Русские полководцы XIII-XVI веков - Страница 48

В своей "Истории о великом князе Московском", написанной на чужбине, князь Курбский, лично знавший Воротынского, перечислив его заслуги, подробно рассказывает и о последних днях полководца. "Чем же воздал царь ему за эту службу? Прошу, внимательно выслушай эту горькую и грустную, когда слышишь, трагедию. Спустя примерно год велел он схватить, связать, привести и поставить перед собой этого победоносца и защитника своего и всей земли Русской. Найдя какого-то раба его, обокравшего своего господина, — я же думаю, что был тот подучен им: ведь тогда еще князья эти сидели на своих уделах и имели под собой большие вотчины, а с них, почитай, по несколько тысяч воинов были их слугами, а он им, князьям, завидовал и потому их губил, — царь сказал князю: "Вот, свидетельствует против тебя твой слуга, что хотел ты меня околдовать и искал для этого баб-ворожеек". Но тот, как князь чистый от молодости своей, отвечал: "Не привык я, царь, и не научился от предков своих колдовать и верить в бесовство, лишь хвалить Бога единого, в Троице Славимого, и тебе, царю и государю моему, служить верой. Этот клеветник — раб мой, он убежал от меня, меня обокрав. Не подобает тебе верить ему и принимать от него свидетельства, как от злодея и предателя, ложно на меня клевещущего". Но он тотчас повелел блистательнейшего родом, разумом и делами мужа, положив связанным на дерево, жечь между двух огней. Говорят, что и сам он явился как главный палач к палачам, терзающим победоносца, и подгребал под святое тело горящие угли своим проклятым жезлом.

Велел он также подвергнуть разным пыткам и вышеназванного Никиту Одоевского, например, протянуть через грудь его сорочку и дергать туда и сюда, так что вскоре тот скончался в этих страданиях. А того прославленного победителя, без вины замученного и обгоревшего в огне, полумертвого и едва дышащего, велел он отвезти в темницу на Белоозеро. Провезли его мили три, и отошел он с этого жестокого пути в путь приятный и радостный восхождения на небо к своему Христу. О самый лучший и твердый муж, исполненный великого разума! Велика и прославлена твоя блаженная память! Если недостаточна она, пожалуй, в той, можно сказать, варварской земле, в том неблагодарном нашем отечестве, то здесь, да и думаю, что везде в чужих странах, прославлена больше, чем там…" (13, 339).

Один из самых знатных русских аристократических родов, Шуйские были потомками Александра Невского. Их родословная тянется от третьего сына невского героя — князя Андрея Александровича Городецкого, занимавшего великое княжение Владимирское с 1293 по 1304 г. Внук Андрея Городецкого князь Василий Михайлович Суздальский был, в свою очередь, дедом известного в русской истории князя Дмитрия Константиновича Суздальско-Нижегородского — тестя Дмитрия Донского, вместе с ним поднявшего знамя борьбы с Ордой в 70-е гг. XIV в.

Внук Дмитрия Константиновича Юрий Васильевич стал отцом первых князей Шуйских. Как и многие другие княжеские династии, свое прозвище, ставшее фамилией, они получили от названия небольшого удела, центром которого было старинное село Шуя (ныне город в Ивановской области). Именно эта, старшая линия суздальских князей дала всех Шуйских, живших в конце XV — начале XVII в.

Помимо старшей, существовала и другая линия суздальских князей, начавшаяся от другого внука Дмитрия Константиновича — князя Василия Семеновича. Один из представителей этой линии — князь Василий Васильевич Гребенка — также назван в источниках Шуйским. Однако он умер бездетным в конце XV в., и эта линия Шуйских пресеклась с его кончиной.

Заметим, что родной брат Василия Гребенки Иван Горбатый стал родоначальником другого известного рода, давшего России немало доблестных воевод, — князей Горбатых.

