В тот год ликорисы цвели пышнее (СИ) - Страница 23

Внезапно они резко застыли, услышав где-то в доме легкие, острожные шаги. Итачи и Саске, в мгновение взглянув друг другу в глаза, тихо, но быстро встали; старший брат ловко помог младшему, натягивающему на обнаженное плечо юкато, встать, и они вместе бесшумно выскользнули в открытые седзи, стараясь как можно тише ступать по прохладной и мокрой траве.

Казалось, что в саду воздух был обжигающе ледяным, но в то же самое время он отрезвлял. Продолжая крепко держать Саске за руку, чем тот наслаждался и только крепче сжимал ладонь, Итачи быстро поднялся на длинную и темную в ночи веранду, замечая, что в доме погашены огни. Быстро, почти бегом они обогнули угол дома и юркнули в открытые седзи гостиной, где еще не закрыли на ночь ширмы. Итачи, кончиками пальцев открыв проход в коридор, потянул за собой Саске, который чуть задержался, закрывая все так, как оно и было. Итачи мягкой поступью кошки осторожно шел по дому, прислушиваясь к далеким шагам в глубине поместья. Скорее всего, это была мать. Проверяет, закрыты ли на ночь седзи и ставит свечи на Камидану.

Внезапно шаги стали чуть громче; Саске осторожно, но требовательно потянул брата на себя, едва сдерживая рвавшийся смех, и, открыв проход в свою комнату, оказавшуюся ближе, чем комната брата, скользнул туда, потянув Итачи за собой. Оказавшись у младшего из братьев, оба затихли, чутко вслушиваясь в то, что творится за перегородкой.

Кто-то прошел мимо. Спустя минуту все замерло в мертвой тишине.

Саске хмыкнул. Опасная ситуация только еще больше взвинтила его, и теперь он, горячо дыша в губы все еще возбужденному брату, непослушными пальцами пытался развязать свое оби (1), которое никак не хотело поддаваться напору дрожащей от напряжения руки. В конце концов, с раздражением оставляя это дело, Саске повалил брата на пол, спуская одежду со своих плеч и прикладывая указательные пальцы к его и своим губам: перегородки были очень тонки.

Внутри у Саске все трепетало, и он не мог спокойно лежать.

Сидя на бедрах брата, он переплетал свои пальцы с чужими, закусывая губы и откидывая голову назад, терся о тело Итачи, постанывая сквозь зубы. Наконец, потеряв всякое терпение и нагнувшись к лицу старшего брата, Саске прошептал, засовывая руку Итачи к себе в белье и кладя на свой твердый член:

— Трогай меня тут.

— Откуда столько разврата? — усмехнулся Итачи и скинул Саске на пол, ложась между его ног. Саске, вздрогнув, коротко вздохнул, носом вбирая живительный воздух. Итачи нравилось ласкать его бедра, ногтями расцарапывать их; он удивлялся себе, откуда у него могло взяться столько энергии, страсти, когда он, пальцами поглаживая низ живота брата, лег между его ног, целуя лицо напротив.

— Брат.

— Что? — Итачи вздрогнул, приоткрыв рот и задохнувшись, когда руки брата начали сжимать сквозь ткань одежды его член.

— Мне не доставляет удовольствия твоя тряпка.

Итачи коротко усмехнулся, но раздеваться не стал, и одновременно с братом, смотря ему в глаза, начал скользить ниже, пальцами задевая чувствительные места внизу напряженного живота; они одновременно вздрагивали и шумно вдыхали носом воздух, замирали и задерживали дыхание, пока их руки не коснулись возбужденных членов друг друга.

Нежели это все возможно?

Для них обоих это было почти роковым открытием. Оказалось, что их тела предназначены не только для убийств, они могут ласкать, желать, отдаваться, брать; оказалось, что руки созданы не только для того, чтобы держать оружие, они способны быть нежными, требовательными, способны касаться так, что темнело в глазах от терпкого наслаждения; оказалось, что угольные глаза могут смотреть туманно, горячо, блестеть не от вида боя, а от дыхания другого человека рядом; оказалось, что голос может быть не только холодным, ледяным, безжалостным, но и умеет глухо постанывать. Оказалось, что помимо жизни шиноби есть еще что-то важное, что-то головокружительное, что-то безумное, как переплетение рук, объятия, глухой шепот, блестящий взгляд; наслаждение, чуждое раньше, рождалось из неоткуда, охватывало, стискивало.

Шиноби не совершенен.

