Ужасы: Последний пир Арлекина (сборник) - Страница 44
Странно было идти по переполненной людьми улице в этом отвратительном наряде. Мне-то казалось, что я буду бросаться всем в глаза, однако эксперимент показал, что я сделался почти невидимкой. Никто не смотрел, когда я проходил мимо, или они проходили мимо, или мы проходили мимо друг друга. Я стал фантомом, призраком прошедших фестивалей или грядущих.
Я не имел четкого представления о том, куда меня сегодня ночью приведет этот наряд, лишь смутные ожидания того, что сумею обрести доверие своих призрачных товарищей и, может быть, проникнуть в их тайны. Какое-то время я просто бродил вокруг в апатичной манере, которую перенял у них, и направлялся в ту сторону, в которую шли они. Это означало, что я ничего не делал, причем молча. Если я проходил по тротуару рядом с одним из них, не произносилось ни слова, не было даже обмена взглядами, вообще ни намека на признание. Мы находились на улицах Мирокава, чтобы создавать эффект присутствия, и больше ни для чего.
По крайней мере, так я это чувствовал. Бредя по улицам в бестелесной невидимости, я все сильнее ощущал себя пустой парящей тенью, которая видит, оставаясь незамеченной, и идет, не задетая теми огромными существами, что живут в одном мире со мной. Нельзя сказать, что в этих впечатлениях не было интереса и даже удовольствия. Клоунский избитый возглас «А вот и я!» наполнился новым смыслом, потому что я ощущал себя послушником более изысканного ордена Арлекинов. Скоро появилась возможность сделать новые шаги на этом пути.
На той стороне улицы в противоположную сторону медленно ехал грузовик, осторожно раздвигая море шатающихся гуляк. Груз в кузове был крайне любопытным, потому что состоял исключительно из членов моей секты. Чуть поодаль грузовик остановился, и в него забрались еще клоуны. Через квартал он подобрал еще партию, а через два квартала развернулся и направился в мою сторону.
Я остановился у бордюра, как это делали остальные, но сильно сомневался, что грузовик меня заберет. Казалось, они знают, что я — самозванец. Однако он замедлил ход и почти остановился, поравнявшись со мной. Остальные столпились на полу в кузове, причем большинство смотрели в никуда со своим обычным безразличием, которого я от них ожидал. Некоторые уставились на меня. Я на секунду заколебался, не зная, хочу ли испытывать судьбу дальше, но в последний миг, поддавшись порыву, забрался в кузов и втиснулся между остальными.
Забрав еще несколько человек, грузовик направился к предместьям Мирокава. Сначала я пытался ориентироваться, но грузовик делал сквозь тьму поворот за поворотом по узким сельским дорогам, и я полностью утратил чувство направления движения. Большинство пассажиров грузовика никак не давали понять, что знают о присутствии в кузове своих товарищей. Я осторожно переводил взгляд с одного призрачного лица на другое. Кое-кто шепотом обменивался короткими фразами с соседями. Я не мог разобрать, что они говорят, но интонации звучали совершенно нормально, как если бы это не были вялые выходцы из трущобного стада. Может быть, это искатели приключений, нарядившиеся, как и я, или новички? Вероятно, они заранее получают инструкции на собраниях вроде того, на какое я попал вчера. Вдруг в этой толпе находятся и те двое юношей, которых я вчера так напугал, что они сбежали из старой закусочной.
Грузовик набрал скорость и теперь ехал по довольно открытой местности, направляясь к высоким холмам, что окружали теперь уже далекий город Мирокав. Нас хлестало ледяным ветром, и я невольно дрожал от холода. Определенно, это выдавало во мне чужака, потому что те два тела, что прижимались ко мне, были совершенно неподвижными и даже будто излучали свой собственный холод. Я всмотрелся в темноту, к которой мы быстро приближались.
Открытое пространство осталось позади. По обеим сторонам дороги росли густые леса. Когда грузовик начал круто подниматься вверх, тела в кузове вжались одно в другое. Над нами, на вершине холма, где-то в лесу сияли огни. Когда дорога выровнялась, грузовик сделал внезапный поворот, направляясь в то, что показалось мне то ли тьмой у обочины, то ли глубокой канавой. Однако это была просто грунтовка, по которой грузовик поехал в сторону свечения.
