Ультиматум. Ядерная война и безядерный мир в фантазиях и реальности - Страница 29
Самое время еще раз перечитать эти три фрагмента один за другим. Какой искушенный глаз заметит разницу в тридцать один год?
Раньше я обещал вернуться к разговору о главном "военно-техническом" предвидении знаменитого английского фантаста. Теперь пришло время; только разговор пойдет не о технике.
Трудно все же поверить: 1914 год… Общественному мнению еще предстоит свыкнуться с такими военными новинками, как танк, отравляющие газы, авиация; да и сама мировая война разразилась одновременно с выходом в свет романа Уэллса — а тут: атомная бомба! И не беглое упоминание, брошенное вскользь эффектное словцо — в деталях разработанная концепция, подробно расписанная будущая история мира, преображенного атомным оружием с потянувшимся за ним шлейфом разнообразных общечеловеческих проблем.
Разумеется, на безукоризненно точный с научной точки зрения прогноз автор "Освобожденного мира" (в оригинале роман называется энергичнее — "Мир будет свободным") не претендовал, хотя и проштудировал "Объяснение радия" Фредерика Содди — первую популярную книгу по атомной физике, вышедшую в 1908 году. Об этом сам писатель сообщил в письме к другу: "Я внезапно ощутил желание вновь вернуться к этим славным "научно-фантастическим романам" прошлого. Но мне необходимо собрать все новейшие данные об атомной теории и источниках энергии… Идею я почерпнул из книги Содди. Предположим, люди открыли, как вызвать атомный взрыв тяжелых элементов — как они обнаружили много лет назад, как сжигать уголь. Вот и бесконечное количество энергии"[9]. Однако книгу Содди из писателей читал, очевидно, не один Уэллс — а никто не догадался!..
Погрешностей против данных науки в романе Уэллса полно. Впрочем, их хватает в любой научно-фантастической книжке, которой посчастливилось прожить в памяти читателей несколько десятилетий.
Во-первых, "атомные бомбы" английского фантаста — это скорее реакторы, поддерживающие состояние перманентного "взрыва" в течение нескольких суток (ближе всего сравнение с проснувшимся вулканом). Писатель явно спутал химические реакции с атомными: говоря о последних, постоянно имеет в виду первые. Ошибочным было предположение, что в результате радиоактивного распада образуется золото. Наконец, Уэллс — профессиональный биолог и медик — очевидно, не подозревал о лучевой болезни и других последствиях атомной бомбардировки для организма человека.
Но еще раз вспомним, когда создавалась книга (автор на рукописи проставил дату: 1913 год). И великодушно простим ему эти "мелочи". Все они не в состоянии омрачить чувство завистливого восхищения, когда еще раз пытаешься оценить его редкое даже для этой литературы прогностическое попадание. "Самое замечательное — это то, сколько же всего смог Уэллс "выжать" из данных, которые давала на тот год наука. Он явно превзошел всех в понимании вывода теории относительности о том, что уничтожение вещества на атомном уровне высвободит энергию невиданной разрушительной силы. Выдуманный им "каролиниум", если внимательно вчитаться, имеет много общего с плутонием. И атомные бомбы в его романе сбрасывают на города с самолетов"[10].
Не знаю… Можно, конечно, проводить скрупулезный научный анализ романа Уэллса, отдать должное отдельным описаниям (вроде процитированного в начале главы), сделанным как будто "с натуры", — но меня больше поразило в этой удивительной книге другое. Пронзительно-ясное осознание того, что несет в мир атомное оружие: "После атомных взрывов все международные споры словно утратили всякое значение… Ибо нам стало совершенно очевидно, что эти бомбы и те еще более страшные силы разрушения, предтечами которых они являются, могут в мгновение ока уничтожить все, созданное человечеством, и порвать все существующие между людьми связи"[11].