В ту эпоху историю Руси воспринимали прежде всего как историю правящей династии и аристократических фамилий. Каждый род бережно хранил память о заслугах своих предков, об их отношениях с великими князьями московскими. Да и сами представители верховной власти должны были считаться со знатностью и заслугами перед Русью того или иного рода. Система замещения военных и гражданских должностей в соответствии с положением предков при дворе московских великих князей ("местничество") ослабила, но не смогла полностью опровергнуть значение "породы", особую цену "голубой крови".

Среди аристократии московского государства Шуйские всегда занимали особое положение. Они долго не хотели смириться с потерей удела и во имя его возвращения готовы были в свое время поддерживать Дмитрия Шемяку. Да и позднее, после гибели Шемяки, Шуйские предпочитали дружить с теми, кто не желал подчиниться правительству Василия Темного — "Иуды", "душегубца", как называли современники самого ничтожного и одновременно самого подлого из потомков Калиты. В 1456 г. князь Василий Васильевич Шуйский по прозвищу Гребенка командовал новгородской ратью, выступившей на бой с приближавшимся к Новгороду войском Василия Темного. Битва под Старой Руссой окончилась победой москвичей. Шуйский едва успел ускользнуть из их рук. Однако новгородцы не сочли его виновным в этом поражении. Шуйский продолжал служить городу до самого момента его падения. Лишь 28 декабря 1477 г., когда подчинение Новгорода Ивану III, по существу, было уже решенным делом, В. В. Шуйский "сложил целование" новгородцам и явился в московский стан. "Государь всея Руси" не стал сводить счеты и принял Шуйского к своему двору (68, 819, 872). Вскоре вместе со своими близкими родичами князьями Горбатыми Шуйские заняли видные места в московских полках.

Как часто, сами того не сознавая, мы воспринимаем историю Отечества через литературу, видим прошлое глазами великих художников слова! Имя "Шуйский" неизменно вызывает в памяти первую сцену трагедии Пушкина. 20.февраля 1598 г. Кремлевские палаты… Тайная беседа двух аристократов — князей Шуйского и Воротынского. Здесь — завязка дворцовой интриги, завершившейся падением дома Годуновых.

"Лукавый царедворец!" — называет Шуйского пылкий Воротынский. Таким предстает он в драме Пушкина, таким остался и в нашей исторической памяти. Поэт не назвал "царедворца" по имени, и потому сама фамилия "Шуйский" стала как бы нарицательным именем, обозначающим двоедушие, коварство, властолюбие и лесть.

Но только ли злополучного царя Василия Ивановича дал России на протяжении двух с половиной столетий род князей Шуйских?

Расхожее представление о Шуйских только лишь как о "льстивых царедворцах" весьма далеко от истины. Действительно, в XVI столетии они постоянно находились у трона. Но такова была традиция той эпохи. Любой аристократ неизменно выступал "един в трех лицах" — полководец, администратор и придворный.

Князья Шуйские — за исключением царя Василия и его братьев — были прежде всего мужественными воинами, защитниками Русской земли, затем — великокняжескими и царскими наместниками, управлявшими городами и целыми областями страны, и лишь в последнюю очередь — участниками придворных интриг, "царедворцами".

В этом легко убедиться, познакомившись с биографиями наиболее видных представителей рода Шуйских.

Одним из крупнейших русских военачальников первой трети XVI в. был князь Василий Васильевич Шуйский. Как истинный воин, он был немногословен. Черта эта в характере князя Василия была столь резкой и заметной, что злые языки дали ему насмешливое прозвище — "Немой".

Забегая вперед, заметим, что молчаливость Шуйского, вероятно, была одной из причин особенного расположения к нему со стороны великого князя Василия III. Известно, что он очень не любил "встречу" — т. е. любые возражения и опровержения со стороны своих приближенных. Впрочем, молчаливость воеводы имела и другую сторону: он не был, как говорили в старину, "дакальщиком", т. е. не поддакивал каждому слову "государя". Василий III был достаточно умен, чтобы не питать особого доверия к льстецам, и, несомненно, ценил сдержанность Шуйского на сей счет.