В главных ролях (ЛП) - Страница 29

- И главное, все равно ведь друг другу не звонят и не пишут!

- Ну конечно, так безопаснее. В интернете ничем не рискуешь.

Гарри вздохнула.

- Чем Шерлок будет заниматься, когда закончится постановка?

- Ничем. Возьмет себе отпуск.

- Хм-м.

- И что там задумал твой коварный мозжечок?

- Да просто думаю, как бы нам их поизящнее подтолкнуть.

- Я не собираюсь вмешиваться.

- Я тоже. Во всяком случае, не напрямую. Но кто сказал, что мы не можем чуточку облегчить им жизнь?

- Ну-ка, ну-ка?..

***

Гарри проснулась от того, что в ее квартиру кто-то ломился. Она перекатилась на другой бок и взглянула на часы. Пять утра. Твою же мать.

Гарри поднялась с кровати и проковыляла к двери, в которую продолжали ломиться.

- Иду я, иду!

Она распахнула дверь. На пороге стоял Джон. Вид у него был диковатый.

- Блин, а позвонить ты не мог?

Джон протолкнулся мимо нее в квартиру.

- Скажи мне, что я нормальный.

- Если хочешь, чтобы тебя считали нормальным, не надо ломиться к людям в двери в пять часов, блядь, утра!

- Скажи мне, что я разумный, уравновешенный человек, и что я совсем не думаю садиться в самолет, лететь в Лондон и делать драматическое признание.

- Перестань говорить о своей жизни, как о сценарии. Садись уже, горе мое, - Гарри впихнула брата в кресло, а сама пошла на кухню ставить чайник. - Сделаю тебе чаю.

- Мне не надо чаю. Мне надо, чтобы ты не дала мне сделать страшную глупость.

- Страшной глупостью было отказаться от роли у Оливера Стоуна, чтобы сыграть в фильме “Грустный дятел”.

- Ты теперь мне это до конца жизни будешь припоминать?

Гарри села напротив и взяла Джона за руки.

- Я что хочу сказать. “Грустный дятел”, который и правда страшная глупость - это одно. А набраться смелости и сказать, наконец, этому ублюдку, что ты к нему чувствуешь - это совсем, совсем другое.

Джон набычился и помотал головой, как будто говорил “Нет” всему миру.

- Я не смогу.

- Джон, - позвала она. - Посмотри на меня. - Он поднял голову и посмотрел ей в глаза. - Я за тобой все лето наблюдаю. И ты меня убиваешь. Просто убиваешь. У тебя вместо лица смайлик. Ты работаешь, вроде как живешь, заботишься обо мне и обо всех, кого знаешь. Но под этим своим смайликом ты медленно умираешь, и я просто больше не могу на это смотреть. Хватит с меня душераздирающего зрелища осколков твоего разбитого сердца, которые с каждым днем все мельче и мельче. Не могу я больше. А ты? Ты можешь? Тебе не надоело?

Джон вздохнул и закрыл глаза.

- Надоело. Очень надоело, Гарри.

- Тогда перестань. Прекрати это.

- Я не знаю, как.

- Знаешь, - Гарри смотрела ему в глаза.

На губах у Джона появилась улыбка. Маленькая, мрачная, решительная улыбка.

- Как быстро ты можешь отправить меня в Лондон?

Гарри улыбнулась и отпустила его руки. Потом встала, прошла к столу и достала билеты, которые лежали там с прошлой недели. Она протянула Джону конверт.

- Вылетаешь сегодня днем. Я забронировала тебе номер в Савое.

Джон взял конверт и с восторгом на нее уставился.

- Но как ты…

- Завтра у него последний спектакль. Знаю я вас, актеров - обожаете из всего сделать драму. К тому же, у меня есть информация из достоверного источника, что после этого он уходит в отпуск и сваливает в неизвестном направлении. Так что тебе лучше поторопиться.

Джон вскочил и обнял ее.

- Ты самая лучшая сестра в мире!

Гарри улыбнулась и тоже его обняла.

- Просто стараюсь хоть как-то вернуть долг, братишка.

***

В последнем спектакле всегда таилось что-то удручающе окончательное. Если работа была удачной, то к этому чувству примешивалась еще и грусть от предстоящего расставания - со спектаклем, со зрителями, с коллегами, с жизнью, которой ты жил все эти месяцы.

