Романовы. От Михаила до Николая - Страница 78

Как будто все они вокруг трона давно и окончательно убедились, что пути логики для них губительны, что спасти их может только чудо, только мистика. Как избалованный и пресыщенный гурман дорожит тем сортом рокфора, в котором больше червей, так и большее внимание двора привлекали не слова, а бормотание, не мысли и речи, а нечленораздельные звуки и рычание.

Не пересчитать всех этих «депутатов из низов», которых так настойчиво проталкивали наверх разные группировки придворных сановников.

Митька юродивый, кликуша Дарья Осиповна, проворовавшийся и внезапно объявивший себя епископом садовник Варнава, «чудотворец» Иоанн Кронштадский, епископ Гермоген, князь Мещерский, первосвященный Феофан, странник Анатолий и многие другие — все они прошли толпой возле трона. И если влияние тобольского конокрада Гришки Распутина-Новых оказалось длительнее, если его роль оказалась значительнее, чем у иных в этом длинном списке, то это не значит, что качественно он представлял нечто другое, более цивилизованное, более образованное.

Разницы между ними не было никакой. Кроме российских «чудотворцев» импортировались и заграничные «чудотворцы». Это и доктор Папюс из Парижа, и профессор Филипп из Лиона, и масон Шенк из Вены, и доктор Бадмаев из Тибета. Роль их была все та же: не они европеизировали русский двор, а наоборот, русский двор быстро руссифицировал этих иностранцев. И уже чем-то исконно российским веет от «чудес» этих европейцев: лионский масон Филипп, например, умудрился во имя забот о рождении наследника почти год провести все ночи в спальне императора и императрицы. Его присутствие было объявлено необходимым, иначе он не ручался, что родится мальчик. И только когда вместо ожидаемого мальчика родилась опять девочка, «доктор» Филипп был изгнан из дворца.

Было бы утомительно да и не нужно прослеживать «дела и дни» этих больших и малых Распутиных российского двора. Каждый из них достаточно типичен. Когда в Козельске нашелся юродивый Митька, с детства лишенный речи и умеющий только мычать, его вместе с его «антрепренером», объясняющим его мычание, немедленно вытребовали в Петербург.

Карьера Митьки, казалось, была обеспечена. До сих пор он и его напарник Елпидифор довольствовались мужицкими двугривенными и деревенскими «гостинцами», лукошком яиц, домотканым полотном и т. д. Но вот во время одного из эпилептических припадков Митька предсказал графине Абамелек-Лазаревой рождение сына. Сын действительно родился. Графиня рассказала об этом в салоне графини Игнатьевой. Князь Оболенский взял на себя миссию доставить Митьку и Елпидифора в царский дворец.

Когда их привезли в Царское Село и, основательно вымыв, переодев, привели к Николаю, Митька замычал.

— Что это обозначает? — робко осведомился государь.

Елпидифор был подготовлен к этому вопросу.

— Детей повидать желает, — объяснил он, зная о чадолюбии царя.

Николая ответ обрадовал. Всех детей немедленно вывели под светлые очи Митьки, который проявил большое возбуждение и дико закричал.

— А что же это такое означает?

— Это он чаю с вареньем желает, — немедленно объявил находчивый помощник.

Знакомство наладилось быстро, но пребывание Митьки при дворе было все же непрочно: его манера жить и его привычки были настолько утомительны для окружающих, что они стали выказывать признаки недовольства. Как оказалось, наибольший прорицательный дар накатывал на него после побоев, к которым приучил его Елпидифор…

Александра Федоровна готовилась стать матерью. Это не помешало ей четыре месяца присутствовать при эпилептических припадках Митьки с тем, чтобы лично задавать ему вопросы о предстоящих родах и «подвергнуться его непосредственному влиянию». Митька корчился в судорогах, брызгал слюной и мычал что-то невразумительное.

— Еще рано, до родов еще далеко. Окончательно определить, мальчик или девочка, пока нельзя. Митька молится и впоследствии все скажет, — уверенно отвечал подкормившийся на дворцовых хлебах Елпидифор.