Одна эта фраза, которую впору поместить на плакат какого-нибудь современного конгресса миролюбивых сил, — произнесенная в канун первой мировой войны! — перевешивает в моих глазах все естественнонаучные ошибки и социальные заблуждения фантаста.
Три десятка лет отделяют это художественное провидение от канцелярского отчета исполнителей бесчеловечного приговора Хиросиме и Нагасаки. Три десятилетия, за которые "фантастика" стала ощутимым фактом реальности.
…Когда у меня впервые возник образ атомных часов, которые автоматически включают, как только над полигоном завыла сирена, извещая о часовой готовности?
Наверное, после бесед с Полом Брайнсом во время того конгресса врачей. Во всяком случае, помню, мы заспорили, какой год считать официальным вступлением человечества в атомную эру, и как-то сама собой родилась модельная ситуация: уплотнить время, представить десятилетия "до Хиросимы" как минуты, отсчитанные атомными часами.
Минуты до взрыва, перевернувшего все в нашей жизни. Разрушив многие старые ценности и воздвигнув новые, он и все-то наше существование наполнил каким-то необычным новым смыслом, незнакомым предшественникам.
Точную схему перевода воображаемых атомных часов на привычную шкалу лет и десятилетий я придумал позже, когда внимательно вгляделся в заглавие книги Брайнса.
1895 год. От даты атомного крещения человечества — ровно полвека. Это чуть больше 18 тысяч дней, сколько-то часов и минут. Если уплотнить их, сжать пружиной в один-единственный час полной готовности всех полигонных служб…
В таком случае на один реальный год, прожитый нашей цивилизацией в период объявленной готовности, придется 72 секунды, отсчитанных на светящемся циферблате атомных часов. Хотя, почему светящемся? Вероятно, часы и сами по ходу дела претерпят удивительную метаморфозу — от каких-нибудь массивных "Павел Буре" с боем, которые быстро сменит тихо щелкающий хромированный секундомер на цепочке, до первых ламповых электронных индикаторов. Эти-то появятся за минуту до взрыва…
Итак, сверим часы.
60 минут до взрыва (проверка). Не будем "мелочиться" с месяцами и установим исходное время: август 1895 года. Как уже говорилось, в этом году произошло едва ли не первое значительное событие, открывшее эру атомной физики. Немецкий физик Рентген обнаружил таинственные икс-лучи, названные позже его именем.
Образно говоря, они сразу же осветили пытливым умам физиков целый новый мир бесконечно малых объектов. Тогда никому в голову не приходило, к каким великим последствиям это приведет в самом скором времени… Те, кому предстояло броситься на штурм микромира, в 1895 году оказались по возрасту и по силам вполне готовы к предстоящей осаде.
Из будущих творцов атомной физики только сын благонамеренных датчан Боров — Нильс пока никак себя с наукой не связывал, а предавался бесконечным радостям детства. Ему шел десятый год… Пятнадцатилетнему Абраму Иоффе и обогнавшему его на год Альберту Эйнштейну было самое время определиться в жизни. Что же касается двадцатичетырехлетнего англичанина Эрнеста Резерфорда, то его научная карьера была на взлете. Способный молодой ученый, вероятно, без должного почтения поглядывал на "великих старцев" — тридцативосьмилетнего геттингенского профессора Макса Планка и соотечественника "лорда Кельвина" ("Джи-Джи" Томсона), которому тоже не исполнилось сорока.
Так, по крайней мере, все видится сейчас, с наблюдательной площадки, без малого на столетие вознесенной над боевыми порядками готовящейся штурмовать атом физики. Реконструируя историю, легко впасть в известное заблуждение: пытаться приписать ее действующим лицам чувства и побуждения не истинные, в то время действительно ими владевшие, а вычисленные, логически "интерполированные" из известных результатов (к которым привели эти чувства и побуждения). Об опасности "копания в истоках" прозорливо предостерегал Марк Блок: "…во многих случаях демон истоков был, возможно, лишь воплощением другого сатанинского врага подлинной истории — мании судить"[12].