Стархэвен (сборник фантастических романов) - Страница 113

Вот и конец смены, 17.30. Нет никакого смысла покидать здание перед наступлением ночи, и он возвращается к Стэсин. Они обедают, он играет с детьми, некоторое время они смотрят передачу, затем предаются любви. Возможно, в последний раз.

— Ты сегодня какой–то отрешенный, Майкл, — говорит она.

— Устал. Сегодня было много работы.

Она дремлет. А он держит ее в своих объятиях — мягкую, теплую и большую, каждую секунду становящуюся все больше. В ее утробе делятся клетки — магический митоз. Бог мой! Мысль об уходе от нее уже почти не привлекает его, но вдруг на экране его памяти появляются изображения дальних краев.

Остров Капри при заходе Солнца, серое небо, серое море, горизонт сливается с небом, по утесу, поросшему пышной зеленью, извивается дорога. Вот вилла императора Тиберия. А вот крестьяне и пастухи, живущие так, как они жили десять тысяч лет назад, незатронутые изменениями материкового мира. Никаких гонад. Услужливое воображение подбрасывает Майклу соблазнительные картины.

Вот влюбленная пара валится в траву. Он задирает ей подол. Смех — лоза, отягощенная виноградными гроздьями, царапает розовую поверхность ее ягодиц, но она не обращает это внимание. Крепкая, ненасытная, возбужденно–страстная крестьянская самка. Какое варварство! Они оба в земле, земля между пальцами ног, земля на коленях.

Вот люди в рваных грязных одеждах. Они пьют вино прямо в винограднике, вкруговую передавая друг другу фляжки. Их кожа темна! Точно дубленая шкура зверей, коричневая, жесткая, обожженная настоящим солнцем. Далеко внизу катятся волны. А на краю моря фантастические скульптуры скал и гроты между ними. Солнце уходит за облака, небо и берег сереют. Все заволакивает красивой пеленой дождя. Близится ночь, и птицы заканчивают петь свои гимны. С горных пастбищ спускаются стада коз.

Майкл идет по покрытому листьями узкому промежутку между деревьями, останавливается, чтобы потрогать шершавую кору, вкусить сладость спелых ягод, вдыхает соленый морской воздух. На рассвете они с Микаэлой бегут по пляжу, оба совсем голые, и первые лучи восходящего солнца расцвечивают их бледные тела, золотят воду. Они плавают в этой плотной соленой воде, которая держит их на плаву. Они ныряют и резвятся под водой с открытыми глазами, касаясь друг друга. Волосы у Микаэлы распустились в воде, за ее колеблющимися ногами тянется дорожка из воздушных пузырьков. Вдали от берега он обнимает ее; вокруг них играют дружелюбные дельфины. Здесь, в знаменитом Средиземном море, в кровосмесительном совокуплении близнецы зачинают дитя. Не здесь ли Аполлон натянул свою сестру? Или это был другой бог? Сплошная классика. Майкл и Микаэла плетутся по берегу, ежась от порывов утреннего бриза, к их мокрым телам пристал песок, клочки морских водорослей застряли в волосах. К ним приближается мальчик с козленком. Он вытаскивает флягу и предлагает им вина. Он улыбается, Микаэла ласкает козленка. Мальчик любуется ее стройным обнаженным телом. Майкл пытается объяснить, что у него нет денег, но мальчик их и не требует. Он дает Майклу флягу, тот долго пьет. Холодное, свежее вино пощипывает язык. Мальчик смотрит на Микаэлу, потом вопросительно на Майкла. Тот кивает: почему бы и нет? В этом нет ничего дурного. Мальчик идет к Микаэле, робко приникает губами к ее губам, тянется, будто намереваясь потрогать ее груди, но не решается и ограничивается поцелуем. Ухмыляясь, идет к Майклу, целует его и быстро убегает вместе с козленком, оставив им флягу с вином. Майкл протягивает флягу Микаэле. Вино течет по ее подбородку, оставляя сверкающие в лучах солнца капельки. Когда вино кончается, Майкл швыряет фляжку далеко в море. Дар сиренам. Взявшись за руки, Майкл и Микаэла пробираются сквозь заросли куманики вверх по склону; галька сыплется из–под их босых ног. А с прогалины мальчик с козленком машет им рукой…

Красочный экран темнеет. Майкл приходит в себя. Он лежит на спальной платформе рядом со своей сонной беременной женой на 704–м этаже гонады 116.

