Восставшие миры. Зима мира. Сломанный меч [Авт. сборник] - Страница 50
Сидир, сын Роэла из клана Шалиф был выше ростом и шире в плечах, чем большинство баромьянцев. Его бабку-рагидьянку взяли в наложницы, когда орды Скейрада впервые вторглись в эти края. Лишь недавно всадники из Хаамандура перестали думать об Империи как о добыче, и начали думать о ней как о наследстве. Он был мускулист, в свои сорок пять он сохранял юношескую упругость мышц. Его ноги не были кривыми, как у большинства наездников, потому что в горных краях он провел только несколько детских лет, после чего отправился учиться в более цивилизованные места. Его безбородое лицо было бронзового цвета, узкие темные глаза тонули в морщинах. Темные волосы, тронутые сединой, он стриг на рагидьянский манер. На правом бедре он носил эмблему своих имперских полномочий — кинжал в хрустальных ножнах. Лезвию работы дамасских мастеров времен второй из Трех Великих Династий, было не менее двадцати столетий. На шее Главнокомандующего красовалось витое ожерелье из чистого золота — он мог себе это позволить. Это было Ожерелье Зрелости, которое имели право носить только взрослые мужчины-баромьянцы. На нем были облегающие брюки и рубашка из грубой голубой ткани, туфли из тисненой кожи и короткая куртка для верховой езды — привычная одежда кочевников.
— Вот что я скажу вам, Юрусан, — Сидир решил говорить без обиняков, чтобы между ними не разрослась ссора. — Из летописей вам должно быть известно, каким образом Арванет впервые принес цивилизацию в Рагид. Но прошло очень много времени. Когда Аянская империя в Кхадрахаде достигла расцвета, Арванет уже умер и смердел. Ваша раса полагала, что она — цвет многовекового развития. А когда вы пришли сюда, то обнаружили город, который был великим еще до того, как ледник начал ползти на юг. Этот город помнил свое величие и отнесся к вам презрительно, как к скопищу мужланов, которые, к счастью, скоро будут уничтожены, как и многие до них. Это приходилось терпеть день за днем, месяц за месяцем. И все, что вас окружало, сами знания здешних мудрецов, убеждало вас, что это не пустое хвастовство. Да… Эрсер и все остальные поняли вашу слабость и быстро научились вас дразнить.
— Что, Главнокомандующий? — вспыхнул Юрусан.
— О, я сам вырос в такой обстановке, когда на меня смотрели как на обезьяну из диких лесов. Я к этому привык. Думаю, что я неплохо ладил с жителями Арванета, то же самое можно сказать об их отношениях с народами Севера. У тех тоже не было особых оснований для претензий. Но вот северяне и выскочки-баромьянцы собираются воевать. Что же касается арванетцев и рагидьянцев… — Он протянул руку к посоху старика и очень осторожно сжал его. — Юрусан, я очень ценю вас… может быть, больше, чем вам кажется, особенно после того, как увидел, что вы человек небезразличный. Мне нужна ваша помощь, ваши знания, ваш опыт управления. Но вы предоставите их для моих и только для моих целей, иначе я вынужден буду обратиться к кому-нибудь другому. Мы не равны, это правда. Никогда не забывайте: Император носит рагидьянские одежды, цитирует рагидьянских классиков и молится рагидьянскому Богу, но при этом он остается внуком Скейрада и скорее прислушается к вождю из Хаамандура, нежели к принцу из Наиса.
Ученый взял себя в руки. Маска спокойствия снова опустилась на его лицо.
— Главнокомандующий, — произнес он, — в четвертом завете Тола говорится: «Если семя зла брошено, не поливайте его и не согревайте. Оставьте его небу и уйдите…» Давайте пойдем каждый своим путем и будем заниматься каждый своим делом, а по вечерам будем встречаться и смотреть, насколько честно каждый из нас служит Славному Престолу. И насколько каждый из нас подвержен человеческим слабостям. И давайте начнем завтра… пообедаем вместе вечером.
— Хорошо, — согласился Сидир, немного остыв. Они обменялись поклонами и Юрусан вышел, шаркая подошвами.
Сидир постоял у окна еще некоторое время. Дождь перешел в ливень. Все сверкало и гремело.
— «Мне стыдно? — спрашивал себя Сидир. — Иногда люди, достигшие власти, окружают себя зеркалами, и эти зеркала отражают все как есть… их не могут затуманить никакие слова».
