Шляхтич Завальня, или Беларусь в фантастичных повествованиях - Страница 36

Весна! Как быстролётна твоя улыбка, недолговечны и дуновение лёгкого ветерка, и яркие краски садов. Влажные туманы затмят небесный простор, улетят за море птицы, поднимется ветер и понесёт жёлтую листву по кладбищам, рассыпая её у подножья величественных памятников и безмолвных статуй, что стоят на могилах знаменитых людей. Когда-то фортуна усыпала дорогу их жизни цветами из рога изобилия, а ныне ветер заносит песком хладный мрамор, и имена их исчезают в пустынях забвения, ибо за всю свою жизнь не увенчали они главы свои короною правды.

О правда! ты посланница неба в эту юдоль терпения, ты ангел-хранитель и наставница в странствии жизни, освещай нас своими лучами, когда истинную веру — драгоценнейшее сокровище наших отцов, наичистейший свет небес — хотят затмить туманы спеси, лжи и изощрённой мудрости философов.

Когда природа дремлет под снегом и воет северный ветер, в окнах дворцов долгими и тёмными зимними ночами горят тысячи огней, не стихает весёлый гомон обитателей столицы. В ту пору люблю я в одиночестве погружаться в раздумья, мысли мои летят вдаль, к родимым пенатам, зовут из могил почтенных старцев, я вижу их веселье, слышу разговоры о счастливых временах, о золотом веке, когда человек пахал своё поле, возводил дом для себя и для чад своих. В те времена урожаи были лучше, пахарь, трудясь в поле, напевал весёлые песни, в лесах обитало множество лосей и диких коз, и охотник без труда находил зверя, а рыбак уверенно закидывал в воду сеть.

Но когда люди размежевали железной цепью поля и леса, когда каждый захотел стать богатым паном, носить дорогую одежду и ездить в роскошных экипажах, всё изменилось на свете. Бедных начали притеснять всё больше, и разгневанный Бог не благословил труд человека. Упали урожаи, медвяная роса,[196] что была для скотины страшным ядом, не раз выпадая перед восходом солнца на травы, наносила большой урон.

И теперь ещё старики, рассказывая молодым о давних временах, вспоминают удивительные знамения, что появлялись на небе, когда на берегах Балтийского моря отряды шведов сошлись с великим войском северного Цезаря.[197] Под оружием победителей содрогались Нарва и прочие крепости,[198] зарево страшных пожаров, плывя в облаках от берегов моря, не раз по ночам заливало кровью небо надо всей Беларусью. Народ с дрожью смотрел вверх, где в дымящихся кровавых тучах, сражались полки конных и пеших великанов, и не раз это видение длилось на небе до восхода солнца.

Часто вспоминают они и Лебедлiвый год, когда во время той Шведской войны по всей Беларуси свирепствовали голод и моровое поветрие. Земля тогда стояла без снега, пригорки, лишённые травы, напоминали бесплодные скалы, северный ветер, проносясь над голыми полями, будто над песчаной степью, сметал сухую землю и губил своим дыханьем посевы ржи, от сильных морозов трескалась земля, гибла рыба в озёрах, скованных необычайно толстым льдом.

Пришла весна, зазеленели деревья и луга, но сердце крестьянина пронзила тяжкая печаль — поля были покрыты лебедой, колосья ржи торчали в нескольких саженях[199] друг от друга, на берега озёр волны выбрасывали множество дохлой рыбы. Голод и моровое поветрие распространились по всему краю.

В деревнях в полночь под окнами некоторых домов происходили необычайные и страшные чудеса — спящих будил громкий детский крик, но если кто-нибудь выходил из хаты, чтобы забрать ребёнка в дом, то никого на дворе не находил и плача больше не слыхал, лишь выли на соседних дворах собаки. Такие случаи повторялись часто и приводили всех в крайнее отчаяние.

«Кара Божья за тяжкие грехи», — стонал народ, и люди каждый день заливались слезами перед образом Пречистой Богоматери.

С благодарностью и умилением вспоминают старики в рассказах своих и о вас, великие души! Были вы благодетелями для крепостных, соседей и несчастных земляков ваших. В час неурожая щедрой рукою давали помощь бедным крестьянам, вдовам и сиротам; народ, гонимый жестокой судьбою и несправедливостью, вы поддерживали мудрым советом, воскрешали надежду в сердцах, напоминая о всемогуществе и милосердии Божьем. Никто не ушёл без утешения из вашего дома, и обогретый нищий, покидая ваш порог, с успокоением в сердце благословлял небеса. Не искали вы награды на этом свете за добродетель свою, не искали пустой славы, за которой бесталанные люди гонятся, как дети за игрушкой: вознаграждение ваше, слава ваша — пред лицом Господа.[200]

Накануне Нового года мой дядя со слепым Францишеком и двумя соседями вспоминали минувшие времена, говорили об урожаях и о бедствиях, что испытал этот край, когда посеянный хлеб пропал в поле и скотина перемёрла от заразы; обсуждали, как улучшить пашни и сенокосы, как завести хорошее стадо, о выгоде, которую может получить от этого рачительный хозяин, и как прививать садовые деревья. До полудня и после обеда, только и говорили, что об этом. Наконец, дядя сказал гостям:

— На другой день после Рождества я гостил у пана Мороговского, много там было господ, которых я видел впервые, да только разговоры их меня не увлекли. Бог знает, о чём они там болтали, переходя с одного предмета на другой, говорили о собаках и лошадях, об удачах и неудачах в карточной игре, ругали и хвалили своих приятелей, перешли, наконец, к Библии. Тут уж и впрямь показали, что они за птицы — болтали о том, в чём ничего не разумеют, да может, даже и не читали. Пан Мороговский не выдержал и попросил их, чтоб не подавали дурного примера молодёжи и женщинам. Куда приятней мне посвятить сегодняшний день беседе с добрыми соседями; разговор наш не оскорбит Бога.

— Это всё мудрствования нынешней молодёжи, — подтвердил пан Сивоха.[201] — Ещё ляжет мороз на молодую крапиву. Опомнятся, как коснётся их во гневе десница Господняя.

— Я заметил, — сказал дядя, — что Янкó во время того разговора сидел молча и смотрел на них со стороны, не желая вообще вмешиваться в эти споры.

— Я, дядюшка, помню слова, что слышал от своего учителя — люди впадают в неверие не оттого, что видят в вере какие-либо недостатки, а потому, что, имея неповоротливый разум и притуплённые распутной жизнью чувства, не способны ни ощущать, ни любить, ни понимать истину религии. Потому я и молчал, ибо что толку спорить с людьми, понятия и познания которых столь ограниченны.

— Это правда. Они не понимают, что означает быть добрым человеком, а думают лишь о заслугах и гербах своих предков. Но почему ж вместе с гербами не унаследовали они стародавних добродетелей, а ведь в старину почитали веру, и Бог благословлял жизнь.

Стась, прерывая разговор, спросил отца:

— А кто сегодня будет рассказывать истории?