The Beginning of the End (СИ) - Страница 103

Покидая Уасет, он оставит здесь живой залог своего смирения.

Синухету, конечно, уже не раз приходило в голову поискать лекарку, обвиненную в смерти Менны и подвергнутую пыткам. Он понял, что это та самая женщина, которую он оглушил, похитив Небет-Нун, - теперь Синухета мучили сожаление и неизвестность. Но у него не было в Уасете людей, которые могли бы действовать незамеченными, а сам Синухет и подавно не мог заниматься поисками бывшей прислужницы храма. К тому же, это было почти бесполезно, - такие преступники или оклеветанные исчезали без следа и слова…

Прощаясь, Имхотеп обнял брата такими же сильными, как у Синухета, руками; а госпоже Мути поклонился. Та едва смогла кивнуть в ответ. Имхотеп внушал ей страх.

Госпожа Мути не побоялась бы оказаться во дворце, в обществе блестящих придворных, под неусыпным надзором стражников, - а учтивый, неприметный жрец Осириса, в чьем доме они жили, повергал ее в трепет. Наедине она сказала Синухету, что под взглядом его брата у нее “душа качается в теле как тростник”. И Синухет невольно разделил и опасения жены, и ее облегчение, когда Город живых остался позади.

Работы в Хамунаптре продвигались быстро. Через три месяца Имхотеп прислал брату письмо, в котором сообщил, что готовы погребальные камеры. Для самого Синухета с супругой, отдельная - для одного его сына или обоих, как решит отец, поскольку сыновья оставались в семье; и еще одна комната для наложниц Синухета. Слуг намеревались хоронить отдельно, гораздо проще, и сами люди дома Синухета не возражали против могил в Городе мертвых Буто - безымянных, как тысячи других, дорогу к которым родня забывала уже на следующий день.

А может, именно это обеспечивало наилучшую сохранность. Синухет знал, что по мере того, как возрастали притязания жрецов Амона, учащались и расхищения богатых гробниц, - такое преступление каралось страшными казнями, но грабителей это не останавливало.

Потом Синухет заставил себя забыть о смерти среди цветения жизни. Сетеп-эн-Сетх рос и умнел на глазах, несомненно, под влиянием матери; хотя Синухета настораживало то, чему она может со временем научить сына. А для Беллы малыш стал самой большой отрадой и опорой, какой она не могла найти больше нигде в этом мире. Родным языком Сетеп-эн-Сетха был древнеегипетский, которому его учил отец; но Белла различала в лепете сына и английские слова, и сердце ее замирало. Этот мальчик сделается для нее пробным камнем, лучшим собеседником, - ее истории о Лондоне станут для Сетеп-эн-Сетха сказкой и не будут мучить его, как мучают его мать; но он и Белла будут лучше всех понимать друг друга.

Иногда Белла приходила в ужас при мысли, что сына могут отнять у нее, чтобы отдать в школу. Синухет успокаивал любимую наложницу. Он не намерен был отсылать этого мальчика в школу Амона, предвидя жестокое непонимание, которое сын Небет-Нун встретит там. Сетеп-эн-Сетх будет учиться у писцов в маленькой школе Буто, при храме Зеленой змеи*, и Небет-Нун сможет приезжать к сыну так часто, как захочет.

Белла была почти счастлива, слыша эти заверения; но потом задумалась о том, как быстро пролетят эти пять лет, пока Сетеп-эн-Сетх не пойдет в школу. Еще пять лет Белла Линдсей скормит древнему прошлому, и ей никто их не вернет!..

Белла рисовала своему сыну картинки, которые он один мог бы понять, когда подрастет; сама вырезала игрушки из корня папируса. Скоро она заметила, что дочери Синухета избегают своего нового брата. Эти девочки были деликатны, как воспитанные египтянки, - насколько могли быть деликатны дети в это время; но они переняли отношение госпожи дома.

Англичанка и Синухет еще раз съездили вдвоем в Буто, где составили новый подробный договор, касавшийся ее имущества. А думая о младшем сыне, Синухет уже хотел переписать свое завещание. Но откладывал это дело, намереваясь обсудить все с женой и предвидя ее гнев и страх.

Когда Сетеп-эн-Сетху исполнилось два года, Синухет предложил Белле взять ее и сына в Уасет. Имхотепа как раз не было в городе - он в Абидосе исполнял свои обязанности перед Осирисом.