Его младшая жена была хрупка и застенчива. Ее приданое и принадлежность к знатному рагидьянскому роду делали его положение еще более прочным, но были не так уж необходимы. И все-таки в ее присутствии он чувствовал себя, словно перед трибуналом — он научился манерам, но воспитан был иначе. В Хаамандуре с Энг он чувствовал себя свободно, смеялся, испытывал настоящую страсть… Нет, не совсем так. Мир Энг был миром высокогорья, местных сплетен, песен, сказаний и легенд, пастушьих историй. Даже в Зангазенге, хотя это был маленький, захолустный городок, она тосковала по привычным палаткам. Поэтому во время нечастых встреч с ней, он быстро от нее уставал… Любовницы, проститутки, случайные связи — он всего-навсего пользовался их телами, не более того. Он вдруг испугался своих мыслей. — Что за черт навел меня на эти мысли? Откуда этот страх перед Империей?
Его рагидьянская половина ответила словами на баромьянском языке: «Это цивилизация. В Арванете есть древние вещи, но теперь это просто высохшие мумии. Одного возраста недостаточно. В них должна быть жизнь. Именно это есть у Империи. И с другой стороны, Рагид умирал, раздираемый войнами, пока не пришли мы, баромьянцы со своими сильными лекарствами и не спасли его. Сегодня… сегодня Рагид обязан нам жизнью. Но тогда чего мы так стесняемся? Откуда же эти сны наяву, будто мы понемногу превращаемся в рагидьянцев?»
— Входите! — бросил он, услышав тихий стук в дверь. Мальчик-дворецкий спросил, может ли войти член Гильдии Понсарио ан-Астраль, пришедший в назначенный ему час.
— Да-да! — прогремел Сидир. — Только сначала зажгите здесь свет. — Рабы, ждавшие этого распоряжения, внесли свечи и газовые лампы, зеркала светильников наполнили комнату мягким светом.
Сидир не двинулся с места, пока они не ушли. Потом дверь открылась, впуская следующего посетителя, и снова закрылась. Он не знал, зачем этот торговец попросил сегодня утром срочной аудиенции. Должно быть, причина была достаточно важной. На людях Понсарио вел себя, как изнеженный сибарит, но это была не более чем маска. Спина Сидира напряглась, желудок сжался в предчувствии беды. Но это было почти приятным ощущением — он устал от недомолвок, непонимания и конфликтов, устал от интриг, этикета, волокиты. С Понсарио у него были простые отношения: они недружелюбно относились друг к другу, как орел и свинья, и при случае с радостью спустили бы друг с друга шкуру. Но пока они казались едва ли не друзьями.
Гость отвесил три поклона, которые по этикету полагались принцу, а именно к этому титулу, согласно изданному Юру-саном декрету, приравнивалось звание вице-короля.
Сидир ответил, так же придерживаясь этикета:
— Главнокомандующий Светлейшего Величества принимает вас.
Все это смахивало на торжественный фарс, без которого, а иногда и вследствие его, порой умирали люди и сгорали целые нации. Да это и было торжественным фарсом.
— Вольно! — скомандовал Сидир. — Хотите чаю? Или, может быть, кофе, шоколаду?
— Спасибо, сэр. Я предпочел бы немного подогретого вина, но я знаю, что вы не пьете в рабочие часы, поэтому, с вашего позволения, воспользуюсь вот этим. — Понсарио достал портсигар розового дерева. — Хотите сигару? — Он демонстрировал уважение к духу товарищества, употребляя второе, самое почтительное из пяти местоимений второго лица, имеющихся в его языке. (В рагидьянском языке таковых было три). — Только что привезли из Мандано.
— Я не понимаю в них толку. — Сидир покачал головой. Он курил трубку, да и то не часто. Солдату не подобают редкие и дорогие удовольствия. Он сел и жестом указал Понсарио, что тот может сделать то же самое.
Член Гильдии опустился в кресло. Он был до смешного толстым. Короткие ноги и плоское лицо говорили, что его предки жили среди болот. Он только достиг среднего возраста, а уже полысел и красил остатки волос на голове и бороду. На ногтях были нарисованы золотые звезды. Из-под роскошных мехов виднелся подол вышитой рубашки, на пальцах блестели перстни. Он обрезал сигару, чиркнул пружинной зажигалкой с кремешком, зажег от нее палочку с серной головкой и прикурил, выпустив облачко ароматного голубого дыма.