Военные приключения. Выпуск 7 - Страница 51

— Теперь все, теперь все, — злорадно и радостно шептал Олег, перебирая магазины. — Теперь я им не сдамся, теперь они меня не возьмут.

Рокотов молчал, давая саперу насладиться свободой. «Свободой на пороховой бочке», — уточнил для себя прапорщик. Надо было думать, что делать дальше. Если Изатулла все еще в бешенстве, значит, разок или два пошлет своих «духов» па приступ. Но в конце концов ведь остановится, будет искать другие пути уничтожить их, выкурить, захватить. На прорыв отсюда не пойдешь, условий никаких не продиктуешь. «Короче, в той же тюрьме, только с оружием», — подвел нерадостный итог своим рассуждениям Рокотов.

— Как выберемся, первым делом побреюсь, — мечтал Олег. — И попрошу маму картошки пожарить. Слушай, а она верит, что я жив? Ей как сообщили: погиб или пропал без вести?

— Наверное пропал без вести.

— Хорошо, если так. Если бы записали, что убит, она бы… плакала. А я жив, жив!

И тут Рокотов услышал гул боя. Далекий, еле улавливаемый… Или показалось? Он придвинулся к Олегу, уж что–что, а слух у него будь здоров.

Однако сапер, положив подбородок на приклад автомата, не мигая смотрел перед собой. И было ясно, что он ничего не слышит и не видит, что мыслями он сейчас дома, что жарит для него мать картошку…

— Ты что–нибудь слышишь? — тронул его за плечо Рокотов. — Слышишь что–нибудь?

— А? — очнулся Олег, тревожно озираясь. — Что ты говоришь?

— Прислушайся.

Сапер вывернул шею, чтобы меньше дергалась голова и не мешала сосредоточиться, и по широко раскрывшемуся глазу прапорщик понял, что он не ошибся.

— Стреляют? — спросил Олег, тоже боясь ошибиться.

— Стреляют, — чувствуя, что пересохло в горле, прошептал Рокотов. — Где–то недалеко идет бой. Бой, Олежек, бой! Это наши, наши рядом!

Олежкин глаз часто–часто заморгал: сапер пытался что–то понять или придумать. Но, видимо, и свобода, и гул боя — это, настоящее, было настолько сильнее и значимее, что будущее, кроме разве конечного результата–жареной картошки, не останавливалось в его мыслях.

— По–моему, нам надо самим сделать небольшую войну, чтобы нас тоже услышали, а? — предложил Рокотов.

— Так что же мы молчим? — Олег тут же привстал, вскидывая для стрельбы автомат.

Прапорщик не успел его одернуть: прозвучал одинокий винтовочный выстрел. Как страшны на войне одиночные выстрелы, потому что это — выстрел в цель. Олег еще успел по инерции нажать на спусковой крючок, короткая очередь ушла из его автомата, но сам он уже осел, привалился к ящикам, и заросшее лицо его исказилось от боли.

— Куда тебя, что? — упал перед ним на колени прапорщик. — Олежек, Олег…

— Бок задело… Черт… А ты стреляй, стреляй, — тихо попросил сапер. — Пусть услышат. Стреляй… Только осторожно, — он ухватил прапорщика за руку, вяло вцепился в нее. Лоб его был покрыт испариной, левая щека дергалась. — И только… только не бросай меня. Не бросай…

Рокотов, положив ствол автомата на ящик, нажал на спусковой крючок. С двумя короткими остановками, давая оружию и замершему, все еще не выпускающему руку Олегу передохнуть, выпустил весь магазин.

— Теперь гранаты, — чуть ли не умолял Олег, и прапорщик, как мог далеко, бросил несколько гранат.

— Услышат? — с надеждой спросил сапер.

— Конечно услышат, — бодро ответил Рокотов. Олег только после этих слав отпустил руку, и прапорщик быстро перезарядил автомат. Сбросив куртку, прямо на теле разорвал тельняшку, стал перевязывать Олега. «Кто его знает, услышали или нет. Смотря какой бой у них там, есть ли возможность у них самих приподнять голову…»

— Вертолеты, — вдруг улыбнулся, опять поймал его руку сапер.

— Что? Какие вертолеты?

— Гудят, послушай. — Олег опять приподнялся, и во второй раз прогремел одиночный выстрел, обив на этот раз патронный ящик с их баррикады.

— Не дергайся, они снайпера посадили. — Рокотов осторожно выглянул, пытаясь определить, откуда стреляют.

— Но надо же пострелять еще, Володя. Надо, чтобы заметили или услышали.

Прапорщик оглянулся на запасы, и они сделали еще один залп.