- А госпожа поедет? - спросила Белла.

- Нет, - Синухет улыбнулся, и на его щеках обозначились складки, почти такие же, как у Мути. - Наша госпожа снова беременна и хочет быть в покое. Она уступила свое право тебе.

Белла изумилась новости; потом удивилась такой покладистости Мути. Может, египтянка наконец признала право чужеземки на место рядом со своим мужем? А возможно, Мути надеялась родить Синухету второго сына…

Как бы то ни было, Беллу обрадовало предложение господина.

- Конечно, поедем! - воскликнула она. - Мы поселимся при храме Амона, как раньше?

- Нет, при другом храме, - святилище Мут, - ответил египтянин.

Затем Синухет неожиданно шагнул к наложнице и крепко схватил ее за руку повыше кисти. Как тогда, при первой встрече.

- Поклянись, что не попытаешься снова убежать!..

Беллу ужаснула его сила. Она здесь боялась не столько силы мужчин, сколько их необузданности.

- Мне больно, - прошептала англичанка. На глаза ей навернулись слезы.

Синухет ослабил хватку. А потом за талию привлек Беллу к себе.

- Поклянись, - повторил хозяин, обнимая ее.

- Я полюбила тебя, мой добрый господин Синухет, - прошептала Белла и улыбнулась, ощутив благодарную ласку египтянина. - Я всем сердцем люблю нашего сына.

Она зажмурилась, набираясь отваги. В этом ей нельзя лгать!

- Но я по-прежнему хочу вернуться… однако знаю, что это невозможно.

Синухет резко отстранил ее от себя, глядя в лицо.

- Я не утверждал, что это невозможно, - неожиданно сказал египтянин. - И не говорил, чтобы ты перестала хотеть! Я говорил, чтобы ты не пыталась вернуться, когда мы будем в Уасете!

Белла поняла его.

- Это слишком опасно, - сказала она.

Синухет давно рассказал ей про несчастную Хапимерит и про Тамин; но Белла и без того понимала, насколько ей опасно попытаться проникнуть в Ипет-Исут снаружи.

***

Они снарядили две лодки, как египтянин путешествовал и раньше, - в первой плыл Синухет со своей женщиной и ребенком, во второй их слуги, Реннефер и помощница Беллы. По дороге на юг отец и мать вдвоем занимали сынишку, показывая то разукрашенные лодки, то лягушек и уток в камышах, то рыбацкие хижины на берегу. Синухет, как настоящий педагог, называл все эти предметы на родном языке; Белла пока еще не смела сразу же повторять за своим господином по-английски, чтобы не спутать мальчика. Но когда они с сыном были вдвоем, мать разговаривала с ним по-своему.

Сетеп-эн-Сетх хорошо переносил путешествие; только когда жара усилилась, начал капризничать. Белла укрывала мальчика под навесом, и он спал по целым часам.

Прибыв наконец в Уасет, они остановились в храме Мут, супруги Амона, - почитаемой в городе богини, которая покровительствовала жене Синухета. Храм соседствовал с Ипет-Исут, но Белле в нем жилось гораздо спокойнее.

Синухет один навестил старшего сына, потом Тамин, которая оказалась дома. Жрица Амона тоже отправляла свои обязанности без мужа - пела для бога во время мистерий, участвовала в процессиях. Ребенка они так и не зачали.

Похоже, между нею и Имхотепом не возникло за это время любви, только телесная близость, удовлетворявшая обоих, и понимание двух жрецов. Что ж, и это немало.

Однажды Синухет явился к Белле очень возбужденным.

- Мы приглашены в дом его величества! Во дворец! - воскликнул египтянин.

Белла испугалась. Она настолько привыкла к затворничеству, что уже забыла, как ждала чего-то подобного.

- Мы приглашены?.. Почему? Ведь фараон даже не знает нас!

- Госпожа Тамин посодействовала, - ответил Синухет. - Царь устраивает большой прием, на котором будут жрецы Амона, Перхор и его дочь. Моя жена бывала при дворе, а я приглашен в первый раз, - прибавил он, сам не свой от гордости.

- И я увижу фараона? Я боюсь, - сказала Белла дрогнувшим голосом.

Синухет засмеялся.