Сергей Курёхин. Безумная механика русского рока - Страница 28

«Мои друзья, с которыми я учился в Институте культуры, начали занимать высокие посты в Театре народного творчества, — рассказывал мне позднее Курёхин. — В итоге я звонил начальнику оркестрового отдела Юре Васильеву и спрашивал у него: «У тебя есть какая-нибудь работа?» Юра говорил: «Мне нужен руководитель вокально-инструментального ансамбля в Монетный двор». Я оформлялся туда, хотя руководить ансамблем, не имея высшего образования, было нельзя. Как только эта работа заканчивалась, я шел трудиться концертмейстером. Так я зарабатывал по 65–70 рублей в месяц».

Как-то Сергею выпал редкий шанс устроиться работать по специальности. Волей случая он оказался на совещании Ленконцерта, где решался вопрос государственной важности: выделить ли концертную ставку молодому пианисту Курёхину? Судьбоносное решение принимал худсовет из нескольких чиновников, сидевших за длинным столом, накрытым красной скатертью. Перед этими людьми в одинаковых пиджаках и с одинаковыми лицами, людьми, олицетворявшими советскую власть и культуру одновременно, вести себя надо было соответственно. Казалось, все ясно: спокойно пришел, сыграл что-нибудь из классики и устроился на работу.

Но в голове у Капитана с космической скоростью хаотично носились полчища неопознанных наукой тараканов. Неудивительно, что он вышел на сцену с сильно накрашенными глазами, с серьгой в ухе в виде часов и декоративной цепью на шее. Не торопясь, сдвинул два рояля, причем двигать второй рояль ему никто не помогал. Затем начал играть нечто апокалиптическое, правой рукой на одном рояле, левой на другом. Сергей «накатывал» крещендо, буквально вытягивая из клавиатуры «Красного Октября» такие заоблачные возможности звука, которые создателям инструмента даже не снились.

Судьба Курёхина была предрешена уже после первых аккордов. Кто-то из членов комиссии стал пить воду из графина, кто-то расстегнул пиджак, кто-то ослабил галстук. По-видимому, им становилось неуютно. Особенно на душе. Минуты через три, не выдержав изощренной пытки авангардом, директор Ленконцерта встал и вежливо сказал: «Спасибо, молодой человек! Достаточно!»

И только через год Капитану удалось тарифицироваться в Ленконцерте с формулировкой «мультиинструменталист». На этот раз Сергей растопил сердца членов жюри своей игрой на саксофоне, но для него это был далеко не предел мечтаний. В считанные месяцы Курёхин расширяет и без того безбрежный океан своих знакомств. Много работает в студии: записывается на дебютной пластинке «Алисы», помогает Цою с альбомом «Начальник Камчатки», участвует в сессиях проекта «Стереозольдат», снимается в клипе со «Странными играми». Также продюсирует экспериментальную работу «Новых композиторов», консультируя Валерия Алахова и Игоря Веричева насчет коллажирования магнитофонных записей. Варварски смешивая обрывки речей политических лидеров и всевозможные шумы, Курёхин вместе с «Новыми композиторами» создает альбом Insect Culture, впоследствии изданный в Англии.

Но не только студийными делами промышлял Капитан. В декабре 1985 года он вместе с «Новыми художниками» организовал в рок-клубе предновогодний хэппенинг. Сергей пригласил из Москвы целую банду авангардистов и художников-концептуалистов, которым нужно было нарисовать картины, а затем их самозабвенно уничтожить. Всю эту вакханалию Капитан решил назвать не иначе как «Охота на дикого индо-тибетского козла» (второе название — «Новогодний концерт»).

Во время единственной репетиции Курёхин предупредил музыкантов, что на концерте по сцене будут бродить звери. Кто-то из скрипачей спросил с опаской: «А лошадей не будет?» На что Курёхин серьезно ответил: «Нет, лошадей пока не будет... Но курицы будут точно. И, возможно, мы начнем их резать и бросать в зал». В ответ на это варварство виолончелист Сева Гаккель выступил с гневным монологом: «Если хотя бы у одной курочки будет сломана нога, я немедленно ухожу из группы и подаю в суд!»

Понятно, что Курёхин был не из тех людей, которые боятся угроз. Но Гаккеля — как личность фактурную — терять не хотел.

Поэтому сошлись на том, что куры будут исключительно бродить по сцене и мирно клевать зерно.

