Судьба драконов в послевоенной галактике - Страница 42

- И любовь к однажды выбранному делу, - шмыгнув носом, сказал второй "отпетый".

- Что стоишь? - поинтересовался Мишель. - Что скрипишь зубами? Пыхтишь, сопишь? В чем дело? Ты плакать собрался? Нет? Вон там каптерка. Хуан пойдет с тобой, выдаст рабочую робу и кальсоны. Вопросы? Чего ты ждешь? О чем думаешь?

- Я... думаю... как... тебя... убить, - раздельно выговорил я.

- Ох, - вздохнул один из "отпетых", по всей видимости, Хуан, - да ты и в самом деле пародист. Так нельзя.

Кулаки Мишеля утюжили мое лицо, превращая его в морду, в физиономию, в побитое рыло, в которое чем дальше, тем больше хочется бить, бить и бить.

Мишель бил и приговаривал:

- Раз навсегда запомни: не пугай, не пугай! Не хами. Знай свое место... Самое главное - знай свое место.

Наконец Мишель утомился и перестал бить. А еще говорят, что душа не связана с телом! За пять минут из уверенного в себе выпускника карантина я вновь превратился в жалкого неуча, в дурня, в побитого пса, каким меня приволокли в карантин под начало к сержанту Джонни.

- Но если я, - сказал я, сел шевеля разбитыми губами, - буду знать свое место, как же я убью Его?

- Что, что? - не понял Мишель и , не поняв, заинтересовался.

Я подождал, приводя в порядок мысли, разбросанные кулаком Мишеля по закоулкам сознания, и наконец сказал:

- "Отпетый", по-моему, как раз и не знает своего места, раз его конечная цель - убить... - я сглотнул боль, мешавшую говорить, - зверя... то есть главная задача "отпетого" - не знать своего места, потому-то он и может оказаться в "вонючих".

- Ах ты падла, - всерьез рассердился Мишель, - так ты еще и философ!

- Он еще и поет, - рассмеялся Хуан.

Я получил удар в ухо и вновь полетел на пол.

...Я поднялся и побрел к каптерке получать робу, по пути получив пинок от Мишеля.

Валентин Аскерханович хмыкнул:

- Из карантина теперь такие наглые выползают, только что крыльев и когтей нет, а так все при всем.

- Ничего, - сказал Хуан, двинувшийся следом за мной с ключами от каптерки, - ничего страшного: здесь мы мигом крылья выдернем, а когти острижем.

- До тех пор, - подсказал Федя, - покуда новые не отрастут - крепче, надежнее.

_____________________________________________________________

Эта неделя слилась для нас с Диего в одну нескончаемую, освещенную лампами дневного света, бессонную ночь. Кажется, не было уголка в казарме, которого мы не вычистили, не вылизали, не отодрали.

В долго тянущиеся часы бодрствования за мелкой унизительной или тяжелой работой я порой с внезапной ясностью понимал: я - один. Совершенно, абсолютно один, надо мной гигантская толща почвы и камня, и я запихнут в самый темный и самый грязный закуток.

Мне вспомнились слова, слышанные мной уже очень давно: "Всякому человеку есть что терять. И чем меньше человек имеет, тем больше он может потерять, тем с большей жалостью он вцепляется в то, что имеет". Это было правдой. Сон - вот что оставалось у меня, и я жадно припадал к часу, часику, полу-, четверь часику выкраденного, выцыганенного сна.

Несколько раз я заснул на занятиях. Незнакомый капитан растолковывал нам про самого для нас опасного зверя - про "птичку - черную точку" на горизонте, серую пичужку в клетке - на воле, едва лишь встретится с противником, моментально расползающуюся жгучим уничтожающим студнем с множеством присосок, шевелящихся мохнатых лапок, - про "летающего воробья".

Такого и среди тренажеров в карантине не было: как его приручишь? Как приучишь "тренажерствовать" безжалостный расплескивающийся студень, в секунду обращающий тебя в ничто, в прах и пепел, и от восторга уничтожения еще и шевелящий своими лапками, щупальцами, чмокающий присосками, еще бы кого, еще бы что...

С таким чудищем можно работать только на экране, нажимая кнопочки, подергивая рычажки.

- ...Не совсем понятно, - лениво тянул капитан, он даже не представился нам, когда пришел на занятия, - можно ли назвать "летающего воробья" живым существом в полном смысле этого слова? Кажется, что это некая межеумочная, срединная организация материи. В лабораториях...

Я с силой надавил кнопку и снова опоздал: на голубом экране белесой кляксой расплылась моя очередная неудача.

Капитан сделал пометку в журнале и сказал:

- Джек Никольс.

Я стал подниматься.

- Сидите, юноша, сидите, - недовольно замахал рукой капитан, - что вы, в самом деле? Я буду запускать вам помедленнее, но вообще... вообще-то, капитан покачал головой, - если вы на вольном воздухе так будете телепаться. ..

На экране зачернелась точечка. Я хлопнул по кнопке. Точка вспыхнула ослепительно-белым.

- Да что вы по кнопкам-то колотите? - поморщился капитан, - вы бы еще кулаком бы саданули.

В классе засмеялись.

- Молчать, - не повышая голоса, сказал капитан и сделал в журнале сразу несколько пометок, - будете много веселиться, я вам так экраны запорошу замаетесь кнопочки нажимать.

Я еле поспевал за появляющимися на экранах точками. Откуда-то издалека, сквозь гудущую, гудящую вату усталости, головной боли, разламывающихся висков, доносились слова, обрывки фраз:

- ...И здесь главное - успеть... Или отойти... Вообще не щекотать... Не-попадание в "летающего воробья" - все равно что попадание лично в вас... Лучше пальнуть из огнемета в себя, чем пальнуть из огнемета в "летающего воробья"... и не попасть.

Я увидел перед собой множество деревянных застекленных строений. В синем небе чернели опасной сыпью точки и точечки. Они напоминали черные звезды, черные снежинки, застрявшие в небе по пути к земле.

В одном из застекленных бараков? павильонов? крепких прозрачных клеток? я увидел огромную лоснящуюся черную пантеру. Бока у пантеры тяжело ходили в такт пережитому ею недавно унижению. Пантера походила на избитого униженного сильного человека, которого поставили не на колени - на четвереньки.

Я почувствовал резкий удар в лицо и с удивлением отметил, что ударивший меня кулак? лапа? проминается, вдавливается, оставаясь, однако же, твердым и жестким, безжалостным и жестоким.

Рык и рев наполнили мои уши. Пантера раззявила красную пасть и гоготала по-человечьи, из ее глаз текли прозрачные слезы.