Однако для Шерлока Холмса, отыгравшего свою роль и ожидавшего за кулисами своего выхода на поклоны, в последнем спектакле таилось только облегчение и беспокойство. Этот спектакль был единственным, что его тут держало, загоняя в тиски жесткого самоконтроля. Он сказал Грегу, что собирается уехать, но не сказал, куда.

В гримерке его ждал собранный чемодан и билет на самолет до Лос-Анджелеса. В тот самый момент, как только закончатся его обязательства по отношению к этому проекту, он отправится в аэропорт, сядет в самолет, прилетит в Лос-Анджелес, возьмет такси и поедет прямо к Джону домой.

Что будет дальше - Шерлок не знал. Впрочем, раньше им с Джоном всегда удавалось понять друг друга. Там будет видно.

Когда Шерлок вышел на поклон с другими актерами, громовые аплодисменты стали совсем уж оглушительными. Они поклонились все вместе, потом каждый по отдельности, потом снова вместе. Все ушли со сцены. Пауза-пауза-пауза. Снова выход на поклоны.

И вот уже помощница режиссера с букетами роз для актеров. Она раздает их по очереди коллегам Шерлока, когда те выходят вперед, получая свою порцию оваций. Шерлок получает свой букет последним. Передавая ему цветы, помреж подмигивает. Аплодисменты становятся еще громче, на него лавиной несутся свист, крики. В другой вечер, в другое время для него это было бы сильнее любого наркотика. Вот ради чего он всегда жил - работа. Доказательство зрительской любви и очередное подтверждение того, что он лучший.

Но сейчас Шерлок их не слышит. Не видит. Ему плевать. Все расплылось в белый шум и размытые контуры.

Он видит только одно - цветок гортензии среди роз у него в руках.

Джон.

Джон здесь. Он где-то здесь. Шерлок оглядывается, но, конечно, ничего не может разглядеть, ослепленный светом прожекторов. Коллега берет его за руку, и они снова кланяются. Поклон, поклон, поклон… Где же Джон? Аплодирует ему в зале? Дожидается у служебного выхода? Собирается уйти после спектакля?

“Он не уйдет, он здесь ради тебя. Ты собирался к нему, но он оказался быстрее, потому что он такой невероятный и такой прекрасный”.

Занавес снова опускается, на сей раз окончательно. Прожектора гаснут, из зала доносится гул голосов, зрители встают с мест и собираются на выход. Машинально сжимая в руке букет, Шерлок срывается за кулисы. Он протискивается мимо ошарашенных статистов и работников сцены, не слыша поздравлений. Люди озадаченно смотрят ему вслед.

“Джон. Джон. Где Джон?”

Шерлок подбегает к служебному выходу и осторожно выглядывает наружу. Несколько поклонников, но Джона среди них нет. Шерлок бросается обратно, пока его не заметили. Перепрыгивая через ступеньки, бегом возвращается в зал. Зрители постепенно выходят. Никто не задерживается. Никто не подходит к сцене. Нигде никого, кто был бы похож на Джона.

“Думай. Где он может быть?”

Гортензию надо было как-то подготовить заранее. Значит, Джон пришел до начала спектакля. Смотрел ли он спектакль? В любом случае, ему помогает кто-то из команды. Скорее всего - Салли. Она наверняка провела его через служебный вход и где-то спрятала. Но где?

Ответ приходит к Шерлоку еще до того, как он заканчивает формулировать вопрос. Шерлок разворачивается и бежит к своей гримерке.

Перед дверью он останавливается, будто парализованный. Рука застывает на подлете к двери. Окажется ли Джон за этой дверью? Он ведь ничего такого не планировал. По плану это он, Шерлок, должен полететь к Джону. Это более логичное решение - ведь у Джона в Лос-Анджелесе работа, а Шерлок теперь свободен. Хотя то, что Джон приедет именно тем вечером, когда Шерлок собрался лететь к Джону, было несколько предсказуемо. Оба они знают, что сегодня последнее представление, и это может стать красивым началом, не говоря уже об элементе драмы, к которой они с Джоном, как актеры, весьма неравнодушны.

“Открой дверь”

Он знал, почему колеблется. Если Шерлок откроет дверь, а Джона там не будет…

Он открыл дверь.

Джон стоял у зеркала и разглядывал газетные вырезки, которые прилепила туда Салли. Он обернулся на звук открывшейся двери.