Незадолго до перфоманса друзья сообщили Курёхину, что в Москву в роли туриста приехал какой-то иностранный музыкант. Зашифрованный объект оказался, на минуточку, басистом Ultravox — на тот момент одной из главных рок-групп мира. Звали его Крис Кросс.

«Я совершенно ошалел и никому про Криса Кросса не говорил, — смеясь, рассказывал мне впоследствии Курёхин. — Потому что на следующий день должен был состояться концерт, и я приготовил зрителям и музыкантам небольшой сюрприз».

«Криса протащили за кулисы и спрятали, поскольку комитетчики пронюхали и рыскали вокруг, — вспоминает Гаккель. — Было удивительно, что это вообще оказалось возможным, поскольку масштаб и суть происходящего абсолютно выходили за рамки допустимого».

За час до начала акции Сергей позвал в гримерку Сашу Титова, который в тот вечер напоминал андрогина с черными губами. На голое тело басист «Аквариума» нацепил дерматиновую жилетку, к которой был прикреплен игрушечный самолет его сына. С невинным лицом Капитан подвел странного Титова к не менее странному мужчине, одетому в дорогущие лакированные туфли и зимнюю шапку-ушанку. «Познакомьтесь, это басист Саша Титов из «Аквариума», — сказал Сергей, обращаясь на ломаном английском к человеку в шапке. — А это Крис Кросс из группы Ultravox!»

«Тит долго стоял с отвисшей челюстью, — радостно вспоминал Сергей. — Я им обоим говорю: «План композиции такой...» Я специально оставлял в концерте свободные места, чтобы Крис побольше поиграл с Титовым. Они в два баса очень здорово рубились».

Уже позднее Крис Кросс признавался, что неделя, проведенная им в Питере, была «самым безумным отрезком его жизни». А пока он наблюдал из-за кулис, как Тимур Новиков, Олег Котельников, Никола Овчинников и Никита Алексеев изрисовывают красками-аэрозолями гигантское панно. Вначале они написали три огромные буквы «КУР», а спустя полчаса превратили их в победоносное «КУРЁХИН».

Параллельно на сцену выплыл фольклорный коллектив Виталия Федько, состоявший из ряженых бабуль и святочных мужиков в тулупах. После того как они исполнили немеркнущий хит народов Поволжья «Ах вы, сени, мои сени», настал звездный час Курёхина. С серьезным выражением лица Сергей начал гнать пургу в духе Шванкмайера про аспекты восприятия индо-тибетского козла в современном мире.

«Любое проявление мифологического образа может иметь концептуальную нагрузку, — начитавшись псевдонаучных манифестов, начал свой доклад Маэстро. — Концептуальная нагрузка может иметь оркестровый характер, а любая система, которая возникает в процессе восприятия некоего уровня, может быть семантически истолкована с точки зрения некоторых животных».

После шизофренического монолога Капитан выдвинул на передний план Тимура и Африку, которые устроили «старинную русскую забаву» — битву динозавра с носорогом. Звери были хоть и резиновые, но практически в натуральную величину. Пока Тимур размахивал огромным динозавром, а Африка — носорогом, к микрофону подкрался одетый во фрак Густав, который звонко заголосил что-то из репертуара Робертино Лоретти. И пока над залом царило легкое оцепенение, «король питерского шансона» Артур Молев завел публику псевдоблатной стилизацией «Французский боцман», написанной нетрезвым Цоем на мелодию Курёхина.

Затем на сцену, высоко задирая ноги, повыскакивали разукрашенные красотки, тусовщики и музыканты, устроив в финале «Новогоднего концерта» первобытный рок-н-ролл. Под ногами артистов и музыкантов вовсю кудахтали куры, а вдоль сцены носился офигевший от любовной истомы козел. «Новые художники» изорвали в клочья только что изрисованное полотно, обернули им свои торсы и радостно участвовали в этом дионисийском экстазе.

Курёхин не мог скрыть счастливой улыбки: предновогодний хэппенинг, похоже, удался на славу. Все произошедшее могло ассоциироваться с театром абсурда, джазовым джемом, семейным походом в зоопарк — с чем угодно, только не с рок-концертом. Выходившие в темноту декабрьской ночи зрители соглашались друг с другом, что за последние несколько лет в рок-клубе ничего подобного не происходило.