Столица Российской империи. История Санкт-Петербурга второй половины XVIII века - Страница 3
Долгоруковы хотели подбить Петра II на завещание в пользу невесты, но тот уже был не в состоянии ясно соображать.
Тогда Долгоруковы стали утверждать, что помолвка равносильна браку и как Екатерина I наследовала трон Петра I, так и невеста Петра II должна занять престол.
Такие сомнительные права они решили подкрепить фальшивым завещанием, подделав подпись Петра II.
На Верховном совете Долгоруковы пытались пустить в ход эту фальшивку, но им было заявлено, что «никто не в праве вступать на престол, пока имеются налицо женские члены императорского дома».
Правительницей России стала племянница Петра I, дочь его брата, герцогиня Курляндская Анна Иоанновна.
Один иностранец, посетивший в это время Екатерину Долгорукову, нашел ее «совершенно покинутой всеми, кроме одной только служанки и лакея, который служил ей с детства». Княжна сказала, что «ее молодость и невинность, а также и известная доброта той, которая наследовала престол, заставляют ее надеяться, что она не будет подвергнута никакому публичному оскорблению, а что бедность в частной жизни для нее ничего не значит, так как ее сердце занято единственным предметом, с которым ей будет приятна и уединенная жизнь. Предполагая, что под словами «единственный предмет» могут подразумевать ее первого жениха, она поспешно прибавила, что запретила своему сердцу думать о нем с того мгновения, когда это стало преступным, но что она имела в виду свою семью, образ действий которой, как она думает, будет порицать, и что она не может преодолеть в себе единственной привязанности, хотя и была принесена в жертву обстоятельствам, которые теперь делаются причиной гибели ее семьи».
Но надежды оказались напрасными. Долгоруковых лишили чинов, должностей, имений и отправили в ссылку в тот же Березов.
Старый князь с женой через три года умерли, остались четверо сыновей, трое дочерей да невеста старшего сына.
Сын Иван, привыкший к праздной жизни, стал пьянствовать, завел дружбу с местными, особенно с офицеров Овцыным и тобольским подьячим Тишиным. Между Екатериной и Овцыным возникли, как говорится, особые отношения. Тишин, которому такая удача не обломилась, написал донос. Из Петербурга прислали проверку и было арестовано около двадцати человек – за послабления Долгоруковым и «прикосновенность к вредительским и злым словам князя Ивана».
Пострадали все более менее связанные с Долгоруковыми: воевода, священнослужители, служивые люди... В Березове даже появилась пословица: «Кто у Долгоруковых съел блин, того в Тобольск к ответу».
Бирон Долгоруковых особенно ненавидел и требовал подробных донесений об их поведении. Когда княжна Елена на свой день ангела заказала обедню, протопопа сослали за это в Илимский острог. Узнав, что Долгоруковы высмеивают Анну и Бирона, их разъединили, а после судили в Тобольске, приговорив к новой ссылке.
Князя Алексея сослали матросом на Камчатку, Николая, бив кнутом и урезав язык, — в Охотск, Александра — после кнута и урезания языка тоже на Камчатку, Ивана отвезли в Новгород и колесовали. Девушек постригли в монахини, определив им жить по разным монастырям.
Екатерину сослали в девичий монастырь близ Томска. Там у скотного двора стоял маленький домик с узкими оконцами. В нем и поселили княжну. Дверь круглосуточно была заперта на замок.
Екатерина провела взаперти два года. Когда однажды игуменья замахнулась на нее четками, она подняла высоко голову и, указывая на дверь, сказала:
─ Уважь свет и во тьме! Я ─ княжна, а ты холопка!
Но вот на престол вступает Елизавета Петровна, и дверь монастырской темницы отворяется.
Княжна была возвращена в столицу, пожалована во фрейлины.
Императрица Елизавета подыскала ей и мужа – генерала графа Алексея Брюса, племянника знаменитого астролога. Он был вдовцом.
После свадьбы Екатерина поехала в Новгород поклониться могиле казненного брата. Там она заложила церковь в его память.
Остальные братья, живя скитальческой жизнью, даже и не ведали о помиловании. Через два года на Камчатке о нем случайно узнал Алексей.
Но обратном пути Екатерина сильно простудилась и вскоре скончалась. Уже умирая, она велела принести все свои наряды и сжечь их в камине:
─ Не хочу, чтобы после меня кто-нибудь их носил!