Он так же умеет разбиться вдребезги под давлением взгляда черных глаз напротив.

Быть с братом, быть с ним так, как не был ни с кем прежде; отдаваться, брать, желать, просить, отказывать, играть, ласкать, быть и нежным, и убийственно жестоким, — оказалось, что это возможно.

Возможно коснуться Итачи так, чтобы он опустил свои веки, судорожно выдохнув воздух из полуоткрытых губ.

Возможно коснуться Саске так, чтобы его леденяще мрачный взгляд загорелся прежде непознанным огнем желания.

Они впервые открывали это для себя.

Саске, не понимая, что творит, раздвинул ноги еще шире, поддаваясь напору ласкающей его руки. Он не целовал Итачи, их языки лишь соприкасались, переплетаясь, без контакта губ, в этом бреду не до ласк. Только животная страсть, только понять, узнать - как это?

Саске начал нетерпеливо, едва почувствовал на себе горячие пальцы, толкаться в плотное кольцо руки брата, смотря в его почти алые от кипевшей страсти глаза и позволяя в исступлении гладить свое тело.

Странный и чужой Итачи. Но по-прежнему неизменно безупречный.

Его взгляд и холодный, и надменный. Его дыхание и горячее, и порывистое.

Итачи может смотреть с выдержкой и лаской, может что-то вкрадчиво шептать — почему у Саске внутри все замирало, едва его уха касался этот невозможный для холода шепот?

Брат, брат, брат.

Итачи.

Он сам толкался в горячую руку Саске, который водил плотно сжатой ладонью по твердому пульсирующему члену, ласкал его напряженную, горячую и влажную головку, подушечками пальцев перебирал бархатную кожу и сгибал до боли свои ноги в коленях. Ослабевшее и перекрутившееся юкато почти упало с его спины; Итачи, приподняв брата за обнаженные плечи над татами, смотря в его лицо с невыносимой нежностью и страстью, толкался все быстрее, что-то шепча и набирая темп собственной ладони, которая сжимала и обхватывала, двигалась и мучительно медленно замирала на члене младшего брата, дотрагиваясь до головки и опускаясь к основанию, скользя ниже, сжимая пальцы, и снова вверх, накрывая бархатную кожу.

Наслаждаешься, маленький брат? Это я позволил тебе это, я открыл для тебя это, я отдал себя в твои руки.

Помни об этом всегда, мой Саске.

Саске втянул в себя воздух. Чем быстрее он толкался, тем быстрее работал своей рукой, уже не в силах сдерживать первоначальный дразнящий темп, сменяя его на более жадный. С губ рвалось сбитое дыхание, хрип, бессвязные слова, пока Саске не перестал невнятно шевелить языком; не зная куда деть себя от волны жара, он начал кусать губы Итачи, дерзко и властно врываться в его рот и свободной рукой обнимать его голову, стискивая волосы до боли — жизненно важно коснуться его с одновременными грубостью и лаской. Саске все так же смотрел в глаза напротив, окончательно сходя с ума от власти темных и бездонных зрачков.

Они одновременно дотрагивались друг до друга: то кончиком пальца надавливая на влажную головку, то своей ладонью быстро и туго проводя по всей длине гладкого и твердого члена, то замирая в последних секундах перед вспышкой. Они скатились на бок, грубо толкаясь в руки друг другу, извиваясь и ногами обнимая бедра друг друга. Саске, отдавшись в руки брата, прогнулся в пояснице, откидываясь назад. Толчки Итачи подбрасывали его, а свои собственные опускали снова вниз, и так без конца. Все завертелось перед глазами, стерлось, вылетело из памяти, даже то, что ширма была только прикрыта, но никто не обращал на это внимания, отдаваясь в свои жадные руки и терзая свободными все, что только попадало на пути. Они разорвали по швам юкато друг друга в некоторых местах, скользили пальцами по обнаженным спинам и плечам, сдавливали их до синяков, расцарапывали до красных отметин и задыхались.

Итачи прижался губами к виску Саске, на секунду в изнеможении закрыв глаза. Он уже не помнил, что именно делал в этом дыму наслаждения, но только точно чувствовал под свободной рукой влажную прогнутую спину горячо желанного брата, ее совершенный изгиб, пылающий, подвижный и живой, позволяющий чувствовать самого себя, жить, ощущать и оставляющий после себя неудержимое желание дальше и дальше продолжать существовать в этом мире. Так забавно было сейчас отдаваться эмоциям, Итачи даже не мог и подумать, что это восхитительно - так быть с кем-то вместе.