Роберт Говард собрание сочинений в 8 томах - 2 - Страница 60

Едва одолев половину пути до Ягуарьего Ключа, мулы старика Хопкинса окончательно выбились из сил. Старику со старухой пришлось устраивать привал. Тут-то мы с Кэпом их и догнали. В жизни не видывал, чтобы люди так радовались, когда я вручил им фургон, упряжку, шкуры и закладную. Оба они плакали, старая леди целовала меня, а старик так стиснул в объятиях — откуда только силы взялись! — что я уж и не чаял вырваться из них живым. Когда каким-то чудом мне это все-таки удалось, я снова взгромоздился на Капитана Кидда и поспешил дальше — ведь мне еще предстояло умножить свои капиталы, чтобы вытащить из тюряги Ром-Бабу.

Я добрался до Ягуарьего Ключа на рассвете и сразу же направился к домику Юдит. Мне не терпелось сообщить ей, что мы с дядюшкой Джабезом и взаправду стали самыми лучшими друзьями. Тетушка Генриетта метлой выколачивала ковер на веранде. Вид у нее был слегка безумный. Когда я подошел поближе, она как-то странновато посмотрела на меня и сказала:

— Привет, Брекенридж! Что у тебя с лицом?

— А, — отмахнулся я, — так, пустяки. Немного поспорил с бизоньими браконьерами там, в Кордове. Они обчистили одного старого джентльмена и его леди. Украли бизоньи шкуры, не говоря уж о лошадях и фургоне. Я решил заглянуть в Кордову, чтобы посмотреть, нельзя ли как-то помочь делу. Эти волосатоухие шкуродеры сперва не поверили мне, что шкуры придется вернуть. Пришлось немного задержаться, чтобы убедить их впредь никогда не совершать дурных поступков. Заодно я нашел время и место извиниться перед дядюшкой Юдит, хоть мне и пришлось для этого гнаться за старым жуликом отсюда до все той же самой Кордовы. А где сама Юдит?

— Сбежала! — рявкнула тетушка Генриетта, с такой силой стукнув по полу метлой, что у той сломалась ручка. — Она потащила кучу пирожков и лепешек в тюрягу твоему болвану дружку и с первого же взгляда втюрилась в него по уши. Когда она вернулась оттуда, то заняла у меня денег уплатить за него штраф — мне-то она сказала, что хочет купить новое платье, чтобы еще больше понравиться в нем тебе, Элкинс! Вероломная вертихвостка! Кабы я знала, для чего ей деньги, черта лысого она бы их получила! Кой-чего другого она бы получила, лежа вниз лицом на моем колене! Но она взяла деньги, выкупила твоего приятеля из кутузки…

— И что же случилось потом? — едва сдерживая бешенство, спросил я.

— Она все же оставила мне записку. — Тетушка Генриетта неожиданно всхлипнула и так ударила метлой по ковру, что тот тихо распался на шесть кусков сразу. — Говорит, боялась, что если не выйдет замуж за кого попало, то я заставлю ее выйти замуж за тебя. Еще она написала, что отправила тебя гоняться за Джабезом нарочно. А затем, дескать, она познакомилась с этим, как его там, с Ром-Бабой и… — Тетушка опять всхлипнула. При ее габаритах это выглядело устрашающе. — Да, из песни слова не выкинешь: они переспали! Потом обвенчались, а теперь вот едут в Денвер, чтобы провести там медовый месяц… Эй, Брекенридж! Ты часом не заболел?

— Да! — прохрипел я. — Заболел. Еще как заболел! Мне встала поперек горла человеческая неблагодарность! И это после всего, что я сделал для Ром-Бабы! Нет, ей-богу, вот уж урок для меня на всю жизнь! Клянусь, что впредь я и пальцем не пошевелю, чтобы побыстрее вытащить из тюряги очередного такого вот козла!

В положении здорового, сильного и неутомимого, как степной волк, молодого человека, указательный палец которого в случае чего сам собой прыгает на спусковой крючок, имеются вполне определенные неудобства.

Люди вечно пытаются перевалить на меня работу, которая кажется слишком тяжелой или слишком грязной им самим. Взять хотя бы ту историю в Аризоне.