Такая вот печальная история, возросшая на петербургской почве.
САНКТ-ПЕТЕРБУРГ ПРИ АННЕ ИОАННОВНЕ
Невзирая на все старания, употребленные на приведение России в настоящее положение, которое так близко связало ее с остальной Европой и придало ей такой вес в европейских делах, я, признаюсь, усматриваю в ней только грубую модель чего-то, что предполагается усовершенствовать со временем, в чем составные части не сложены, не пригнаны одна к другой, не спаяны, а только наскоро подперты были сначала одной подпоркой, которая впоследствии заменена другой, и стоит только отнять подпорку, как все немедленно рушится…
Э. Финч, английский посол в Петербурге в 1740-х годах
Императрица Анна Иоанновна вступила на престол уже в зрелом возрасте, испытав до этого много горя, неприятностей и унижений. С детства не любимая матерью, она выросла на руках мамок, среди распущенной дворни и разного рода ханжей, юродивых и святош, постоянно наполнявших дом царицы Прасковьи Федоровны, прозванный Петром I «госпиталем всевозможных уродов и пустосвятов». Хотя царица и нанимала для своих дочерей учителей-иностранцев: немца Иоанна-Дитриха Остермана и француза Рамбурха, ─ но учение этих педагогов принесло царевнам мало пользы; по крайней мере, Анна Иоанновна, несмотря на то что впоследствии долгое время жила в Курляндии, окруженная немцами, никогда не выучилась свободно говорить по-немецки и тщательно избегала объяснений на этом языке. Семнадцати лет Анна Иоанновна была выдана замуж за герцога Курляндского Фридриха-Карла и через два месяца после брака овдовела. Петр I поселил молодую вдову в Митаве под надзором гофмейстера Петра Бестужева-Рюмина и приказал отпускать ей на содержание из курляндских доходов «столько, без чего прожить нельзя», так что герцогиня всегда нуждалась в деньгах и для приобретения их должна была прибегать к униженным просьбам и займам.
Русский двор, отличавшийся при Петре I своей малочисленностью и простотой обычаев, совершенно преобразился при Анне Иоанновне. Императрица хотела непременно, чтобы двор ее не уступал в пышности и великолепии всем другим европейским дворам. Она учредила множество новых придворных должностей и завела многочисленный штат служителей, итальянскую оперу, балет, немецкую труппу, два оркестра музыки- приказала выстроить вместо довольно тесного императорского зимнего дома большой трехэтажный каменный дворец, вмещавший в себе церковь, театральную и тронную залы и семьдесят покоев различной величины, роскошно меблированных и отделанных. При дворе начались торжественные приемы, празднества, балы, маскарады, спектакли, иллюминации, фейерверки и тому подобные увеселения. Любовь императрицы к пышности и блеску не только истощила государственную казну, но вовлекла в громадные расходы придворных и вельмож, которые, соревнуясь друг с другом, старались угодить вкусам Анны Иоанновны и тем обратить на себя ее внимание.
Анна Иоанновна (1693 ─ 1740) ─ русская императрица 1730-1740 гг., дочь царя Ивана V Алексеевича, племянница Петра I. Возведена на престол Верховным тайным советом. Фактически при ней правила придворная немецкая клика Бирона.
«Многие из знатных людей, — говорит современник князь М. М. Щербатов, — стали иметь открытые столы; вместо сделанной из простого дерева мебели начали не иную употреблять, как английскую, сделанную из красного дерева мегагеня; домы увеличились и вместо малого числа комнат уже по множеству стали иметь; стали домы сии обивать штофными и другими обоями, почитая непристойным иметь комнату без обоев; зеркал, которых сперва весьма мало было, уже во все комнаты и большие стали употреблять. Экипажи тоже великолепие восчувствовали, богатые, позлащенные кареты, с точеными стеклами, обитые бархатом, с золотыми и серебряными бахромами, лучшие и дорогие лошади; богатые, тяжелые, позлащенные и посеребренные шоры, с кутасами шелковыми и с золотом или серебром, также богатые ливреи стали употреблять. Всякая роскошь приключает удовольствие и некоторое спокойствие, а потому приемлется всеми с охотою и по мере приятности своей распространяется. А от сего, от великих перенимая малые, повсюду начала она являться. Вельможи, проживаясь, привязывались более ко двору, яко к источнику милостей, а низшие — к вельможам, для той же причины».