Военные приключения. Выпуск 7 - Страница 53

Пряча улыбку, Костя, обгоняя афганца, поспешил на помощь пленнику. И когда тот был уже почти рядом, и старший лейтенант разглядел его добродушное круглое лицо, и сам парень, отбросив руку хромого, попытался идти сам, в тишине прозвучал выстрел. Пленник недоуменно остановился, закачался, пытаясь устоять на ногах до тех нор, пока к нему подбежит старший лейтенант.

— Ни–и–ис, ни–и–ис! — обернувшись на выстрел, заорал хромой. — Ни–и–ис!..

— …Хорошо. — Изатулла, стоящий над Заявкой, легонько тронул его ботинком. — Вставай.

Сержант, обхватив голову руками, продолжал лежать рядом со снайперской винтовкой.

— Вставай, надо идти, — опять тронул его главарь.

Иван встал, посмотрел вниз на ущелье, по которому бежали афганские «командос». Все еще сжимая голову, встал, и главарю показалось, что он готов идти вниз, навстречу парашютистам. Но Изатулла положил ему на плечо руку, кивнул на снайперку:

— Твоя. Будешь жить. А теперь уходим. Теперь уйдем. И вернемся.

И первым поспешил в одно из новых ущелий, открывшихся за хребтом.

В одну из темных морозных ночей начала февраля вне всякого графика границу СССР пересекла небольшая колонна — с десяток «Уралов» и примерно столько же бронетранспортеров. Для них не было ни цветов, ни музыки, и лишь свет фар выхватывал оставшиеся с вечера транспаранты, пустые трибуны.

Пограничники и сонные таможенники наскоро проверили документы прибывших, взялись было за машины, но попом ударили со старшим колонны по рукам и решили: техника до утра остается в «отстойнике», и вся остальная работа завершится с восходом солнца. Представитель штаба округа прямо в «отстойник» принес и раздал каждому часы, поздравив с возвращением и подарком от министра обороны. Угрюмов хотел показать, что они уже имеют такой подарок, но Сеня Горовойх закрыл его от майора, начал горячо благодарить штабиста за заботу.

— У тебя сколько рук? — лишь только майор ушел, спросил Семен Угрюмова.

— Две.

— А часов?

— Одни.

— Ну тогда в чем дело? — недоумевающе пожал плечами Семен. — Вообще–то, если они у тебя лишние…

Угрюмов точно так же пожал плечами и протянул часы Семену. Тот смутился, повертел коробочку в руках, сунул ее обратно Петру. Потянулся:

— Только сон приблизит нас к увольнению в запас. Товарищ старший лейтенант, а может, ну их, палатки, и перекантуемся в кабинах?

Штабист только что предложил им ночлег в палаточном городке в двух километрах отсюда, и Верховодов, жалея время, уже прикидывал, сколько они его потеряют на переходах. И в то же время самому предлагать ребятам спать в кабинах уже здесь, в Союзе, он не мог. Так они спали все полторы недели «войны», и заветной мечтой каждого после мыслей о доме было как раз поспать столько, пока сам не проснешься.

— Перекемарим, — видя, что командир колеблется, поддержал своего «бронежилета» Угрюмов.

Слово молчаливых особо весомо, и Верховодов охотно уступил просьбам:

— Всем отбой. Я — в «бэтре» Соколова.

Однако дойти до вытряхивающих из матрацев и одеял пыль «соколиков–ореликов» не успел. Сзади послышались торопливые шаги, и его шепотом — сколько времени им еще говорить по привычке шепотом при наступлении темноты — окликнул Карин:

— Товарищ старший лейтенант, можно на минутку?

— Да, Юра, конечно. Но сначала дай–ка я поздравлю тебя особо, — старший лейтенант притянул к себе Юрку, на миг прижал к груди. — Ты сам–то где устроился?

— Пока нигде. Я бы хотел… — ефрейтор замялся.

— Говори, я слушаю.

— Я бы… мне бы к матери, товарищ старший лейтенант.

— А где ты ее сейчас найдешь?

— Она будет у того, старого «отстойника», — горячо возразил Юрка. — Она никуда не уйдет оттуда, пока я не вернусь. Я ее знаю.

— Так это почти десять кэмэ, Юра. Пока дойдешь — и рассвет настанет. Связи с «отстойником» нет. Лучше утром машину возьмем — и туда.