Дело окончилось грустно. Во время одного из таких «сеансов» Александра Федоровна настолько перепугалась, что впала в обморочное состояние, разрешившееся истерическим припадком и преждевременными родами.

Верная старому принципу обращать даже трагические события в фарс, царская цензура немедленно распорядилась выбросить из феерии «Царь Солтан», шедшей в то время в императорском Мариинском театре, слова «Родила царица в ночь не то сына, не то дочь…». Для полноты картины полиция в Нижнем Новгороде сочла необходимым принять срочные меры по конфискации календаря, на обложке которого была нарисована женщина, несущая в корзине четырех поросят. В этой невинной картине почему-то усмотрели намек на четырех царских дочерей.

Как ни неудачны были «сеансы» Митьки, но общий культурный уровень при русском дворе был так потрясающе низок, что щедро одаренного и отпущенного с миром Митьку вскоре призвали вторично. Так велико было желание чуда. Снова он во дворце, снова эпилептические припадки и новые объяснения Елпидифора: «лимонаду просит», «всего лучшего желает», «обещает, что все наладится». И только после этой вторичной пробы Митька получил, наконец, чистую отставку. Елпидифор был так этим обижен и стал так часто и так сильно поколачивать Митьку, что тот вскоре же и умер.

Мещанин Елпидифор был жаден и глуп. Та придворная партия, которая поставила на эту лошадку, оказалась в проигрыше, а место Митьки сразу же заняла кликуша Дарья Осипова. Эту сумасшедшую старуху доставил во дворец по просьбе Николая II флигель-адъютант Орлов.

Привезенная заместительница Митьки-юродивого у себя в деревне прославилась тем, что, будучи буйной во хмелю и связанной, она начинала «прорицать» — выкрикивать бессвязные слова, в которых, наряду с ругательствами, обнаруживалась «благодать». Дарья Осипова заговаривала от дурного глаза, умела накликать беду, лечила всех деревенских баб от всех недугов, в том числе и «когда дети не держатся».

Эта Дарья Осипова — протеже генерала Орлова, который всегда был до чрезвычайности любезен с Александрой Федоровной, даже когда она была еще принцессой Алисой Гессенской, — оказалась много счастливей своих предшественников. У царицы вскоре родился мальчик. «Стоило генералу Орлову за дело взяться, сразу мальчик родился», — ехидничали придворные остряки.

Когда даже иностранная печать стала намекать на сходство наследника цесаревича Алексея с генералом Орловым, его выслали за границу. Высылка вызвала много кривотолков, тем более что Орлов в вагоне поезда скоропостижно скончался. «От чахотки» — насмешничает в своих мемуарах С. Ю. Витте. «Он отравился», — утверждают другие источники. «Он был отравлен», — единодушно заявили французские газеты. Указания на насильственную смерть генерала Орлова с именами исполнителей приведены в изданной тогда же в Париже книге «Тайны русского двора».

Тело генерала Орлова привезено в Россию. В опубликованных ныне в Берлине письмах Александры Федоровны к Николаю есть сообщения о ее поездках с А. А. Вырубовой на его могилу.

Итак, долголетние ожидания осуществились: наследник родился. Но количество прорицателей, предсказателей, святых и спиритов при дворе не уменьшилось, а увеличилось. Место Дарьи Осиповой занял неграмотный странник Антоний, который в качестве любимца «Союза русского народа» призван царем для подачи советов в дни Первой думы. Затем замелькали все новые и новые лица.

На фоне всех этих предсказателей и прорицателей, в атмосфере юродивых и блаженных, вертящихся столиков и других чудес не только понятным, но и закономерным становится появление Григория Распутина. Воистину, «если бы Распутина не было, его надо было бы выдумать», как выразился А. Ф. Кони.

Кто такой Распутин? Откуда он взялся? Какими путями попал во дворец?

Как это ни странно, если оставить в стороне мужицкую жизнь Распутина в Тобольске, его конокрадство, его службу в должности служителя в земской больнице, то первое, так сказать, официальное выступление его является почти «революционным». Григорий Распутин выступает на сходе в качестве этакого левонастроенного «политического агитатора». Он не желает царства небесного и требует, чтобы здесь, на земле, были осуществлены крестьянские права. Распутин требует земли.