По мере нашего приближения оно становилось ярче и резче, мелькало над деревьями и освещало отдельные детали того, что до сих пор выглядело ровной темнотой. Грузовик выехал на поляну и остановился, и я увидел отдельно стоявшие фигуры, многие из которых держали фонари, излучавшие ослепительный холодный свет. Глядя на них с высоты, я прикинул, что там кружат не менее тридцати этих мертвенно-бледных клоунов. Один из моих попутчиков, заметив, что я слишком задержался в грузовике, странным высоким шепотом велел поторопиться, сказав что-то насчет «пика темноты». Я снова подумал про ночь зимнего солнцестояния; технически это был самый долгий период темноты в году, хотя он и не так сильно отличался от других зимних ночей. Впрочем, его истинное значение относилось к факторам, имевшим мало общего со статистикой или с календарем.
Я пошел туда, где остальные уже сбились в плотную толпу, над которой витал дух ожидания, создаваемый едва заметными жестами и мимикой. Обмен взглядами, рука легонько касается плеча соседа, круглые глаза устремлены вперед, где двое ставят на землю свои фонари на расстоянии примерно шести футов один от другого. Фонари освещают дыру в земле. Взгляды всех присутствующих сосредоточились на этой круглой яме, и, словно по сигналу, мы стали ее окружать. Тишину нарушали лишь ветер и хрустевшие под нашими ногами замерзшие листья и ветки.
Когда все мы столпились вокруг этой зияющей пустоты, один вдруг прыгнул в нее, на мгновение скрывшись из вида, но тут же вновь появился, чтобы взять фонарь, услужливо протянутый ему чьей-то рукой. Миниатюрная бездна осветилась, и я увидел, что она имеет не более шести футов в глубину. У основания внутренней стены был вырыт вход в туннель. Державший фонарь немного нагнулся и исчез в проходе.
Клоуны из толпы один за другим спрыгивали в темноту ямы, и каждый пятый брал фонарь. Я стоял в хвосте группы. Мало ли какие события будут происходить там, под землей? Я хотел на всякий случай быть поближе к поверхности. Когда нас осталось всего десять, я передвинулся так, чтобы пропустить вперед четверых и остаться пятым — тем, кто получит фонарь. Все так и вышло, и когда я спрыгнул в яму, мне его ритуально протянули. Я повернулся и быстро нырнул в проход. К этой минуте меня так трясло от холода, что я уже ничего не боялся и не испытывал ни малейшего любопытства, одну благодарность за то, что попал в укрытие.
Я вошел в длинный, слегка наклонный туннель, достаточно высокий, чтобы выпрямиться. Здесь, внизу, было значительно теплее, чем снаружи, в ледяной тьме леса. Через несколько минут я согрелся достаточно, чтобы мысли от физического дискомфорта перешли к внезапной и оправданной тревоге за свою жизнь. Я шел, держа фонарь ближе к стенкам туннеля. Они были довольно гладкие и ровные, словно проход не вырыли вручную, а его выкопало нечто сообразно своему размеру и форме. Эта бредовая идея посетила меня, когда я вспомнил послание, оставленное на зеркале в моей спальне: «Что хоронит себя прежде, чем умрет?»
Мне следовало поспешить, чтобы не отстать от жутковатых спелеологов, шедших впереди. Фонари у них над головами раскачивались при каждом шаге; неуклюжая процессия казалась все менее реальной по мере того, как мы углублялись в аккуратный узкий туннель. На какой-то миг я вдруг заметил, что шеренга передо мной становится короче. Идущие входили в похожее на пещеру помещение, где скоро очутился и я. Помещение высотой футов в тридцать размерами напоминало бальный зал. Я взглянул наверх и, съежившись, подумал, что спустился слишком глубоко под землю. В отличие от гладких стен туннеля, стены этой пещеры были неровными и неаккуратными, словно их кто-то глодал. Землю отсюда, надо полагать, выносили через туннель либо через одну из черных дыр, которые я заметил по краям помещения; вероятно, они вели на поверхность.