— Что ж «духи» — то молчат? Что они затевают?

Рокотов не узнавал Олега: надежда у него мгновенно сменялась то апатией, то страхом, то растерянностью и беспокойством. Когда враг идет в атаку, тут ясно, что делать. Когда же он начинает что–то замышлять — у кого занять нервы для ожидания? Во всяком случае, не у человека, отсидевшего полгода в плену.

Площадь перед пещерой была по–прежнему пуста, если не считать шестерых убитых. Там сгорел Асламбек. Насколько успел узнать этого парня Рокотов, тот все время ждал от других подсказки и объяснений. Но что из того, что он не был заметен в жизни? Это просто лишний раз подчеркивает, что красота птицы не в перьях, а в ее полете, достоинство и честь мужчины — в поступке, а не в позе. А что же хочет предпринять Изатулла? Сил у него не так уж и много, больше он в атаку в лоб чае пойдет. А что, если в пещеру есть еще один ход? Или они попытаются как–нибудь забросать пещеру гранатами сверху?

— А если они попытаются забросать нас гранатами? Склад сдетонирует? — повернулся прапорщик к саперу.

— А черт его знает, что у них здесь навалено. Скорее всего да. — Олег был все еще бледен, но после перевязки чувствовал себя увереннее. — Я, если честно, дело свое саперное из принципа не изучал.

— Что за принцип?

— Да я же мореходку закончил, на флот и должен был идти. А в военкомате с прапорщиком каким–то поцапался, уже и не помню, за что. Он и пообещал: будешь у меня землю животом пахать и пыль нюхать. Так и сделал… Сейчас, наверное, когда узнал, где я, видимо, жалеет… А бой все еще идет, — Олег кивнул на площадь.

И в это время на ней появился Витюня. Руки у него были связаны за спиной, он что–то пытался говорить, оглядывался, но ему, скорее всего, опять показали берет или тельняшку, и он шел к пещере.

— Уходи, уходи! — закричал Рокотов.

Услышав голос, Витюня остановился, повернулся идти назад, и прапорщик с сапером одновременно подались вперед, не веря своим глазам: к рукам Витюни была привязана взрывчатка с горящим бикфордовым шнуром.

Витюне опять пригрозили, раздался хлопок — Рокотов мгновенно вспомнил, что так хлопают нагайки, и Дурачок чуть ли не бегом побежал к складу.

— Назад! — закричал, кривясь от боли, Олег.

— Уходи! — махал из–за ящиков автоматом и Рокотов.

И тогда Витюня заплакал, жалобно глядя на пещеру. Он шел к ним за защитой от голубого берета и нагайки, он не понимал, почему у него связаны руки и почему его прогоняют и одни и другие. Сумасшедшие искренни в своих поступках, потому что не умеют притворяться.

— Сейчас рванет. В клочья! — прошептал Олег, не сводя глаз с приближающегося Витюни.

Все–таки самое несправедливое в жизни — это беспомощность сильного человека перед обстоятельствами. Вот тут уж в самом деле ложись и помирай.

И тут до Рокотова дошло, что в клочья разнесет не только Витюню, но и их самих. Взрывчатка — это не граната и не мина, она осколков не дает, боезапас в пещере не заденется. Есть шанс, у Изатуллы есть великолепнейший шанс, если Витюня дойдет до баррикады. А не дойдет — кто в этих горах пожалеет о дураке, тем более русском…

— Олежек, прикрой меня. Прикрой, дорогой…

Рокотов, обдирая руки и колени, перемахнул через завал и бросился к Витюне. Наверное, это не было геройством, потому что это как раз и было отчаяние перед обстоятельствами. Правда, это же отчаяние могло родить и панику, и заставить поднять вверх руки, и пустить себе пулю в сердце, и даже… даже остановить Витюню подальше от пещеры своим выстрелом — что ему, в самом деле, эта жизнь без памяти и Родины. Да и в любом случае смерть уже была ему уготована, не от разрыва, так от пули снайпера.

Но тем не менее Рокотов бросился к Витюне, и пока бежал под веером огня автомата Олега Баранчикова, мог бы, будь у него время, проклясть себя за этот глупый, в общем–то, с точки зрения жизни и смерти поступок. Он побежал, хотя гремевший где–то вдалеке — но слышимый ведь! — бой давал надежду. А ему, не раненому, не надорвавшемуся, не побывавшему в плену — самую большую. Но, наверное, потому, что только за сегодняшний день он увидел мужество Цыпленка, геройство Асламбека, а до этого были сотни книг и кинофильмов не конкретно об этом, но подобном — наверное, потому он сделал так, как сделал. Поступок рождал поступок.