Волшебники Маджипура - Страница 113

Одной ночью, когда он лег поспать на краю сухого оврага, неподалеку от него уселись три длинноногих зверя неведомой породы, издававшие кудахчущие звуки, очень похожие на смех. Он разглядел острые зубы и подумал, что они могут наброситься и загрызть его. Но они не сделали этого. Немного посмеявшись над ним, они несколько раз обошли его кругами, навалили каждый по кучке ярко-зеленого помета, а потом не торопясь убежали прочь. Он был не нужен им.

На пути ему попалась песчаная река, пересекавшая пустыню. В полуденных лучах солнца она сверкала, как длинная лента белого огня, от кристаллов кварца, из которых состояла. Он встал на колени, набрал песок в пригоршню, словно это была вода, позволил ему пробежать сквозь пальцы и снова расплакался.

А потом он споткнулся о стелющийся по земле куст, упал и сильно ушиб ногу. Его колено раздулось, как воздушный шар. Следующие два дня он вообще не мог идти. Он пополз.

Когда он под беспощадными солнечными лучами преодолевал широкую, лишенную малейшего укрытия равнину, на него набросился огромный отвратительный стервятник. Птица походила на милуфту, но была крупнее, с ужасными, налитыми кровью глазами, длинной голой красной шеей, с уродливыми кожистыми складками и клювом, напоминавшим крюк косы. Она слетела из поднебесья, вопя так, словно ничего не ела по меньшей мере месяц, и села над ним, расправив крылья с разлохмаченными неопрятными перьями.

— Я еще живой! — закричал Престимион и, перевернувшись на спину, пнул стервятника здоровой ногой. — Я еще живой! Я еще живой! Живой! Живой!

Но птица, казалось, даже не заметила этого. Она производила впечатление обезумевшей. Вероятно, она голодала уже так долго, что была готова убивать, хотя, вне всякого сомнения, принадлежала к породе падальщиков. Она вцепилась в него кривыми желтыми когтями, оставив с полдюжины глубоких кровоточащих царапин. Она долбила его клювом, стараясь достать до горла, до глаз. Она выдрала из его руки клок мяса и кинулась за новой добычей.

— Я еще живой! — повторял Престимион, отбиваясь от птицы, пытаясь отбросить ее в сторону. — Я еще живой! — Он впервые за много дней заговорил вслух.

Его поташнивало от вони дыхания птицы; его тело, там, где она нанесла ему раны, пылало болью, словно огнем. Он лежал на спине и пинал и колотил непрерывно наскакивавшего на него стервятника. Если бы только птица взлетела немного повыше, то он успел бы вонзить стрелу ей в брюхо. Но нет, нет, она все время находилась вплотную к нему и отчаянно клевала, колотила крыльями, драла когтями, нанося ему все новые и новые раны, пока ему не удалось каким-то образом ухватить ее за длинную тощую шею. Судорожно стиснув пальцы, он нащупал свободной рукой обломок камня и принялся колотить монстра по голове.

Птица дернулась прочь от него, а потом мягко осела на землю. Крылья несколько раз вяло дернулись и простерлись по песку. Когда последние судороги прекратились, Престимион поднялся на ноги и увидел, что чудовище было огромным; почти с него самого величиной. Ее мясо могло быть съедобным, подумал было он; но мысль о том, чтобы съесть эту тварь, показалась ему настолько отвратительной, что его снова затошнило и бесконечно долго рвало пустотой.

Когда рвота утихла, он перевязал самую глубокую рану тряпкой, оторванной от нижней рубашки. А потом встал и пошел, хромая, вперед. Вскоре он перестал обращать внимание на боль, хотя кровь из ран сочилась весь день, проступая сквозь одежду. Он начал забывать ощущение боли.

Но вскоре наступил день, когда он просто не смог идти дальше.

Ему казалось, что он все это время шел в нужном направлении, но перед ним не было ни намека на обещанную деревню Джаггерин, он уже несколько дней ничего не ел — ни листьев, ни корней, ни насекомых, ни червей — не лил воды, если не считать крошечной струйки, сбегавшей откуда-то сверху по отвесной скале. И вот его силы наконец иссякли. Это был конец, он твердо знал это.