Надо идти. Он должен уйти.

Он встает. Стэсин тоже проснулась.

— Ш–ш, — говорит он, — спи…

— Идешь поблудить?

— Да.

Он раздевается и становится под душ. Затем надевает чистую тунику, обувает сандалии — его самую прочную одежду и обувь. Что еще надо взять? У него ничего нет. Он пойдет налегке.

Майкл целует Стэсин. Возможно, это последний поцелуй. На мгновение его рука касается ее живота. Днем она получит сообщение. «До свидания, до свидания», — говорит он спящим детям. Майкл выходит в коридор и глядит вверх, будто хочет пронзить взглядом 57 этажей. «До свидания, Микаэла, любимая». Сейчас 2.30. До рассвета еще долго. Майкл тянет время. Он останавливается, осматривает вокруг себя стены, облицованные пластиком, имитирующие полированную бронзу. Прочное здание, отлично спроектированное. Целые реки невидимых кабелей змеятся в его обслуживающей зоне. А в середине всего — огромный бодрствующий человекоподобный мозг, который он так легко обманет.

Майкл находит в коридоре информтер и идентифицирует себя. «Майкл Стэйтлер, 70411. Один пропуск, пожалуйста». Вот и пропуск. Он достает из ниши светящийся голубой браслет и надевает его на запястье. Затем садится в лифт. Без всякой причины он выходит на 580–м этаже. Бостон. У него еще уйма времени. Как гость откуда–нибудь с Венеры, он бродит по залам. Навстречу ему попадается сонный блудник, очевидно, возвращающийся домой. Пользуясь привилегией блудников, Майкл открывает двери, всматривается в спящих людей; некоторые просыпаются, но большинство не реагирует никак. Какая–то женщина приглашает его разделить с ней ложе. Он отрицательно качает головой, закрывает дверь и идет к лифту. Вниз, на 375–й этаж. Сан–Франциско. Здесь живут артисты. Он может послушать здесь музыку. Майкл всегда завидовал жителям Сан–Франциско. У них есть в жизни цель, есть искусство. Здесь он тоже открывает двери.

«Пойдемте, — хочет он сказать. — У меня, есть пропуск, я иду наружу. Идемте со мной, скульптуры, поэты, музыканты, драматические актеры!» Подобно музыканту из сказки, который увел из города всех детей, Майклу хотелось бы увести их всех из гонады. Но он не уверен, что по его пропуску может выйти более, чем один человек, и потому не говорит ничего. Снова вниз. Бирмингэм, Питтсбург, где его зять, Джесон, тщится высвободить безвозвратно канувшее прошлое. Токио, Прага, Варшава, Рейкьявик. Теперь все обширное здание словно бы сидит на его спине. Тысячи этажей, 885 тысяч людей. За это время, что он стоял, выйдя из лифта, народилась дюжина ребятишек. Еще дюжина была зачата, и может быть, кто–то умер. А один человек спасается бегством. Стоит ли говорить «до свидания» компьютеру? Его приборам, наполненным жидкими газами, его блокам? В городе миллион глаз. Эти глаза следят и за ним, но у него все в порядке, у него есть пропуск.

Первый этаж. Все.

Оказывается, это так просто. Но где же выход? Вот это? Такая крошечная шлюзовая камера? А ему представлялся большой вестибюль, ониксовые полы, алебастровые колонны, яркие огни, полированная медь и вращающиеся стеклянные двери. Конечно же ни один важный чин не пользуется этим выходом. Высокие сановники путешествуют на быстролетах, прибывающих и отправляющихся с пристани на тысячном этаже. А грузовые вагоны с продукцией из коммун поступают в гонаду глубоко под землей. Возможно, входом на первом этаже пользуются раз в несколько лет. Ну что же, он выйдет здесь. Как это делается? Майкл поднимает вверх руку с браслетом–пропуском, надеясь, что где–нибудь поблизости имеется сканирующее устройство. Его надежда оправдывается. Над выходом зажигается красный свет, и шлюз открывается. Майкл проходит через шлюз и оказывается в слабо освещенном длинном прохладном туннеле. Дверь шлюза сразу же закрывается за ним — мера предосторожности от заражения внешним воздухом. Он идет вперед, и перед ним с легким скрипом открывается вторая дверь. Ничего не видно в темноте, Майкл ощупью находит ступеньки. Спустившись на семь или на восемь ступенек, он ощупывает под ногой комковатую, податливую субстанцию. Это земля! Он наруже!