— А сейчас нельзя?

— Сейчас? Кто же нас отсюда выпустит, пока не пройдем контроль. Мы все равно что за границей.

— А если попросить? — Юрка словно не служил в армии. — Я только туда и обратно… — Все же поняв, что просит несбыточного, оправдался: — Знаете, все время вспоминается, как я тогда по газам…

Верховодов почувствовал, как ему стало жарко. Юрка щадил его — ведь это именно он дал команду не останавливаться. Он боялся за настроение другие водителей, для которых бы сцена прощания матери с сыном не прошла бесследно. Он жалел саму мать и Юрку, потому что прижавшего к груди оторвать труднее. Но, шалея, он, выходит, загонял занозу в сердце своего солдата. Желая успеха своей «ниточке», а значит, и возвращения каждого водителя назад, он перешагивал через их совесть и любовь. Есть ли оправдание этому? То, что все в самом деле вернулись живыми и, кроме Угрюмова, невредимыми, — можно ли это положить на весы оправдания?

— Пойдем, — поеживаясь после первой волны жара от ночного холода и неприятных для себя мыслей, Верховодов направился к солдату, стоящему у выезда из «отстойника».

— Слушай, друг, вам надо срочно выехать часа на два, — с ходу начал Верховодов. — К твоему земеле, — он показал на Карина, — мать приехала, а мы только «из–за речки». Нам бы увидеться — и назад. А?

— Да вы что, товарищ старший лейтенант, — часовой не часовой, дневальный не дневальный, но поставленный у двух столбцов, соединенных веревкой е привязанными к ней красными лоскутками–флажками, солдат даже перестал поеживаться от холода. — Вы же знаете, что нельзя.

— Да куда мы денемся? Туда и обратно, слово офицера.

— Меня же посадят. Нет–нет, не просите.

— Слушай, земеля, выручи, — вступил в уговоры и Юрка. — Мне мать увидеть, она ждет, понимаешь?

— Все я понимаю, но поймите и вы меня. Не могу. Вот, закурить «Яву» могу дать, самому из дома только прислали, могу всю пачку отдать, а выезжать — не, не и не. — Солдат отвернулся.

— Хорошо, а если мы угоним машину? — предложил Верховодов. — Ты ничего не знаешь, мы по газам — и вперед.

— Стрелять буду, — не глядя в их сторону, отозвался солдат.

Юрка шумно вздохнул — так вздыхают не от безысходности, а от решительности. Старший лейтенант повернулся к ефрейтору, готовый выслушать его.

— Я пойду пешком, товарищ старший лейтенант. Человек я давно гражданский, так что… — Юрка махнул рукой, переступил через флажки я, не оглядываясь, пошел по дорого.

И оттого, что Юрка не попрощался, в конце концов, не оглянулся, понял Верховодов, как надеялся на него водитель. Все, что зависело от него как от солдата, он сделал. А когда попросил сам…

— Слушай, ну человек ты или нет? — перешагнул через флажки и Верховодов. — Его мать ждет, полторы недели сидит у шлагбаума в пятом «отстойнике». Что тебе пообещать, какое слово дать?

— Товарищ старший лейтенант…

— Туда и обратно, к рассвету будем здесь, — в голосе солдата Верховодов уловил нотки нерешительности и поэтому больше налегал на свою офицерскую обязательность и гарантии. И вдруг предложил: — Возьми мои документы. Вот удостоверение личности, орденская книжка. Если через два часа не будем, можешь сжечь. На, — Верховодов тут же протянул книжечки.

— Да зачем, что я, так не верю…

— Пойми, не за водкой и не к женщинам едем — к матери, — давил Верховодов. — Документы у нас проверили, груза никакого, так, одни формальности остались, а из–за них… А?

Солдат жалобно посмотрел на него, и старший лейтенант понял, что он внутренне согласился: жалость беззащитна, она не имеет твердости. Теперь важно лишь не спугнуть решение солдата: жалость не только беззащитна, но и пуглива.

— Спасибо, — нашел одно–единственное правильное слово Верховодов. — Спасибо, брат, через два часа мы здесь.

Не дав солдату сказать ни «да», ни «нет», Верховодов тем самым в какой–то мере снимал моральную ответственность с дневального.

— Но только чтобы в машине ничего не было, — попросил тот. — И через два часа были здесь.