Всем его горделивым намерениям предстояло оборваться в этом необитаемом месте, и никто никогда не узнает, что с ним случилось. А потом мир и вовсе забудет о том, что когда-то жил некто Престимион Малдемарский, чье имя могло бы при ином стечении обстоятельств войти в перечень королей.

Он лег в тени высокой скалы, положив мешок по одну сторону от себя, а лук по другую, закрыл глаза и принялся ждать. Сколько времени, спрашивал он себя, понадобится смерти, чтобы завладеть им? Час? День? Но он уже чувствовал, что время начинало замедляться. Во рту у него был вкус пыли, а дыхание стало настолько редким, что каждый вздох вызывал удивление. Через некоторое время он приоткрыл глаза, но увидел перед собой лишь бесформенный вихрь в красноватом мареве. Потом он снова долго лежал неподвижно, пока ему не пришла в голову мысль о том, что он уже не в состоянии совершить малейшего движения и, возможно, уже мертв. Но нет, нет, он уловил слухом свой собственный очередной вздох.

Я должен написать около тела мое имя, сказал он себе, чтобы те, кто найдет мои кости, знали, кому принадлежат эти останки. Он открыл глаза, но не смог сфокусировать зрение. Снова красное взвихренное марево. А сквозь него просвечивает яркий солнечный свет, отдающийся в его голове как непрерывные удары металлического гонга с неба. Медленно повернулся на левый бок. Выпрямил дрожащий палец, медленно и неровно провел в песке первую букву своего имени. Вторая буква. Третья. Приостановился, чтобы вспомнить, какая же должна быть четвертая буква.

— Следующая буква «с», — донесся голос откуда-то сверху.

— Благодарю вас, — ответил Престимион.

— А потом «т», — добавил другой, более низкий голос с сильным пилиплокским акцентом.

— Я знаю этот голос, — пробормотал Престимион.

— Да, конечно. И меня вы тоже знаете. — Поднимайте его, Гиялорис, и давайте, не теряя впустую времени, доставим его в деревню.

— Свор? Это вы?

— Да. И Гиялорис.

— Значит, вы тоже умерли? И мы вместе оказались у Источника?

— Если деревню Джаггерин можно считать Источником Всего Сущего, то да, мы у Источника, — сказал Свор, — Вернее, в трехстах ярдах от него: именно столько вы не дошли до Джаггерина.

Престимион почувствовал, что мощные руки легко и бережно подняли его с земли. Он, наверно, сейчас не весил ничего вообще.

— Вы удобно взяли его, Гиялорис? — вновь послышался голос Свора. — Ну вот и отлично. Держите его покрепче. Если вы уроните его, то, боюсь, он разобьется на сотню кусков.

Он провел две недели в Джаггерине, залечивая раны и восстанавливая силы. Эта деревушка, состоявшая из жалких плетеных лачуг, выросла в том единственном месте, где в песках Валмамбры из рек, скрытно текущих в недрах земли, на поверхность выходил постоянный источник Всю первую неделю он лежал на сплетенной из прутьев кровати; почти все время спал, просыпаясь время от времени, чтобы поесть странного сладковатого супа, которым Свор кормил его с ложки, или пожевать непривычного, похожего на губку хлеба, что пекли гэйроги. Затем силы начали постепенно возвращаться, он покинул кровать и стал медленно прохаживаться по комнате, опираясь на руку Гиялориса, а еще неделю спустя мог уже ходить самостоятельно, хотя все еще чувствовал сильную слабость.

— Гиялорис спас меня, когда дамба обрушилась, — рассказал ему Свор. — Вытащил из воды, нес меня на спине, когда мы бежали от людей Корсибара. И поддерживал меня в пустыне. Если бы не он, то я с тех пор мог бы уже десять раз умереть.

— Он, как всегда, врет, — беззлобно сказал Гиялорис. — Свор оказался куда более крепким созданием, нежели хотел бы казаться. Почти не нуждается ни в воде, ни в пище, зато способен, как замфигир, лазить по скалам и оврагам. Он голыми руками изловил, наверно, с полдюжины мелких зверьков, которые служили обедом для нас обоих. Нам было очень трудно добираться сюда, но если бы не он, то все было бы намного труднее. А ваш путь, похоже, оказался самым тяжелым. Еще час, и… Ладно мы нашли вас, и это главное. И мы трое все еще живы, хотя столько народу погибло.