Я возвращался на Медвежий Ручей, только что уладив в далеком Мехико дельце с одним джентльменом, распространявшим непристойные слухи о моей родне. Наглец утверждал, будто мой дядюшка, Сол Гарфильд, — конокрад. Я шел за этим низкопробным сплетником по следам от Гумбольта в южной Неваде, пока не настиг его уже по ту сторону мексиканской границы. Джентльмен великодушно взял все свои слова обратно, а также охотно подписал бумагу, в которой признавал себя подлым лжецом и вонючей крысой. Такой документ был мне совершенно необходим: я собирался предъявить его на Медвежьем Ручье в доказательство того, что честь нашей семьи была, есть и остается незапятнанной. Вообще, народ у нас, на Медвежьем Ручье, очень гордый. Мы никогда не позволяем подвергать сомнению нашу безукоризненную честность и никому не прощаем клеветы. Вот почему никто не посмеет сказать, что хоть один из нас хотя бы раз в жизни присвоил какую-нибудь сущую безделицу, вроде колесика от шпоры нечаянно подстреленного незнакомца. Так вот.

Однажды на обратном пути я рано утром оказался в Сан-Хосе, маленьком занюханном городишке, от которого было рукой подать до мексиканской границы. Меня изрядно мучила жажда, поэтому я заглянул в салун, где выпил три или четыре галлона пива кряду. Ну и пока я цедил свое пиво, вокруг собралась целая толпа любопытных, пялившихся на меня, будто на какую-то диковинку. Один шустрый парень даже выглянул из дверей и крикнул кому-то на улице:

— Эй, Билл, вали сюда быстрей! Тут один малый размером со слона глотает здешнее жуткое пойло целыми ведрами!

Когда я был помоложе, подобное внимание изрядно смущало меня, но с тех пор утекло немало воды, и я привык к тому, что вызываю любопытство повсюду, кроме Медвежьего Ручья. Там у нас, на Гумбольте, у большинства мужчин нормальное телосложение — вроде моего, но в других местах появление таких парней, как я, почему-то вечно вызывает нездоровый ажиотаж.

Одним словом, я не обращал на всех этих зевак никакого внимания, пока ко мне не обратился один малый с желтым шейным платком. Он вежливо приподнял шляпу и сказал:

— Прошу извинить меня, незнакомец. Мне бы не хотелось показаться назойливо-любопытным, но не имею ли я чести говорить Брекенриджем Элкинсом?

Я обдумал его слова и не стал возражать. Тогда он продолжил:

— Джентльмен, находящийся сейчас на той стороне улицы, уполномочил меня обратиться к вам и, ежели выяснится, что вы и впрямь Брекенридж Элкинс, попросить вас о встрече.

— Отчего же он сам не заглянул сюда? — поинтересовался я.

— Не может ходить, — ответил ковбой. — У него нога побаливает.

— Может, он хочет пиф-паф? — спросил я, будучи по натуре очень осторожным и предусмотрительным человеком, что бы там ни утверждали на этот счет другие.

— О нет! — заверил меня малый. — Он ваш друг. Говорит, знавал вас в Неваде, в старые времена. Его зовут Джон Биксби.

Я прикончил последний кувшин пива и сказал, что согласен повидать Джонни. Я помнил его довольно хорошо: эдакий шустрый коротышка, вечно размахивает руками и любого способен заболтать до полного изумления. Мне этот парень всегда нравился, хоть он и позволял себе покупать рубашки в магазинах готового платья. Он даже носил носки! Это ж надо быть таким пижоном! Но парню дико не повезло: родился-то он далеко на востоке, не то в Канзасе, не то в Оклахоме. Так что приходилось прощать ему некоторую изнеженность манер и глупые причуды.

— А что Джонни делает тут? — спросил я.

— О, — ответил ковбой, — он исполняет обязанности местного шерифа, работает под началом Билла Джексона, главного шерифа графства Чисом, а на следующих выборах собирается занять эту должность уже на законных основаниях. Контора Биксби — на той стороне улицы. Это его стоны доносятся оттуда. У него на самом деле зверски болит нога.

Парень был прав: такие стоны не услышал бы разве что глухой. Наверно, подумал я, Джонни уже распугал своими воплями всех койотов по ту сторону мексиканской границы.

Контора располагалась в однокомнатной лачуге, на скорую руку сколоченной из некрашеных досок. Поднимая клубы густой пыли, мы перешли улицу, миновали коновязь, у которой переминались с ноги на ногу несколько ужасных кляч, и вошли в распахнутую настежь дверь. За ней, откинувшись на спинку кресла, сидел парень. Его обмотанная грязными бинтами нога возлежала на горе пустых ящиков. Это и был Джонни, собственной персоной. Стропила халупы аж гудели от его стонов.