твоя поездка в Ленинград? — приступил к делу Виктор.

— А что там рассказывать…

— Как что? — перебил Виктор, — почему ты вернулся так рано?

Челюсть у меня отвисла, а глаза вылезли на лоб.

— Я же знаю, ты бы сидел там, пока что-нибудь бы не случилось, — пояснил он.

— Ну да, ты же не дурак, чтобы не догадаться, — саркастически усмехнулся я, — а что здесь уже что-то произошло в моё отсутствие?

— Да. Но кто тебе об этом сообщил? — спросил Виктор.

Я не верил своим ушам. Но если Виктор считает, что это нужно, то я ему подыграю:

— Только ты и мог бы мне сообщить, а какая разница?

— Большая, Ваня. Если это кто-то другой, то у нас есть союзник. Это означает, что ещё один из нас поверил тебе и проявил максимум интеллекта, чтобы узнать твой ленинградский адрес и телефон и разобраться в твоей мании преследования.

— Очевидно, Витёк. Но только ты на это способен. Я не забыл тот раз со сном, когда ты один поверил мне и поддержал, твоего звонка я и ждал.

— Я собирался звонить ещё вчера, но… — Виктор смутился и замолк.

Повисла тяжёлая пауза.

Я ждал.

А он молчал.

— Но что-то меня удержало, не знаю почему, — тихо закончил он.

— Но ты же позвонил! — отчаянно рассмеялся я.

— Звонил? — прищурился он настороженно.

— Конечно, поторопил срочно приехать!

— Поэтому ты так злился! — догадался Виктор.

— Да, а что серьёзного случилось здесь в моё отсутствие?

— Ваня! Ты понял, что я тебе не звонил?! — с небывалым возбуждением выпалил Виктор.

— Как же так? Может, ты позвонил и забыл? — растерянно предположил я.

— Забыл? Как ты себе это представляешь?

— Никак, — согласился я, — но ещё меньше я могу понять, как ты не звонил, если ты позвонил, сказал, чтобы я возвращался, напомнил про тот сон, отказался объяснять что бы то ни было и повесил трубку.

Мы уставились друг на друга.

— Значит, нас больше, чем я думал, — прошептал Виктор.

— Нас? — не понял я.

— Нас, — подтвердил Виктор, — скажем так, тех, кому угрожает опасность.

Меня прошиб озноб.

— Витя, я не послушался тебя.

— Когда?

— Ты приказал убираться прочь, и я побежал оттуда, быстро, как мог… Но вдруг вместо того чтобы бежать вниз, я побежал на чердак, на крышу, потому что чем дальше я убегал, тем сильнее ощущал страх, похожий на тот, во время драки с Олегом на Алтае, а, повернув обратно, я его приглушил.

— На крышу? — вытаращил глаза Виктор, — Почему?

Я пересказал ему историю спасения девушки.

А он как всегда подвёл итоги, сформулировал всё, что у меня вертелось в голове гордиевым узлом:

— Нам конец, — констатировал он.

— Почему?

— Нас вычислили.

— А кто эта Таня?

— Она тоже одна из нас.

— Кто?

— Я же сказал, одна из нас.

— А кто мы? — почти выкрикнул я.

— Не знаю, — был ответ.

— А кто звонил?

— Тот, кто нас всех пытается уничтожить, как ты и предполагал неделю назад.

— Почему? — не понимал я.

— Потому что, только меня ты бы послушался на сто процентов и не побежал бы на крышу. И не спас бы Таню.

— Подожди, тогда получается, что атаки на нас вынудили меня уехать из Москвы и оказаться в Ленинграде, где некто пытался уничтожить Таню, но его же предыдущие попытки привели меня туда, а когда он попытался удалить меня с места трагедии, то тем самым наоборот привлёк меня на крышу, где я и спас её? Какая логика? Некто пытается уничтожить нас, и тем самым вынуждает меня помешать почти удавшемуся покушению?